Конструктор С. И. Мосин - Чуднов Гавриил. Страница 5

Сергей Павлов преподавал кадетам рисование и черчение, преподавал крепко, основательно. Его ученики, если даже не имели природного дара к изобразительному искусству, наукой черчения овладевали прочно. А сам Павлов был страстно влюблен в этнографию. Он давал задания кадетам рисовать крестьян, купцов, мещан, детально выписывая при этом их одежду. Подбитые ветром зипуны крестьян, бархатные поддевки воронежских мещан, парчовые душегрейки разжиревших купчих, меховые шубы первогильдейских купцов, сшитые на французский манер сюртуки и заметные в толпе дворянские фуражки с красными околышами. Мало кто из начальства догадывался, что этот уникальный калейдоскоп лиц и костюмов есть самая живая иллюстрация чудовищного неравенства, осененного российскими законами. О павловской коллекции узнали за границей, ему за нее предлагали очень большие деньги, но Сергей Павлович отверг все сделки и подарил рисунки этнографической выставке. Как знать, может быть, об этом знал Мосин и запомнил на всю жизнь бескорыстие своего учителя?

Реформа 1861 года усилила разногласия между прогрессивно настроенными учителями и реакционными офицерами-воспитателями. С одной стороны, наметилась определенная либерализация жизни, с другой — усилилось сопротивление реакционеров. Кадеты слышали, как преподаватели критиковали прежние порядки, наматывали себе на ус их высказывания. Самые дотошные и любознательные читали не столько беллетристику, сколько публицистику и критические статьи. Особенно много волнений воспитателям и директору корпуса генералу Броневскому доставили польские события 1863 года [7]. Воронежские кадеты в знак сочувствия к восставшим полякам писали на окнах и дверях дерзкие слова «свобода, равенство, братство». Дядьки, ворча потихонечку, старательно терли стекла тряпками, а офицеры-воспитатели настороженно вглядывались в лица кадетов, пытаясь найти авторов надписей. На вечерней поверке генерал Броневский обходил построенных в каре воспитанников и определял «по глазам» зачинщиков беспорядков. Выделенных таким нехитрым способом кадетов пороли беспощадно, так что в городе стали с ужасом говорить о жестокостях Броневского, писать о них в Петербург. Броневского убрали, назначили генерал-майора Ватаци.

Новый командир корпуса оказался человеком гибким и осторожным. Он ко всем относился ласково, был доступен, преподавателям рекомендовал «не притеснять кадет», разрешал устраивать танцевальные вечера с приглашением барышень, одобрял выходы в городской театр. Воспитанники стали жить более полной жизнью и без надзора интересоваться общественными событиями.

Такое положение вещей не могло, безусловно, понравиться тем, кто стоял за жестокие воспитательные меры. В Главное управление военно-учебных заведений полетели анонимки.

После таких доносов «мягкотелого» Ватаци заменил жестокий фон Винклер. В его руках корпус притих. Каждый вечер десяток провинившихся с содроганием ждали порки. То, что для малолетних в Тамбовском корпусе было наказанием, выбивало из подростков чванство и зазнайство, здесь — юношам — приносило непоправимый вред.

Педагоги-гуманисты утверждали, что всякое устрашение не имеет педагогического смысла, ибо нравственных людей следует воспитывать не из страха наказания, а по убеждению, по душе, по привычке наконец. Но конфликт между военными воспитателями и педагогами обострялся все явственней, в результате чего в 1864 году ушел Тарачков, затем де Пуле, Павлов.

Для кадетов вновь наступили суровые времена. Сергею Мосину пришлось, таким образом, учиться как бы в двух совершенно разных по духу учебных заведениях, хотя и под одной крышей.

