Мое кино - Чухрай Григорий Наумович. Страница 13

– Деньги-то у вас по крайней мере есть?

– Нет, – призналась Ирина.

У нее и вправду не было денег.

– Не ночевать же вам с ребенком на вокзале.

– Ребята обещали нам уступить на ночь койку в мужском общежитии... – неуверенно сказала Ирина.

– Нет, так не годится! – сказал Рыжов. – Будете временно жить у меня.

Он позвонил жене Лене, объяснил ситуацию. И та, согласившись, сама гостеприимно вышла навстречу Ирине.

Рыжов жил в общежитии на втором этаже над студийной столовой. Там же были комнаты Володи Наумова и Марка Семеновича Донского с женой Ириной Борисовной. Петр Васильевич Рыжов с женой, дочерью-подростком и матерью занимали напротив маленькую комнатушку. Семье и так-то было тесно: их пятеро. А тут еще Ирина и Павлик.

Павлик спал на стульях, Ирина – на раскладушке. По утрам, если Павлик еще не просыпался, святой человек Петр Васильевич завтракал у стола стоя.

Никто не протестовал, не злился, не требовал для себя исключительного удобства. Война научила людей жить так, как требовали обстоятельства. Теснились в одной комнатушке семь человек. Для всех это было непросто, но никто ни разу не упрекнул Ирину, не сказал Павлику, что он мешает. Жили дружно, помогали друг другу. О бабушке, матери Петра Васильевича, Ирина всю жизнь вспоминает с особенной любовью и благодарностью.

Ситуация эта продолжалась довольно долго. Но перед тем как я вернулся из экспедиции, Петр Васильевич тайно поселил Ирину с Павликом в комнату, в которой шел ремонт. Жилье готовили для какой-то важной шишки.

Некоторое время Ирина и Павлик оставались здесь – тайно, прячась от общественности. Не подходили к окнам, не зажигали по вечерам свет. (На эту комнатушку имелось много желающих). В комнате не было печи, и пищу Ирина готовила у Рыжовых, живших напротив.

С Володей Наумовым Ирина была знакома по ВГИКу. Одно время она работала там лаборанткой сценарного факультета и знала многих ребят.

Павлик души не чаял в Володе Наумове. На стенке в комнате у Наумова висели боксерские перчатки. Это вызывало в пятилетнем Павлике восторженное уважение.

А вскоре мы познакомились с Донскими. И с ними сразу установились добрые отношения.

Донские

Режиссер Марк Семенович Донской работал в это время на Киевской студии.

...Капризный, талантливый и наивный, как большой истеричный ребенок, Донской и спокойная, хорошо воспитанная профессорская дочка Ирина Борисовна, на первый взгляд, совершенно не подходили друг к другу. На самом же деле они великолепно друг друга дополняли.

В кинематографических кругах принято было давать клички наиболее ярким людям. У Григория Львовича Рошаля, например, была кличка «вулкан, изрыгающий вату». А у Донского – «городской сумасшедший». В старости он все чаще оправдывал эту кличку, откалывая всякие шутки, порой и не очень добрые. То высыплет пепельницу с окурками в карман директора студии, то запрет на ключ с внешней стороны какую-нибудь комнату на студии и люди не могут выйти из нее...

Живя в общежитии на Киевской студии, я близко общался с Донскими. К Марку Семеновичу я относился с уважением. Он был удивительно талантлив и умен, когда дело касалось вопросов искусства, особенно кинематографа. А его чудачества меня не раздражали. Несколько его уроков оказались для меня очень полезны, я запомнил их на всю жизнь и назвал потом «законами Донского». Он всегда излагал их в форме притчи или анекдота. Вот несколько примеров:

1-й закон Донского

Марк Семенович и два молодых сценариста, Валентин Ежов и Василий Соловьев, работают над сценарием для Донского. Марк фантазирует:

– И вот он выбегает из стадиона, садится на велосипед и едет...

Два сценариста в один голос:

– Откуда велосипед?!

Марк, разозлившись:

– Из жопы!

В фильме далеко не всегда имеет значение, откуда именно взялась та или иная деталь. Часто их появление оправдывать ни к чему.

