Ларец - Чудинова Елена В.. Страница 19

– Сочиняете, сударь, ей-же-ей, сочиняете! – воскликнула Нелли, отирая слезы. Давно, с последней встречи с Орестом, она так не смеялась.

– Я не сочиняю, а вот один приятель мой сочинитель из столицы клялся сложить о моем курьезе изрядную поэму, – Ивелин ненадолго нахмурился. – Уж не знаю, может, теперь и забудет, коли напомнить некому. Вы бы, сударь, перебирались за наш стол. Не почтите за обиду, что как недорослю могу я предложить Вам не водку, но только компанию.

– Если персона моя приятна также и Вашему товарищу, – отвечала Нелли, косясь при этом, не несут ли наконец обещанную снедь.

– Безусловно приятна, – Ивелин бросил приятелю укоризненный взгляд. – Вам и не представить, сколь отрадны новые лица в однообразии здешней жизни!

– L'uniformite naquit un jour d'ennui. Однообразие родилося в тоскливый день. Филипп де Роскоф, – молодой человек поднялся и самым учтивым образом раскланялся. – Не обессудьте, что не назвался сразу, но мне новые лица представляются чем-то вроде сновидений, и стряхнуть странную дремоту души удается не враз.

Нелли поняла между тем, что второй собеседник не старше в действительности Ивелина, просто черты его удлиненного лица несли энергическую решительность человека, уже перенесшего в жизни немалые испытания. Темно-русые волоса его были собраны лентою в самый простой конский хвост, а скромный оливковый костюм украшал лишь узкий серебряный галун, однако француз, а это был француз, производил изящное впечатление. Впрочем, Нелли сто раз слышала от мадамы Рампон, что только так оно и должно быть с настоящими французами – в какие отрепья их ни наряди.

– Отчего же, сударь, Вы томитесь сим однообразием, вместо того чтобы разнообразить свои дни? – спросила она, пересаживаясь.

– Ефимка, плут, долго еще ты станешь морить нашего гостя голодом! – крикнул между тем Ивелин в темную глубину трактира. – Сей миг подавай, иначе намнем тебе бока!

– По разным причинам, – с белозубою улыбкою отвечал Роскоф. По русски изъяснялся он бегло и свободно, разве только слова звучали как-то слишком коротко, а буквы все произносились будто писаные, не завися друг от дружки. – Алексис сослан за шалости под родительское крыло еще в начале лета, я же нашалить не успел, но родителей своих боле не увижу.

– Они умерли? – тихо спросила Нелли, не обратив внимания на оловянную тарелку с пирогом, словно чудом возникшую перед ней сразу после оклика Ивелина.

– Благодарение Богу, они живы и здоровы. – Роскоф улыбнулся вновь. – Не гадайте, сударь, могу опровергнуть все предположения разом. Я никаким дурным поступком не отвратил от себя их любящих сердец, меня никто не оклеветывал, и я не преступал законов. И тем не менее увидеть милых родителей мне не суждено. Быть может, я расскажу Вам о том позже, Ваше лицо внушает расположение. Не угодно ли Вам неделю-другую погостить у меня и скрасить тем однообразие, уже упомянутое Алексисом?

– Я был бы душевно рад, сударь, но должен спешить, – отвечала Нелли, с опаской надкусывая пирог. – Садись да ешь, Платон, там, где нету даже вилки, легко справиться самому.

– И то верно, голубчик-барин, – Катя приняла глиняную миску с дымящимся супом. – Овса лошадям задай, чучело гороховое.

– А право, превосходная мысль, – радостно воскликнул Ивелин. – Неужто правда Вы так торопитесь? Будь Вы годом-другим старше, я б решил, что спешите в полк. Но оно, пожалуй, рановато. Или бежите от кого?

– Скорей догоняю. – Курник оказался вкусен. Нелли, поморщившись, отпила кислого квасу из сомнительного стакана. Она не ощущала никакого стеснения с Ивелиным: он напоминал Орестовых развеселых приятелей, но пристальный взгляд Роскофа ее несколько смущал.

– Так мне и показалось, – Роскоф потянулся было за штофом, но задержал на нем руку, не наполнив стакана. Нелли заметила на руке его каменный перстень с гербовой печаткою. – Я вить не напрасно Вас приглашаю, сударь. Не по душе мне Ваша осанка.

– Что? – Нелли поперхнулась квасом и раскашлялась. Ивелин, смеясь, по-свойски стукнул ее между лопаток ладонью.

– Не угодно ли пофехтовать со мною немного? – Роскоф кивнул на Орестову шпагу, которую Нелли все-таки носила, хоть и благоразумно не собиралась вначале.

