Ловец человеков - Попова Надежда Александровна "QwRtSgFz". Страница 7

Правда, деревенской церкви все эти благости не коснулись ни в коей мере: крестьяне вспоминали о существовании своего священника, только когда надо было совершить крестины либо венчальный обряд, да еще, бывало, после особенно удачной воскресной проповеди о бедной вдовице и лицемерном богаче, в храмовом ящике для подаяния обнаруживалась мелочь…

– Id est [11] получается, – подвел итог Курт, – ваш барон совсем никак не принимает участия даже в таком деле?

– Ах, Господи, если б он допустил, чтобы в нем самом приняли участие! Ведь он-то как раз ни единожды к исповеди не подошел – больше десяти лет не был у исповеди, подумайте только! И в замке у него, я знаю, и все знают, никого из духовных лиц ни разу за эти годы не появлялось… Ведь ему немало лет, и Бог знает, может, не сегодня завтра он преставится, так что ж это будет, если человек такого положения уйдет к Господу без отпущения, нераскаявшимся? А ведь уныние – это такой грех, это смертный грех! А он…

Отец Андреас вдруг запнулся, кажется испугавшись столь резко прорвавшейся своей откровенности, довольно смелой в некоторых отношениях, однако продолжил – хотя, как заметил Курт, через силу:

– Я понимаю, что ваше дело тут другое, что бы вы там ни увидели в этих смертях… это не моего ума дело… Но как единственный священник в наших краях – прошу вас: вашей властью вы можете войти в дом этого затворника; поговорите с ним, наставьте его, образумьте! Вас он не посмеет не впустить, вас он не сможет не выслушать – хоть бы просто выслушал! Ведь меня он… не гонит, нет, просто не обращает на меня внимания; каждый раз он или спит, или болен, или еще чем занят – просто вежливо намекает мне через господина капитана, что видеть не хочет никого, в том числе… а может, и особенно – священника…

Курт молчал. Во-первых, размышлял над тем, как это молодому, в общем, человеку при такой жизни, каковую описывал ему сегодня отец Андреас, вообще пришло в голову принять сан. При жизни в таких условиях первое, что придет в голову, это собрать вещички и рвануть куда глаза глядят, а не заниматься сбором средств на ремонт церковной стены, не пытаться удержать от разгула целую деревню, не страдать о погибающей душе местного сумасшедшего барона…

А во-вторых, он пытался подобрать верные слова, чтобы отказаться от столь почетной миссии. Нельзя же было просто сказать, что это его первое расследование, что о богословии он говорил до сих пор только с товарищами по обучению и наставниками, а уж проповеди читать – это вообще не дело майстера инквизитора… Сейчас он олицетворяет для деревенского священника нечто вроде Великого Порядка, который есть надежда на свет, благополучие и покой – если не в сфере житейской, то уж конечно в духовной. Разбивать такие надежды он не хотел. И уж тем паче не хотел терять статус таинственного и почти всесильного представителя великого ведомства.

– Все, что в силах и праве, я исполню, – сделав торжественное лицо, заверил Курт, наконец подумав, что старика и впрямь было бы неплохо допросить. В конце концов, это его капитан проводил осмотр тел и места, стало быть, барон – косвенный свидетель…

Глава 2

Второй день пути должен был стать последним – собственно, Курт уже понял, что сам он на настоятельском жеребце, один, не подлаживая скорость под семенящую поступь ослика, мог бы преодолеть это расстояние за день. Даже если учесть то, что по его просьбе дали хороший крюк в сторону – увидеть замок местного правителя, от которого до деревни было уже рукой подать.

Обиталище барона Эрнста Лотара фон Курценхальма представляло собой, как и многие родовые гнезда не слишком обеспеченных фамилий, довольно грубую помесь старинной постройки с улучшениями более поздних поколений. Простая тумба домины, сложенная здесь, судя по всему, еще Бог знает когда, опоясывалась стеной, достроенной уже впоследствии, еще позже очередной фон Курценхальм пристроил четыре башни и, похоже, совсем недавно (может даже, нынешний барон) – надвратную башню. Каждое из нововведений отличалось и обработкой камня, и кладкой, и, по чести говоря, качеством. Теперь так уже не строят, подумал Курт, придерживая шаг коня и приглядываясь; несмотря на очевидное губительное действие времени, заметное даже с такого приличного расстояния, именно центральная махина замка казалась монолитной и незыблемой. Стена отличалась мало, а вот башни… Возникало чувство, что их строил человек, ожидающий нападения со дня на день – не заботясь о наружности, да и, собственно, о качестве; «укрепления первой волны», которые должны сдержать натиск и дать обороняющимся время и возможность подтянуть силы. Нападение так и не состоялось, а башни перестраивать не стали по той же причине, что и коробку основного дома, – по недостатку средств.