2-й закон Донского

Донской дал мне прочитать свой сценарий.

– Ну, как? – спросил он при встрече.

– Интересно, но... диалог, по-моему, не всегда выразителен.

– Диалог должен быть невыразителен. Надо что-то оставить актеру.

– Все равно. Мне показалось...

– В Одессе был такой случай. Один еврей получил телеграмму из Ленинграда. Прочитал и возмутился: «Сара – ваше воспитание!.. Слушайте, что он мне пишет! (Марк удивительно точно изображает недовольного еврейского папу.) „Очень нуждаюсь в деньгах...“ Он очень нуждается в деньгах! „Срочно пришлите...“ Нахал! Ему нужно срочно! „Ваш Моня“. Жена берет у него телеграмму и читает вслух с очень вежливой интонацией: „Очень нуждаюсь в деньгах...“ (Марк изображает Сару, которая чуть не плачет.) Срочно пришлите. Ваш Моня...» Глядя на ее просительное, униженное лицо, муж расстроился. «Ну, это другое дело!»

Так Марк показал мне значение актерской игры и интонаций в произнесении одних и тех же слов...

3-й закон Донского

– Марк Семенович, картину, которую вы вчера защищали, опять порезали!

– Ну и глупо! Станет хуже, чем было...

– Еще хуже?! – удивляюсь я,

– В Одессе был такой случай. В институте благородных девиц готовили благотворительный вечер. Отбирали репертуар. Одна девушка великолепно исполнила романс «На заре ты ее не буди». Все педагоги в восторге: прекрасный номер! Но классная дама сомневается: «Мы не должны допустить, чтобы наша воспитанница пела такое...» – «Почему? – удивлены коллеги. – Девушка симпатичная, целомудренная и внешность, и голосок...» – «Но текст романса, слова... Вдумайтесь, господа! Мы ведь институт благородных девиц... „На заре ты ее не буди“! Кто ты? Значит, кто-то с ней спит!.. И потом: „солнца луч у нее на груди“. Что она, спит голая? Я не пуританка. Пусть поет, но эти слова... Пусть пропустит эти слова...» – «Но каким образом, ведь есть мелодия...» – «Ничего страшного. Пусть заменит неприличные слова, скажем, словом „угу“.

И девушка спела (Марк Семенович был очень музыкальным, и тоненьким голоском исполнил за девушку романс с купюрами):

На заре ты ее не... угу...
На заре она сладко так спит.
Солнца луч у нее на ...угу...
На заре ты ее не ...угу...

Впоследствии когда вырезали из фильмов «неприличные», по мнению начальства, кадры, я всегда вспоминал мудрую притчу Донского.

Мы часто вместе с ним смотрели фильмы, наши и иностранные. Меня поражало, с какой точностью он по нескольким первым кадрам определял качество картины. Начинаются первые кадры, Марк Семенович говорит: «Хороший фильм». И верно, фильм оказывается хорошим. А то скажет: «Дальше не стоит смотреть», – и уходит. Его прогноз всегда оказывался правильным.

К коллегам он относился доброжелательно, порой восторженно. Из режиссеров старшего поколения не любил только Юткевича. Я знал об этом от Ирины Борисовны, но от Марка Семеновича никогда ни о ком не слыхал ни одного плохого слова. Его антагонизм с С. О. Юткевичем был совершенно понятен. Юткевич – хорошо образованный, большой эрудит, но слишком рациональный и, по-моему, неглубокий, относился к Донскому свысока. Он не понимал, почему его, Юткевича, картины не пользуются успехом, а картины «биндюжника» Донского имеют большой успех у зрителей. (А ведь ум художника существенно отличается от ума ученого).

Ирина Борисовна рассказывала, что в эвакуации между Донским и Юткевичем, у которого в это время были какие-то властные полномочия, возникли большие трения.

Когда в 1949 году разразилась кампания против космополитов, Марк Семенович, человек живущий эмоциями и по существу мало понимающий в политике, выступая в Доме кино, решил, что это подходящий момент рассчитаться с Юткевичем за свои обиды, и сказал: