Таверна «Ямайка» - дю Морье Дафна. Страница 59

Теперь она могла идти, куда угодно, долгожданная свобода, наконец, наступила, мысли все чаще влекли назад в Хелфорд, к зеленым лугам и теплому южному солнцу. В сердце проснулась тоска по дому, знакомым приветливым лицам. Невольно вспомнились запахи и звуки родных мест, отдававшиеся болью в душе; неудержимо тянуло к любимой речке, маленьким ласковым речушкам и ручейкам, освежающей прохладе лесов, мелодичному шуршанию сочной листвы летом. Хотелось увидеть знакомые стайки птиц, услышать их разноголосое пение на заре. Влекли близкие с детства звуки фермы: кудахтанье кур, задорный крик петуха, суетливое гоготание гусей. Мэри словно наяву ощущала теплые терпкие запахи хлева, чувствовала успокаивающее дыхание коров на своих руках, их тяжелые шаги во дворе, позвякивание ведер у колодца. Вот она стоит, облокотившись на калитку, перебрасываясь незамысловатыми замечаниями с проходящими мимо соседями, смотрит, как вьется приветливый дымок из трубы, слышит знакомые голоса, ласкающие слух, а иногда откуда-то доносится задорный озорной смех. Она соскучилась по ферме, ей хотелось снова окунуться в привычные заботы: рано вставать и сразу идти к колодцу, легко и уверенно двигаться среди животных, заняться тяжелой будничной работой, считая ее благом и избавлением от боли и тревог. Любое время года, любая погода желанны, если они дают урожай, а с ним приходит душевный покой. Ее место на земле, она должна к ней вернуться, там ее корни. В Хелфорде она родилась, частью его она станет после смерти.

Одиночество не пугало, о нем и думать не стоило. Рабочий человек не обращает внимания на такие пустяки; когда трудовой день окончен, сон его крепок. Будущая жизнь представлялась ясной и размеренной. Последняя неделя прошла в раздумьях, но теперь все решено, откладывать дальше нельзя. Мэри сообщит Бассатам о своем решении за обедом. Они были добры к ней, предлагали остаться в их доме, даже настаивали, хотя бы до конца зимы, уверяли, что она не будет обузой, сможет выполнять какую-нибудь работу по дому, например, присматривать за детьми или прислуживать самой хозяйке. Девушка не отказывалась, но и не принимала предложений, неизменно благодаря за все, что они для нее сделали.

Сквайр, который за обедом обычно был в хорошем настроении и любил поговорить, упрекал ее за неразговорчивость:

— Ну же, Мэри, — говорил он, — улыбки и слова благодарности, конечно, неплохая вещь, но вы должны принять решение. Вы еще слишком молоды, чтобы жить самостоятельно, и, скажу откровенно, вы слишком привлекательны, чтобы жить одной. Здесь, в Северном Холме, вы обретете свой дом, вы это знаете, а мы с женой очень просим вас остаться с нами. Работы вам хватит. Нужно срезать цветы с клумб и расставлять их в вазы, писать письма, и кому-то нужно пожурить ребятишек. У вас не будет ни минуты свободного времени, обещаю вам.

В библиотеке миссис Бассат говорила то же самое, положив руку на колено Мэри в знак дружеского расположения.

— Нам так приятно видеть вас в доме, почему бы не остаться с нами навсегда? Дети вас обожают. Генри сказал мне вчера, что стоит вам сказать слово, и он отдаст вам своего пони. С его стороны это наивысшая жертва, смею вас уверить. Вы будете располагать своим временем; когда мистер Бассат куда-либо уедет, мы вместе скоротаем вечера, проведем время в ожидании его. Что вас так тянет в Хелфорд?

Мэри улыбалась и благодарила, но не могла выразить словами, как дороги ей были воспоминания о Хелфорде, как ей хотелось туда вернуться.

Они догадывались, что напряжение последних дней еще не прошло, еще оказывает влияние на девушку, и старались сгладить для нее тяжелые воспоминания; дом Бассатов был открыт для людей, соседи приходили из отдаленных мест, и тема разговора была, естественно, одна и та же. Сквайр каждому повторял рассказ о случившемся, названия Алтарнэн и Ямайка стали невыносимы для Мэри, ей хотелось их больше никогда не слышать. Она стала предметом всеобщего любопытства и пересудов. Бассаты с гордым видом представляли ее как героиню своим друзьям и знакомым. Это тоже становилось трудно переносить и торопило к отъезду.

