Игра в зеркала - Шумилова Ольга Александровна "Solali". Страница 15

Скоро и я сама поверю в то, что имя и личность — одно.

Я зажмурилась, стиснула зубы. Что, насмотрелась на себя? Насмотрелась… Ничем ты не лучше того, настоящего, Эрика. Только у него даже имя было крылатым, что уж говорить о душе…

Ненавижу!..

— Вы с поразительным упорством доводите себя до истерики. Леди.

Я криво улыбнулась одними губами. Леди — леди — леди… Это уже превратилось в игру. Боюсь, нам одним понятную. До Аллеры лететь не одну неделю, агенты Корпуса окажутся там еще позже, если окажутся вообще, — пожалуй, не стоит накалять обстановку.

Глаза без всякого интереса начали открываться, а потом изумленно распахнулись, обнаружив, что смотрят прямо в чужие.

А еще я внезапно поняла, что у Эрика голубые глаза. Не у маски — у него самого. Эрик неслышно опустился у подлокотника кресла на корточки и теперь был настолько близко, что было видно, как истончился слой иллюзии, проецируемой стремительно разряжающимся амулетом. Я не успела достаточно быстро принять равнодушный вид — теперь он тоже заметил это и отвернулся, заслонив видную мне часть лица ладонью.

Но шепот, глубокий, как и его голос, остался точно таким же.

— По ночам вам следует спать. Вы слишком впечатлительны, чтобы сидеть в темноте. Спите, — шепот эхом разошелся в темноте, покружил и медленно растворился.

— Не могу, — сама того не замечая, я перешла на шепот, подстраиваясь под него.

— Дайте, я угадаю… — в его тихим голосе послышалась слабая улыбка. Я ощущала ее на языке, могла даже сказать, какова она на вкус. — Это я виноват, не так ли?…

«Не так ли?»… «Так ли»… Фраза вдруг взорвалась в ушах, фраза, сказанная голосом с соланским «эхом». И эхо множилось, становясь громче, окружая со всех сторон, всверливаясь в мозг.

Я зажмурилась, зажала уши руками.

— Молчите! — крик вырвался раньше, чем я поняла, что могу закричать.

— Да что с вами?! — его пальцы жестко, до синяков, вцепились мне в плечо, встряхнули так, что голова мотнулась в сторону. — Что с вами, черт побери, такое постоянно происходит?! Кисейных барышень, в конце концов, не держат на таких должностях в… — он осекся, в запале опять повернувшись ко мне лицом. Я посмотрела ему в глаза и нахмурилась. — В лабораториях военного блока.

Последнюю фразу Эрик будто проглотил, резко вставая.

— Нужно принимать меры, — пробормотал он себе под нос и быстро вышел, бросив напоследок:

— Ждите здесь.

Я оперлась на подлокотник локтем и потерла пальцами виски. Кто бы мне еще сказал, что же, бесы подери, со мной происходит. Хотя нет, неправильно выразилась. Кто бы мне сказал, когда я приду в норму. Так будет правильней. Что со мной происходит и по какой причине, я уже поняла, как, впрочем, и переборола первоначальную бешеную злобу. Да, переборола. Она определенно перестала быть бешеной.

Она стала просто злобой. Очень, очень сильной злобой.

Появился Эрик, уже привычно бесшумно, и сунул мне в руки стаканчик.

— Что это? — я подняла на него глаза.

— Успокоительное.

В стаканчике? Я недоуменно выгнула бровь.

— Если хотите, чтобы от лекарств у вас перестало затуманиваться сознание, прекратите пользоваться инъекциями.

— То есть вы хотите сказать, что разбираетесь в этом лучше меня?

— Да, — просто ответил он. — Пейте.

Я задумчиво посмотрела на стаканчик и разом опрокинула в рот его содержимое. На мне, в конце концов, поставлено уже столько экспериментов, что еще один ничего не изменит в расстановке сил.

Прислушиваясь к своим ощущениям, я на всякий случай приняла прежнее положение в кресле, положив голову на подлокотник, хотя и не верила в сколько-нибудь положительный эффект.

Перед полуопущенными веками замелькало что-то темное. Я бросила быстрый взгляд в сторону, но потом успокоилась — Эрик перебирался в соседнее кресло техника, видимо, желая лично проследить результаты опыта. Я не возражала, да и что для него значили бы мои возражения?…

Результаты, однако, заставляли себя ждать, и я понимала, почему — пока вещества, растворенные в жидкости, попадут в кровь, пока начнут действовать… Может, именно это он и имел в виду, говоря о том, что при таком способе лекарственный туман перестанет бить мне в голову?

