Таверна «Ямайка» - дю Морье Дафна. Страница 35

Видно, заметив отчаяние в глазах Мэри, он смягчился и положил руку ей на колено.

— Безоблачные дни кончились, наступает мрак, — сказал он своим грудным голосом. — Если бы можно было цитировать Шекспира вместо Библии, завтра Корнуолл услышал бы престранную проповедь, Мэри Йеллан. Но ваш дядя и его люди не принадлежат к числу моих прихожан. И даже если принадлежали бы, они не поняли бы меня. Я говорю загадками? Этот человек не духовный пастырь, он не за того себя выдает, этот белобрысый, — вы ведь это подумали, признайтесь? Я могу вам сказать только одно в утешение, а вы понимайте, как считаете нужным. Через неделю наступит Новый Год. В этом году обманные огни на побережье зажгутся в последний раз: кончен бал, погасли свечи.

— Я не понимаю, что вы хотите сказать, — удивилась Мэри. — Откуда вам это известно и при чем здесь Новый Год?

Он убрал руку с ее колена и начал застегивать пальто, готовясь к выходу. Поднял раму, прокричал вознице, чтобы тот остановился у поворота. Ливень ворвался в карету ледяными струями.

— Я сегодня был на собрании в Лонсестоне, — сказал он, — обычное собрание, похожее на все остальные. Нас известили, однако, что правительство Его Величества собирается принять меры и строго контролировать границы владений Его Величества. На берегу будет дежурить дозор, а дороги, известные доселе вашему дядюшке и его компании, будут патрулироваться. Эта цепь протянется по всей Англии, Мэри, разорвать ее будет очень трудно. Теперь понятно?

Он открыл дверцу, вышел из кареты, снял шляпу, и его густые белые волосы разлетелись на ветру, окутав голову, как нимб. Поклонившись почтительно и задержав руку девушки в своей при прощании, он произнес:

— Ваши несчастья кончились. Колеса, которые не давали вам спать, сгниют на свалке, а забитую комнату на первом этаже можно превратить в гостиную. Тетушка забудет свои страхи, а дядя либо сопьется до смерти, — тогда вы счастливо избавитесь от него, — либо превратится в проповедника: будет читать проповеди путешественникам на больших дорогах. Что касается вас, то вы вновь переберетесь к югу и найдете там возлюбленного. Сегодня можете спать спокойно. Завтра Рождество, и колокола в Алтарнэн будут возвещать покой и милосердие. Когда они зазвонят, знайте, что я думаю о вас.

Он помахал рукой вознице, карета тронулась, оставив его позади. Мэри высунулась в окно, чтобы позвать его, но он уже свернул к Пяти Аллеям и исчез из виду.

Карета покатилась по Бодминскому большаку, до «Ямайки» было еще три мили, и это — часть дороги самая безлюдная и незащищенная на всем протяжении от Лонсестона до Бодмина.

Мэри пожалела, что не поехала с Френсисом Дэйви, там дорога была спокойнее, защищена от ветра густыми деревьями. Завтра могла бы сходить в церковь и помолиться впервые после Хелфорда. Если священник сказал правду и можно забыть об ужасах последних недель, то есть за что благодарить Господа Бога. Час мародеров пробил, их изгонят из страны, как некогда пиратов, никто о них даже не вспомнит, дети смогут спать спокойно. Новое поколение, даст Бог, никогда не услышит этого слова. Суда будут подплывать к берегам Англии без опаски, прилив не будет выносить на побережье тела утопленников. В бухтах не будут звучать осторожные шаги и приглушенные голоса злоумышленников, и если иногда тишину нарушат крики, это будут крики чаек. На дне моря и сейчас находят безымянные черепа, позеленевшие золотые монеты и сгнившие остовы кораблей. Эта страшная коллекция не пополнится больше, ужасы забудутся, умрут вместе с теми, кто знает о них. Наступит новый век, когда мужчины и женщины смогут путешествовать без страха. Земля обретет доброго хозяина. На болотах появятся новые фермы, будут также добывать торф и сушить его во дворах, но зловещая тень не омрачит больше их труд. Может быть, даже травы зазеленеют и расцветет кустарник вокруг таверны «Ямайка».

Воображение девушки уносило ее все дальше в новый счастливый мир. Вдруг до нее донесся звук выстрела, отдаленные крики. Из темноты приближался топот множества ног — по дороге бежали люди. Мэри выглянула в окно, она услышала испуганный возглас возницы, лошадь встала посреди дороги и не двигалась с места. Дорога шла в гору, петляя на склоне холма, впереди виднелись трубы таверны «Ямайка». Навстречу им бежала толпа людей, впереди огромными прыжками скакал человек с фонарем, который подпрыгивал вверх при каждом скачке. Еще один выстрел, возница согнулся и упал с козел. Лошадь взвилась на дыбы и понесла в канаву. Карета закачалась на рессорах и остановилась. Кто-то выругался, другой загоготал, раздались крики и свист.

