Драконья доля - Кузьмина Надежда М.. Страница 3

А после ужина отчим позвал меня в горницу, где за столом, с бутылкой первача, сидел с тем самым дядькой.

– Вот, Син, знакомься. Это Гар из Соснового Дола, твой жених. Хозяйство у него не хуже нашего, дом большой. Будешь женой и хозяйкой! По осени – мы уж договорились – играем свадьбу.

Я в ужасе уставилась на сивобородого.

Тот поднялся со скамьи, шагнул ко мне:

– Пусть рот раскроет – зубы посмотреть хочу. – Уставился тяжёлым взглядом прямо в глаза: – Слышала, что я сказал? Ну?!

Обернулась к отчиму, ища поддержки, но тот только кивнул.

– Муж – глава дома и твой хозяин. И перечить ему не вздумай – хуже себе сделаешь! Давай, разевай рот! Что, убудет тебя, что ли? Сама понимаешь, приданого у тебя нет, а держать тебя тут век, как твою бабку, никто не станет.

Хотела было возразить, сказать, что это мой дед, а не он, построил этот дом, раскорчевал наше поле… уставилась в твёрдый прищур серых глаз – и осеклась, проглотив всё, что вертелось на языке.

– И не реви! Мужчины бабьих слёз не любят! Радуйся, что семью отблагодаришь – Гар тебя без приданого берёт. Только сундук с собой и возьмёшь.

Я покорно кивнула. Мыслей не было, остались только паника пополам с отчаяньем… как, как же это? Мне нет шестнадцати, а этому сколько? Сорок, сорок пять? Псивая борода, запах сивухи пополам с чем-то кислым… А как же бабушка? И Бор?

– Я не пойду!

– А кто тебя спрашивает? Ну-ка, юбку выше колен подними – ноги посмотреть хочу – не кривые?

Всхлипнув, кинулась вон из горницы… и помчалась через огород в баньку, к бабушке, плакать.

– Беги, беги… только на ночь коня не забудь напоить! – донёсся хохот отчима вслед.

– Шини, я тебя защитить не смогу. Сама видишь, как я в последнее время сдала, по утрам еле встаю. Как, говоришь, его имя – Гар? С козлиной бородой? – Бабушка обняла мои вздрагивающие плечи. – Ох, детка… Боюсь, плохо дело. Слыхала я про такого. Хозяйство там и вправду справное, вот только на погосте уже две его жены лежат. Не надо тебе туда, ой, не надо… сын меня не простит, если тебя к этому душегубу отпущу… Слушай-ка внимательно. Когда пришёл Ортей, был у нас разговор, и обещала я ему, что голову пустым тебе туманить не буду. Но сейчас слово нарушу. – Рила перешла на тихий шёпот, будто боялась, что кто-то нас может услышать. – Смотри, детка. Твой дед был полудраконом. В тебе от него осьмушка крови – выходит, крыльев тебе не видать никак. И серьёзной магии тоже. Но Лиала, умирая, сказала мне, что в ней тоже немного, но драконьей крови есть. Сколько – не спрашивай, не скажу. Но, если, как у тебя, дракон у неё был в прадедах, то тебе ещё частичка досталась. Пусть маленькая… но получается уже не восьмая, а почти пятая часть – может, хоть для чего-то хватит? А за Гара не ходи – через год окажешься на погосте. Эх, Ортей, Ортей… не ждала я от него такого… совсем жадность мужику глаза пеленой застила… Нельзя так. – Вздохнула: – Ещё запомни: за поленницей второе бревно снизу наращено обрубком. Вот его можно вынуть. А там бумаги на дом и поле. Пригодится тебе это или нет – не знаю. Обещала я их перед смертью Ортею отдать, но раз так – не видать их ему! И, на, деточка, – подняла руки, закряхтела, – ну-ка, сними с моей шеи цепочку, у меня пальцы не гнутся. Мой Таршидд, как дарил, говорил, что она драконью удачу приносит. А больше, прости, мне тебе дать нечего. Только совет: будь умной, мысли скрывай. Сделай вид, что смирилась. И помни, времени у тебя – до осени. Но лучше с решением не тянуть.

С Ортеем бабушка тоже ругаться не стала. Просто пришла в дом, когда все сидели за ужином, посмотрела на отчима и сказала:

– Дурак ты неблагодарный! Шини своей драконьей удачей весь дом берегла! Вспомни, как два года назад пал с поля пошёл, а как к нашему хлеву огонь подступил, с неба ливень хлынул! А овцы твои в последний раз когда болели? А на поле хоть раз чёрный жук или саранча налетали? У всех – жрут, а мы – как зачарованные! А сейчас ты всё это от своей слепой жадности другому отдаёшь! Эх! – хотела плюнуть под ноги, но взглянула на расстроенную Лив, повернулась и хлопнула дверью.