Мэри старалась доказать свою благодарность, как могла, но в доме она не чувствовала себя легко: они были разными людьми, Бассаты принадлежали к иному слою, иначе смотрели на жизнь. Девушка понимала, что может уважать их, питать искреннее расположение, но любить их она не могла.

По доброте сердечной Бассаты всегда старались вовлечь ее в общий разговор, когда собирались гости, а ей хотелось уединиться, удалиться к себе в комнату или на кухню к Ричардсу-конюху, ей было там проще и уютней.

Сквайр же в разгаре веселья как назло обращался к ней за советом, смакуя каждое слово и от души хохоча.

— В Алтарнэне освободился дом. Может быть, вы примите сан, Мэри? Даю слово, вы лучше справитесь с обязанностями пастора, чем предыдущий викарий.

И ей приходилось смеяться над шуткой, чтобы не обидеть его, удивляясь в душе, как можно быть настолько тупым, чтобы не понимать, сколь тяжелы ей воспоминания.

В таверне «Ямайка» больше не будет контрабанды, — повторял он, — и, если мне разрешат настоять на своем, пить там тоже не будут. Я очищу дом от нечисти; ни жестянщики, ни цыгане не осмелятся там появляться. С этим я покончу. Я помещу туда порядочного человека, который и запаха бренди не знает, он наденет фартук, завяжет его сзади на поясе и напишет: «Добро пожаловать» над дверью. И знаете, кто будет его первым посетителем? Ну, конечно же, Мэри, вы и я.

При этом он разражался громким смехом, хлопал себя по ногам, а Мэри выдавливала из себя улыбку, чтобы не испортить впечатление от шутки.

Эти мысли и воспоминания занимали Мэри во время прогулки по болотам, укрепляли ее в намерении поскорее покинуть Северный Холм и вернуться в Хелфорд к близким ей по духу людям. Вдруг она увидела повозку, двигающуюся ей навстречу со стороны Килмара. За повозкой тянулся белый мерзлый след. Девушка насторожилась, она знала, что вокруг не было жилых домов, кроме Треварты в долине возле ручья, но она знала также, что в данное время ферма пустовала. Ее хозяина она давно не видела, с того самого утра в горах Рафтора.

— Он такой же неблагодарный, как все их семейство, — сказал тогда сквайр. — Если бы не я, он сидел бы сейчас в тюрьме с изрядным сроком наказания. Хотел бы я посмотреть на него тогда, не очень-то он бы важничал за решеткой. Но надо отдать ему должное, он сделал все, чтобы поймать мерзавца в рясе и вызволить вас, Мэри. Однако он даже не поблагодарил меня, а ведь я вернул ему доброе имя. Теперь гуляет где-нибудь на краю света, как я понимаю, подальше от этих мест. Я еще не видел ни одного порядочного Мерлина, и этот будет такой же, как остальные.

Итак, Треварта была на замке, лошади гуляли на свободе со своими дикими собратьями, их хозяин разъезжал где-то, напевая под нос одну из своих немелодичных песенок.

Повозка подъехала к подножию холма, Мэри наблюдала, прикрыв глаза от солнца. Лошадь согнулась под тяжестью груза, который ей приходилось тащить в гору. Присмотревшись, Мэри увидела, что это были горшки, сковородки, тюки с постелью и прочий домашний скарб. Кто-то переезжал на другое место, кто это мог быть, девушке было невдомек. Только когда повозка поравнялась с ней, а шедший рядом с повозкой человек помахал ей в знак приветствия, она узнала его, наконец. Подойдя к телеге с напускным безразличием, она погладила лошадь, сказала ей ласковые слова, пока Джем подтыкал камень под колесо, чтобы телега не съехала вниз.

— Тебе лучше? — спросил он из-за повозки. — Я слышал, что ты больна и не встаешь с постели.

— Тебя ввели в заблуждение, — отозвалась Мэри. — Я была у Бассатов в доме, на ногах. Ничего особенного со мной не было, я не выходила далеко, потому что не могла выносить вид этих мест.

— Ходили слухи, что ты собираешься остаться в доме в качестве компаньонки миссис Бассат. Это похоже на правду, как мне кажется. С ними тебе будет легко жить, не сомневаюсь, что они добрые люди, когда узнаешь их ближе.