В карету просунулось красное лицо, копна черных волос, бычьи глаза; белые зубы сверкали в свете фонаря, осветившего внутренность экипажа. Другая рука сжимала ружье. Руки были красивой формы, длинные ловкие пальцы не вязались с грязными обломанными ногтями.

Джоз Мерлин улыбался дьявольской улыбкой обезумевшего от зелья и азарта погони зверя; дуло ружья упиралось в горле Мэри. Вдруг он захохотал, опустил ружье, рванул дверцу, вытащил девушку за руки и поставил рядом с собой на землю, подняв фонарь над головой, чтобы все могли разглядеть ее. Их было десять или двенадцать человек, все ободранные и грязные, половина — пьяны, как и их предводитель. Они дико вращали глазами по сторонам, у некоторых были винтовки, вооружение других состояло из битых бутылок, Ножей или булыжников. Харри, жестянщик, стоял рядом с лошадью, кучер лежал на дороге недвижимо.

Джоз Мерлин осветил лицо Мэри фонарем, и когда они увидели, кто это, раздался взрыв дикого хохота, жестянщик заложил два пальца в рот и издал пронзительный свист. Хозяин согнулся в насмешливом поклоне, схватил ее волосы, намотал их на руку, как веревку, нюхая по-собачьи воздух.

— Так это ты? — прохрипел он. — Ты решила вернуться, поджав хвост, шлюха.

Мэри молчала. Она смотрела на тех, кто стоял перед ней, они тупо уставились на нее, скабрезничая, ухмыляясь и потешаясь над ее мокрым платьем, хватая ее за юбку, корсаж.

— Ты оглохла, что ли? — заорал дядюшка и ударил наотмашь ее по лицу.

Она вскрикнула и отпрянула, но он, схватив за запястье, скрутил ей руку за спиной. Крик боли вызвал веселый смех пьяниц.

— Тебя можно заставить слушаться, если сначала убить, тогда ты присмиреешь. Думаешь, я позволю тебе стоять так с твоей обезьяньей рожей и наглыми зенками? И что значит эта нанятая карета, и распущенные волосы, и этот наряд — ночью на дороге? Ты просто обычная потаскуха, вот кто ты!

Он дернул за запястье опять, девушка упала.

— Пустите меня, — кричала Мэри. — Вы не имеете права кричать на меня и бить, даже говорить со мной. Вы проклятый убийца и вор, это всем известно. Весь Корнуолл знает это. Ваше царство кончилось, дядя Джоз. Я ездила в Лонсестон и донесла на вас.

Ропот прошел среди бродяг; они пошли на нее стеной, выкрикивая вопросы, но хозяин жестом отодвинул их назад.

— Стойте на месте, идиоты! Не видите, что ли, что она врет, спасает свою шкуру? — гремел он. — Что она может донести, она ничего не знает! Она не ходила в Лонсестон, посмотрите на ее ноги, она путалась с кем-то на дороге, и он отправил ее назад в карете, когда она ему надоела. Вставай, или хочешь, чтобы я вытер тебе нос о камни?

Он потянул ее за руку и поставил рядом с собой. Подняв палец вверх, он показал на небо. Низко плыли тучи, начинали появляться звезды.

— Слушайте, что я скажу, — вопил он. — Дождь идет на запад, ветер еще продержится, пока мы разберемся здесь. До восхода еще шесть часов. Нечего терять время. Восход будет серым и темным, нужно успеть. Садись на козлы, Харри; в карету поместится человек шесть. Приведите-ка лошадь с телегой из конюшни, она стоит без дела уже неделю. Пошевеливайтесь, пьяные рожи! Или вам надоело держать в руках золотые монеты? Я лежал на спине семь чертовских дней, соскучился по берегу. Кто поедет со мной через Кеймфорд?

Раздался дружный крик, руки взлетали вверх. Какой-то парень стал напевать, размахивая над головой пустой бутылкой, переваливаясь с пяток на носки, пока не свалился лицом в лужу и так остался лежать там. Жестянщик пнул его ногой, реакции не последовало; он схватил вожжи и погнал лошадь в гору, издавая ругательства, то и дело опуская кнут на спину животного. Колеса проехали по парню в канаве, тот задрыгал ногами, как раненый заяц, зашевелился, вопя от ужаса и боли, потом затих.