Я кинулась было проводить – стемнело же, а она и днём плохо видит! Но окрик: «Син, сидеть!» – остановил. Потом, как доели, как убрали, перемыли и перетёрли посуду, уложили малышей спать, – побежала к бабушке. И не зря беспокоилась. Баба Рила лежала прямо у своего крыльца – нога подвернулась на камне и, мало того, падая, бабушка ударилась головой о ступеньку.

К утру бабушка умерла.

Ортей вместе со мной сидел рядом с её кроватью. Наверное, ждал, не придёт ли Рилея напоследок в себя. Я слышала, как, уходя, он недовольно пробормотал что-то о бумагах.

На похоронах плакали двое – я и Лив. Бабушка легла рядом с мамой, под свежий дёрн. Я было попросилась перебраться на её место, в баньку, но Ортей запретил. Жаль, оттуда сбежать было бы проще. Потому что я решила, что из деревни уйду.

Была мысль взять бумаги, пойти к Бору, сказать, что у меня есть приданое. Потом с женихом и его роднёй сходить к старосте… Может, что-то бы и вышло. Но поступить так с Лив и маленькими сёстрами я не могла. Не по-человечески это. И не по-дра коньи.

Да и понимала, что Бор на меня и не смотрит. Не нужна я ему. А женится на приданом – счастья нам не видать.

Значит, мой путь иной. Вот только какой? Я ж за свои почти шестнадцать из деревни дальше, чем на дальний покос сено ворошить или за грибами в лес, и носу не казала. Куда идти-то? И как?

Решила просто – пока время есть, буду сушить сухари и думать.

Глава 2

– Лив, говорят, у Гара две жены умерли, – решилась я всё же поделиться страхами с мачехой.

Та вздохнула:

– Может, тебе и повезёт. Всяко бывает… Ты только на Ортея зла не держи. Он добрый, просто жизнь сложная.

Понятно, союзницу я в ней не найду. Муж да свои дети ближе, чем я, ни на кого не похожая. Кивнула, скрывая слезы:

– Может, повезёт…

После смерти бабушки во мне что-то изменилось – то ли сломалось, то ли, наоборот, выросло, как ядовитая песчаная колючка. Расхотелось смеяться. Да и на людей я теперь смотрела по-иному. Вот ведь – вся деревня знает, оказывается, что за сволочь двух жён заездивший и забивший Гар. Да ещё рассказывают, что двое или трое отказали ему в сватовстве – дочерей пожалели.

Но никто, ни один, не подошёл к моему отчиму и не сказал: «Ортей, окстись! Что ж ты с девкой делаешь? Ты ж обещал матери и бабке о ней заботиться, как о родной!»

Никто не отвернулся, никто не перестал здороваться. Меня – жалели. А с ним вели себя, как прежде.

Я решила, что если бабушка Рила права и была у меня хоть капля драконьего счастья, то унесу его с собой. Я им не нужна. Шестнадцать лет я таскала воду, пилила и колола дрова, ухаживала за скотиной, поливала огород… и оказалась чужой. Что ж, пусть так. Но пусть без меня – эта мысль была приятна – живут, как все. И с пожарами, если уж горит, и с саранчой, если та прилетела.

Сама я разыскала в кладовке старую котомку с двумя широкими лямками. Починила. Потихоньку, чтобы убыль была незаметна, таскала по ломтю-другому каждый день хлеб. Сушила и прятала. Собирала на кустах шиповник – и тоже сушила и прятала. Причем с местом для схрона ещё пришлось помучиться – сложно найти укромный угол, когда по дому шустрит любопытная ребятня. Ведь увидят – расскажут батьке с мамкой. Даже не со зла, просто по малолетству…

Прятала всё в хлеву под стрехой. Малышня бы туда пока не долезла, а взрослые сунуться бы не догадались. А поскольку утренняя дойка двух наших коров была на мне, а в пять утра остальные обычно ещё спали, дела складывались неплохо.

К началу августа я собрала всё, что задумала: мешок сухарей, соль, носки и штаны, плащ и чайник, пару ложек и хороший – оставшийся от деда – большой нож с чёрной костяной рукоятью. Непонятным оставалось одно – куда идти?