Однако невзгоды корпусной жизни не мешали Мосину преуспевать в науках. Начальство в аттестациях всегда отмечало его отличные способности. Он не удовлетворялся только уроками в классе и много времени проводил в читальном зале. Увлечение математикой пробудило в нем интерес к военной технике. И это было не просто детское любопытство в отношении оружия, а вполне осознанный интерес. Несмотря на «не всегда достаточное прилежание по отдельным предметам», Сергей постоянно имел высокий общий балл, без всякой натуги переходил из класса в класс, а в 1864 году «за весьма хорошие успехи в науках и примерное поведение» был награжден похвальным листом и подарком. И вновь ротный командир и офицер-воспитатель в замечаниях о характере, наклонностях и способностях своего подопечного отмечали его скромность, исполнительность, добросердечность, несомненную талантливость. Правда, в иных ситуациях Сергей проявлял вспыльчивость, даже горячность, но при этом оставался в рамках дисциплины. Отмеченные качества становились устойчивыми чертами характера.

Зимой 1865 года Сергей получил неприятное известие от отца. Иван Игнатьевич сообщал сыну, что он взял расчет у А. П. Шелле и уезжает к новому месту службы в Тульскую губернию в поместье Арсеньевых. Что за причина заставила И. И. Мосина уйти от Шелле, осталось его тайной, но для Сергея это и не было важным. Главное заключалось в том, что он терял связь с отцом, единственно близким ему человеком. И даже дружеские отношения с товарищами по корпусу не могли скрасить одиночества.

Последние годы учебы были наполнены новыми событиями. Согласно военным преобразованиям, начатым министром Д. Н. Милютиным, общеобразовательные классы кадетских корпусов реорганизовывались в военные гимназии с широкой учебной программой, в которой преобладали точные и естественные науки. Это способствовало подготовке грамотных в техническом отношении кандидатов в военные училища и еще больше утвердило желание Сергея продолжить учебу в военно-техническом заведении.

В 1867 году Мосин весьма успешно окончил гимназию. Он получил отменную теоретическую подготовку, а главное, выработал в себе способность к труду и веру в свои силы. Еще до окончания гимназии Сергей выбрал для дальнейшей учебы Михайловское артиллерийское училище. В беседе с генералом, директором гимназии, он изложил свое желание и получил полное одобрение. Но когда пришло время окончательного распределения гимназистов по училищам, в Михайловском для Мосина не оказалось вакансии. Вконец расстроенному юноше пришлось дать согласие на учебу в 3-м военном Александровском училище, которое находилось в Москве. Назначение туда он получил 12 июля, но пехотным юнкером пробыл недолго. В начале октября в Михайловском артиллерийском училище открылись дополнительные вакансии, и 11 октября Мосин был переведен на учебу в Петербург. Сергей, конечно, не знал, что Военное министерство, пытаясь покрыть недостаток артиллерийских кадров среднего офицерского звена, решило перевести в Михайловское училище наиболее способных к математике слушателей пехотных и кавалерийских училищ и даже Пажеского корпуса.

Михайловское артиллерийское училище имело замечательную историю, у истоков его стоял сам Петр Великий. Указом от 1698 года он основал при бомбардирской роте Преображенского полка первую в России артиллерийскую школу. Затем Екатерина II преобразовала ее в Артиллерийский шляхетский корпус, просуществовавший до начала XIX века. В 1820 году была сформирована учебная артиллерийская бригада, и 25 ноября того же года при ней — Артиллерийское училище, получившее через 29 лет наименование Михайловского.

Это старейшее военное училище России выпускало офицеров с высокой профессиональной подготовкой. Учебный план предусматривал солидный математический курс, включавший интегральное и дифференциальное исчисление, аналитическую геометрию, начала высшей алгебры, все артиллерийские дисциплины, в том числе фортификацию и топографию.

Для Мосина, давно уже привыкшего к систематической работе, занятия в училище стали едва ли не единственным времяпрепровождением. Он увлеченно изучал труды С. К. Каминского, читавшего специальный курс артиллерии, досконально разобрался в устройстве полевого лафета с боковым смещением станины, изобретенного А. А. Фишером, с наслаждением окунался в формулы по баллистике. Товарищи удивлялись работоспособности Сергея и называли его книжником и затворником.