Наступление свершилось много позже, чем его ожидали, и противник был не тот – замок атаковала природа, не встречая на своем пути сколь-нибудь заметного сопротивления. Плети хмеля разлеглись на внешней стене, а основная домина, как осадными лестницами и веревками, покрылась плотными, густыми лозами одичалого винограда и поветели. Холм, держащий на себе громаду замка, не облагораживался лет уж, кажется, восемь-девять – пробившиеся некогда тут и там деревья были уже толщиной с мужскую руку, окружили себя свитой из плотного кустарника и высокой травы и медленно, но неотвратимо шли в наступление.

Был некогда и ров, однако ныне его наличие лишь угадывалось по изгибу холма и покосившимся деревьям; Курт был уверен, что вода в нем уже давно зацвела либо вовсе пересохла. Вообще замок производил впечатление давно брошенного, несмотря на вывешенный над одной из башен штандарт, похожий, правда, скорее на какую-то большую бледно-желтую тряпку, нежели на знамя баронского рода.

– Хотите ближе? – тихо спросил отец Андреас, когда Курт приостановил коня.

– Нет, – отозвался он не сразу, пытаясь понять, опущен ли подъемный мост, или же просто когда-то упал с цепей и теперь лежит поперек ненужного рва сам по себе. – Я увидел достаточно.

Когда замок остался за спиной, он все еще ехал молча, подавляя противоестественное желание обернуться и пытаясь представить себе, как в этом каменном доме, который теперь, наверное, больше стал похож на склеп, вот уже полтора десятка лет ходит по коридорам одинокий полусумасшедший старик. Слышал ли барон обращенные к нему слова местного священника? Насколько вообще он воспринимает то, что окружает его? И сколько еще продержится в таком добровольном изгнании от мира…

– Уже недолго, – услышал Курт отца Андреаса и даже не сразу понял, идет ли речь об оставшемся до деревни пути, или это продолжение его мыслей.

Замок скрылся за листвой и стволами окруживших дорогу деревьев, и Курту показалось, что только сейчас он смог слышать птиц вокруг и дробный перестук копыт по пыльной, сбитой в камень земле. Невзирая на массу прочитанных в основном на ночь, весьма специфичных книг (как по необходимости, выучивая заданное, так и из собственного любопытства), на бесчисленное количество рассказанных все так же ночью сокурсниками историй о стригах, вервольфах и, что чаще, привидениях, он не начал коситься в темные углы или заглядывать под кровать, перед тем как лечь. Правды ради надо сказать, что, конечно, после особенно страшной истории первые пару часов он все-таки предпочитал не поворачиваться спиной к темным аркам и шугался взлетающих со двора голубей, но все-таки традиционный поход на кладбище на спор в начале пятого курса осилил без особенных нервных затрат… Однако сюда, к замку, ночью он уж точно предпочел бы не ходить. Отринув эмоции, Курт понимал, что все дело в банальной запущенности, в видимой опустелости этого места, да еще тишина – пугающая, одинокая тишина, словно и впрямь все вымерло, однако неприятный холодок меж лопаток остался, будто в спину неотрывно смотрели чьи-то внимательные глаза.

До самой деревни попутчики хранили молчание; Курт пытался вообразить, как будет он, зеленый юнец, не имеющий ни опыта, ни действительной силы, пусть и при всех его полномочиях, добиваться встречи с владетелем этого сокрушенного родового гнезда. Он покосился на отца Андреаса, вспомнив, как тот сетовал на далекую и фактически не существующую для этих мест королевскую власть. А ведь здесь, в этой глуши, даже всемогущая Конгрегация, даже ему, ее представителю, кажется чем-то столь же далеким, почти сказочным и мнимым; Курт ощутил вдруг себя таким одиноким, словно неведомая сила однажды взяла его с земли и перенесла на отдаленный остров. И если вдруг сейчас святой отец сбросит свою смиренную личину, обнажит невесть откуда взявшееся оружие и проткнет насквозь своего спутника – когда спохватятся, когда вспомнят о том, что выпускник академии святого Макария номер тысяча двадцать один давно не давал о себе знать? Через две недели? Месяц? Даже шанс найти тело – ничтожный… И когда другой выпускник, под номером, скажем, тысяча сто, прибудет сюда, ответом на его вопросы будут удивленно-невинные взгляды и непритворное недовольство – дело-то давнишнее, кто ж теперь упомнит, какие люди здесь были и что делали…