Эрик раскрыл на коленях портативку, развернув ее так, чтобы я не могла видеть экрана, и, не глядя на меня, погрузился в какие-то расчеты, тем самым подтверждая мои предположения.

Итак, снова — тьма и тишина. Но видения солнца не приходили, как я ни пыталась их вызвать. Мешало тихое постукивание чужих пальцев о подлокотник.

Голова отяжелела, невыразимая лень вновь прочно поселилась в мыслях. Это все успокоительное. Надо же, он оказался прав. Он… Ленивый взгляд прогулялся по темной фигуре в соседнем кресле. Голубые глаза, надо же… Не знала, что такое встречается у солов. А он сол, сол-полукровка, без всяких сомнений. И волосы… Иллюзия держалась уже настолько слабо, что прикрывала только лицо, да и то… Наверное, Эрик думал, что в темноте я ничего не различу, но мое ночное зрение ничем не уступает соланскому. Только незачем ему об этом знать.

Как и то, сколько я успела рассмотреть. Волосы, темные до антрацитовой черноты, зачесанные назад, были, безусловно, его собственными. Непривычно короткие для сола — они едва доходили до воротника, но длинные узкие бакенбарды, заканчивающиеся чуть ниже ушей, были настолько типичным украшением кошачьего народа, что сомневаться в его расовой принадлежности не приходилось.

Взгляд скользнул ниже, по плавной линии подбородка и нижней челюсти, открытой распахнутым воротником шее… Теплый, чуть смуглый тон кожи, но не настолько, чтобы дотягивать до сола. Да и сама кожа… Гладкая, молодая, пальцы гибкие, но… в уголках глаз и у губ едва заметные морщины. Да и выражение этих глаз отнюдь не мальчишеское.

Старше, чем тот же Алан. Хорошо старше. Пожалуй, немного не дотягивает до средних лет. Для сола — это порядка ста двадцати, ста пятидесяти. Быть может, лет на тридцать младше, но не более. Только…

Только… Я вскинула глаза и поняла, что он смотрит на меня. Слишком пристально. Слишком…

Сердце вдруг забилось редко-редко, глухим эхом отдаваясь в ушах, с каждым разом все медленнее и медленнее, будто желая остановиться совсем. Зрачки расширились, щеки налились восковой бледностью, а в сознание хлынула свинцовая тяжесть. О боги, как же тяжело… Голова упала на подлокотник, густеющая кровь бежала в жилах все медленнее и медленнее, тягучими, слабыми толчками выбрасываемая застывающим сердцем.

Последнее, что зацепило стремительно уходящее сознание — мужская рука, тяжело легшая на затылок.

— О боги, ну чем вы меня опять напоили? — уныло поинтересовалась я, выкапываясь из-под пледа. Плед же явно не желал выпускать меня из своих шерстяных объятий, перекрутившись самым замысловатым образом. Стоп. Шерсть?! — Вы что — соланский Император инкогнито?

— Может, вы определитесь, что в вас перевешивает — пиетет перед своим здоровьем или натуральными волокнами? — глубокий грудной голос мягким пришептывающим эхом разнесся по рубке, в который уже раз заставив меня вздрогнуть. Но улыбка в этом голосе была. Уже хорошо.

— Предполагаю, эти явления взаимосвязаны. Может, все же ответите? — я не без удовольствия зарылась обратно в это богатство, свернувшись в кресле клубочком и поджав под себя ноги. Дело делом, а так побаловать себя мне навряд ли еще раз придется.

Эрик усмехнулся, наблюдая за мной прищуренными глазами. Свежий маскировочный амулет занял свое место в широко распахнутом вороте рубашки, давая мне возможность любоваться как на очередную невыразительную физиономию, так и на ее источник.

По-моему, он меня дразнит.

— Леди, вы необычайно проницательны.

— Вы о чем? — я вдохновенно теребила мягчайшую ткань, пытаясь хоть приблизительно вычислить, сколько она может стоить. — И отцепитесь вы от этого несчастного «леди».

— Я, леди, обо всем, — нет, он точно меня дразнит. — Давайте оставим за скобками ваш очередной, к слову сказать, обморок, а так же причины, его вызвавшие. А что же до «леди»… Это, цитирую: «общепринятая форма обращения к особе женского пола старше двенадцати лет средних и высших слоев общества.» Конец цитаты. Вы хотите, чтобы к вам обращались как-то иначе?