Робин Гуд - Дюма Александр. Страница 84

— Наконец-то, друг мой Роб, настал счастливый день! Только взгляните на Мод: до чего же она хороша! А как громко бьется ее сердечко!

— Тише, Уилл, молитесь, и да услышит нас Господь!

— Да, я буду молиться, буду молиться всей душой, — ответил молодой человек.

Пилигрим благословил обе новые пары и, воздев дрожащие руки, просил Господа простереть над ними свою милосердную десницу.

— Мод, милая Мод, — вскричал Уильям, как только они вышли из церкви, — наконец-то ты стала моей женой, моей любимой женой! Я был так огорчен всеми этими задержками, что с трудом могу поверить в свое счастье. Я с ума схожу от радости. Ты моя, только моя! Ты хорошо молилась, Мод? Ты просила Богоматерь, чтобы она подарила нам во все дни нашей жизни такое же счастье, как сегодня?

Мод и смеялась и плакала; сердце ее было переполнено любовью и благодарностью к милому, доброму Уильяму.

Женитьба Робина доставила такую радость веселым лесным братьям, что, выйдя из церкви, они грянули дружное «ура».

— Горлопаны! — проворчал лорд Фиц-Олвин, с большой неохотой шагая за Маленьким Джоном, который самым вежливым образом предложил ему покинуть церковь.

Несколько минут спустя церковь совсем опустела. Лорд Фиц-Олвин и сэр Тристрам, оставленные без лошадей, грустно поддерживая друг друга, в совершенно расстроенных чувствах медленно брели по дороге к замку.

— Фиц-Олвин, — сказал, ковыляя, старик, — вы вернете мне миллион золотых, которые я вам доверил.

— Ну уж нет, сэр Тристрам, я в ваших несчастьях неповинен. Если бы вы послушались моих советов, этой беды бы не случилось. Когда б вы обвенчались в часовне замка, было бы обеспечено и ваше, и мое счастье. Но вы предпочли огласку тайне и яркий свет — темноте, и вот вам итог. Глядите, этот негодяй уводит мою дочь! И мне надо возместить убыток: миллион я оставлю себе!

Возвращаясь в Ноттингем таким же плачевным образом, как и их господа, слуги держались позади них и тихо посмеивались над удивительным происшествием.

Свадебный же поезд в сопровождении веселых лесных братьев быстро исчез в глубине леса. Старый лес как будто помолодел, принимая счастливых новобрачных, и деревья, освеженные утренней росой, склоняли свои зеленые ветви к лицам гостей; между вековыми дубами, раскидистыми вязами и стройными тополями были развешаны длинные гирлянды из цветов и листьев. Время от времени из чащи выскакивал олень с венком из цветов на рогах, как какое-то мифологическое божество, дорогу перебегал олененок, украшенный лентами, а зеленую лужайку пересекала лань с цветочной гирляндой на шее. На большой поляне был накрыт стол, все было подготовлено для танцев и игр — одним слоном, сделано все, чтобы гости могли развлекаться в свое удовольствие.

Из Ноттингема на праздник, устроенный Робин Гудом, пришло много хорошеньких девушек, и среди собравшихся царила полная сердечность.

Мод и Уильям, обнявшись, прогуливались вдвоем по дорожке рядом с площадкой для танцев. На душе у них было радостно, они улыбались друг другу, но тут перед ними предстал брат Тук.

— Ну, так что, храбрый Тук, веселый Джилл, мой толстый брат, — смеясь, воскликнул Уилл, — ты .пришел сюда с намерением прогуляться вместе с нами? Добро пожаловать, Джилл, друг мой любезный, и доставь мне удовольствие, взгляни на сокровище души моей, мою любимую женушку, самое дорогое из всего, что у меня есть. Взгляни на этого ангела, Джилл, и скажи мне, существует ли где-нибудь на земле создание, обворожительнее моей милой Мод? Но сдается мне, дружище Тук, — добавил молодой человек с интересом вглядываясь в озабоченное лицо монаха, — сдается мне, что ты печален. Что с тобой? Расскажи нам о своих печалях, я попробую тебя утешить. Мод, душенька, поговори с ним ласково; идем с нами, Джилл, ты мне расскажешь, что с тобой, а я тебе расскажу о моей жене, и, слушая мои сердечные тайны, ты и сам помолодеешь сердцем.

— Мне нечего рассказывать тебе, Уилл, — ответил монах, слегка запинаясь, — и я счастлив, что ты получил все, что желал.

— Это не мешает мне, дружище Тук, с искренней грустью видеть, что лицо твое омрачено печалью. И все же скажи мне, что с тобой?

— Да ничего, — ответил монах, — ничего, просто одна мысль взбрела мне и голову; то искорка тлеет в моем мозгу, кошка скребет на сердце. Уж не знаю, Уилл, должен ли я тебе об этом говорить: несколько лет тому назад я питал надежду, что маленькая колдунья, которая так нежно прижимается сейчас к тебе, будет моим лучиком солнца, радостью моей жизни, самой большой моей драгоценностью.

— Как, бедняга Тук, ты так сильно любил мою красавицу Мод?

— Да, Уильям.

— Ты же знал ее еще до того, как с ней познакомился Робин, если я не ошибаюсь?

— Да, до того.

— И ты ее любил?

— Увы! — вздохнул монах.

— Да разве могло быть иначе? — нежно сказал Уилл, целуя руку своей жены. — И Робин полюбил ее с первого взгляда, и я боготворю ее с того дня, как увидел; и теперь, наконец-то, Мод, наконец-то ты моя!

За этими словами последовало молчание; монах опустил голову, а Мод, покраснев, улыбалась мужу.

— Надеюсь все же, дружище Тук, — сердечно продолжал Уильям, — что мое счастье не причиняет тебе страданий. Да, сегодня я счастлив, но я дорогой ценой купил великое счастье называть Мод своей любимой женой. Ты же не знал мук отвергнутой любви, не знал изгнания, не изнывал каждый день от тоски вдали от любимой, не потерял на этом и силы, и здоровье, и покой!

Перечисляя все постигшие его горести, Уилл поднял глаза на красное лицо монаха, и им овладел неудержимый смех.

Брат Тук весил по меньшей мере двести фунтов, а его круглое лицо напоминало полную луну.

Мод поняла причину хохота мужа и присоединилась к нему, а брат Тук простодушно разделил их веселье.

— Да, я чувствую себя прекрасно, — сказал он с милым добродушием, — но это не значит… короче, я знаю, о чем я говорю. Клянусь милостью Матери Божьей, добрые друзья мои, — добавил он, беря огромными ручищами сплетенные руки новобрачных, — что я вам желаю самого большого счастья. Но, если правду говорить, ваши газельи глаза, прелестная Мод, уже давно перевернули мою душу. Ну, что уж теперь об этом думать! Я сам себе по этому поводу сделал строгое внушение, постарался найти утешение в своих жестоких горестях и нашел его.

— Нашли утешение? — в один голос воскликнули Уильям и Мод.

— Да, — с улыбкой ответил Тук.

— Юную черноглазую девушку, которая сумела вас оценить по заслугам, мастер Джилл? — кокетливо спросила Мод.

Монах расхохотался.

— Да, у моей утешительницы, — ответил он, — глазки и вправду блестят, а губки розовые. Вы спрашиваете меня, милая Мод, сумела ли она оценить меня по достоинству? Трудно сказать, ведь это особа легкомысленная, и не мне одному она отвечает поцелуем на поцелуй.

— И вы ее любите! — воскликнул Уилл с жалостью и осуждением.

— Да, люблю, — ответил монах, — хотя, как я уже сказал, она ни с кем не скупится на милости.

— Но это недостойная женщина! — покраснев, воскликнула Мод.

— Как, Тук, — добавил Уилл, — такое храброе сердце, такой честный человек, как ты, мог привязаться к подобной особе? Чем любить такую женщину, я бы скорее…

— Тсс! Потише, потише, — прервал его брат Тук, — осторожнее, Уилл.

— Осторожнее? Почему?

— Потому что не следует отзываться дурно об особе, которую сам ты не раз целовал.

— Вы целовали эту женщину?! — с упреком воскликнула Мод.

— Мод, это ложь, это ложь, Мод! — закричал Уильям.

— Вовсе не ложь, — спокойно продолжал монах, — целовали и не раз или два, а двадцать раз!

— О! Уилл! Уилл!

— Не слушайте его, Мод, он обманывает вас. Ну, Тук, говорите правду: я целовал ту, которую вы любите?

— Да, и я могу вам это доказать.

— Слышите, Уилл? — сказала чуть не плача Мод.

— Слышу, но ничего не понимаю, — ответил молодой человек. — Джилл, во имя нашей старой дружбы, заклинаю вас привести сюда эту девушку, посмотрим, хватит ли у нее дерзости подтвердить ваши слова.