– Как, здесь? – Вопрос вышел самый дурацкий, но Нелли действительно растерялась.

– Можно выйти на двор, – ответил Роскоф как-то даже слишком обязательно. – Здесь, конечно, можно споткнуться о скамью. С другой стороны, судьба не всякий раз посылает нам для защиты нашей жизни гладкие учебные залы. Едва ли я ошибусь даже, сказав, что судьба довольно редко так поступает.

С этими словами Роскоф скинул свой оливковый камзол.

Нелли нехотя последовала его примеру. Хорошо еще, что кое-чему она от Ореста научилась. Вот был бы конфуз иначе – нефехтующий дворянин, такое и впрямь подозрительно.

Кабатчик, Катя и Ивелин расступились по углам зрителями, без которых Нелли охотно бы обошлась. Роскоф отсалютовал, Нелли ответила.

– Плохо, очень плохо.

Нелли ощутила боль в пальцах. Шпага валялась на полу, шагах в пяти.

– Шпагу надобно держать как птицу – чуть сильнее сожмешь, убьешь, чуть слабее – улетит. Так говаривал мой старик учитель. Хотя поговорка не совсем верна. Вы лишились ее как раз потому, что сжимали слишком сильно.

– Не угодно ли попробовать еще? – раздосадованная Нелли приняла шпагу из Катиных рук.

– Охотно, – Роскоф боле не улыбался.

Вторая попытка отличилась от первой только тем, что Нелли успела уловить стремительное движение мелькнувшей в воздухе руки Роскофа. Неллина шпага на сей раз отлетела далеко в угол. Катя вновь ринулась за нею.

– Решайтесь сами, сударь. Если Вы мирный путешественник, отнюдь не враждующий с кем-либо и не охочий до ссор – поспешайте себе дале.

– Басурмашка-то прав, – жарко шепнула Катя, подавая шпагу. – Останемся!

Готовая провалиться от стыда сквозь утоптанный пол грязного трактира, Нелли опустила шпагу в ножны.

Глава XVI

Гостины затянулись до самого Яблоневого Спаса. В первые же дни Нелли открылось, что все усвоенные ею приемы стоят меньше, чем ничего. Хуже того, если выяснялось, что какой-либо прием неизвестен ей вовсе, Роскоф откровенно радовался.

– Право же, юный Роман, лучше б Вы вообще не держали до встречи со мной шпаги в руках, – приговаривал он, терпеливо выворачивая Неллину кисть каким-то особо неудобным образом. – Не могу взять в толк, чувство такое, будто Вас обучали шутки ради.

– Должно быть, я ленился, учитель мой слыл хорошим фехтовальщиком, – Нелли отерла рукавом сорочки лоб и присела на корточки у стены. До того, как дом этот на главной улице был снят Роскофом, комната в три окна была гостиной. Теперь же стояла она вовсе без мебели, с голыми стенами, без штор. Когда Роскоф упражнялся в фехтовании, а он проделывал это по два часа ежедневно, соседские мальчишки плющили о стекла носы и восторженно галдели, что, впрочем, сходило им безнаказанно.

– Я не говорил, что учитель Ваш был плох. Напротив, некоторые признаки изобличают мастерство. Гишпанский выпад, который Вы пытались проделать нынче… Я сказал лишь, что Вас обучал он худо, словно не учил, а забавлялся. Так медвежонка учат менувету. Но этого не может быть. Сие преступно, ведь не мог же он не понять, что от шпаги рано или поздно встанет в зависимость жизнь. Тогда в чем дело? Я хотел бы разобраться, очень хотел.

– Мне кажется порой, Филипп, что никогда я не продержуся против Вас хотя бы минуту, – попыталась Нелли сменить разговор.

– Не вешайте нос, когда Вы продержитесь минуту против меня, я с чистым сердцем отпущу Вас прочь. Это будет означать, что кого другого Вы вполне способны заколоть. Бог свидетель, юный друг, что я не бахвал. Единственным талантом, которым одарили меня небеса, с младенчества было фехтование. Надо мною шутили, что я мог бы заработать им на хлеб, будь я беден.

– Но Вы не бедны, Филипп. – Нелли не оставила еще попыток уяснить для себя причины изгнания из Франции, о которых упоминал при знакомстве Роскоф. Впрочем, ясно, что бедность тут ни при чем. Отправляясь за Фортуной на чужбину, человек лелеет надежду, разбогатев, увидеть любимых родственников вновь. Роскоф боле не упоминал о своих родителях, но о Франции заводил речь не раз – со спокойной грустью, как говорят об умершем.