Капитан Крузенштерн - Чуковский Николай Корнеевич. Страница 8

— Вы выше, чем жрец: вы святой, — объяснил ему Робертс. — Островитяне твердо уверены, что корабли белых приходят к ним с облаков, где живут боги.

Табу над «Надеждой» было объявлено так: Крузенштерн вышел на палубу с рупором под мышкой и замахал рукой, чтобы привлечь внимание плававших в бухте людей. Когда они все оглянулись на него, он поднес рупор ко рту и трижды громко проревел замогильным голосом:

— Табу! Табу! Табу!

И указал рукой на свой корабль.

А чтобы «табу» было крепче, он, по совету Робертса, велел выстрелить из пушки холостым зарядом.

Островитяне очень перепугались, и Крузенштерн даже пожалел, что послушался совета Робертса. Они все бросились к берегу.

Впрочем, испуг их был непродолжителен и бухта снова наполнилась плавающими. Но к кораблю они больше в тот день не подплывали.

Отправлявшиеся в гости к королю отошли от корабля на двух шлюпках. Командование «Надеждой» на время своего отсутствия Крузенштерн передал Ратманову. Ратманов сам мечтал посетить остров, но ему при шлось остаться.

На берегу моряков встретила толпа в несколько тысяч человек. Стало немного жутко. Но островитяне встретили русских моряков весело и дружелюбно. Приходилось страдать только от их чрезмерного любопытства: каждый островитянин старался не только осмотреть моряка поближе, но и потрогать.

Крузенштерн искал глазами в толпе короля. Но Тапега не пришел на берег встречать гостей.

— Он встретит вас у дверей своего дома, — объяснил Робертс. — Здесь такой обычай.

Вместо себя король прислал высокого, красивого островитянина, который подошел к Крузенштерну и заявил, что он будет служить чужестранцам проводником. Это был важный вельможа — королевский огнезажигатель. Жители Нукагивы, чтобы добыть огонь, терли одну палочку о другую. Никакого другого способа они не знали. Зажигание огня — тяжелая, ответственная работа, требовавшая большого умения. И вельможа, зажигавший огонь в королевской хижине, был очень важным человеком.

Крузенштерн прежде всего хотел найти место, где можно наполнить бочки пресной водой. Оставив у вытащенных на берег шлюпок четырех вооруженных матросов и приказав им не заводить никаких ссор с туземцами, он попросил Робертса отвести его к речке. Робертс и королевский огнезажигатель повели маленький отряд по узкой тропинке, вокруг которой росла трава в человеческий рост. Необыкновенная пышность растительности на Нукагиве поражала русских. Лес, переплетенный лианами, казался непроходимым. Путников опьянял пряный запах цветов и гниющих плодов.

Наконец моряки, сопровождаемые огромной шумной толпой любопытных островитян, не отстававших от них ни на шаг, подошли к устью светлой маленькой речки. Набирать воду здесь было удобно и просто: речка впадала в ту самую бухту, где стоял корабль. Чтобы не терять даром времени, Крузенштерн попросил отвести себя сейчас же к королю.

Минут через двадцать они увидели несколько десятков круглых тростниковых хижин без окон, с маленькими дверцами, войти в которые можно было только низко согнувшись. У околицы гостей встретил статный седой старик с перевязанным глазом. Это был дядя короля Тапеги, прославленный воин, потерявший глаз в бою с воинами соседнего племени. Он новел Крузенштерна и ого спутников через деревню к жилищу короля.

Хижина Тапеги ничем не отличалась от остальных жилищ деревни. У дверей прибывших встретил наконец сам король. Он ввел в свой тростниковый дворец Крузенштерна, Резанова, Головачева, Ромберга, Эспенберга и Робертса. Остальные русские и все островитяне принуждены были остаться на дворе: русские потому, что дворец не мог всех их вместить, а островитяне потому, что королевское жилище для простых людей было табу.

15 хижине короля на циновках сидела вся королевская семья, состоявшая главным образом из женщин. Королева и ее дочери, уже взрослые, носили ту же одежду, что и мужчины, но тело их не было покрыто татуировкой. Зато руки были измазаны до локтей чем-то черным, и Крузенштерну в первую минуту показалось, будто это перчатки.

Гостей усадили на циновки рядом с хозяевами. Женщины приветливо улыбались. Они с необыкновенным вниманием разглядывали шитые золотом мундиры офицеров. Крузенштерн подарил им несколько блестящих пуговиц, ножей и маленьких зеркалец. На пуговицы они почти не обратили внимания, ножи передали королю и огнезажигателю, а в зеркальца долго с удовольствием смотрелись.

Посидев немного, все встали, вышли из хижины, вошли под большой соломенный навес, находившийся во дворе, и там снова уселись на циновках. Под навесом было гораздо просторнее, чем в хижине. Тут поместились все русские, приехавшие с корабля, и близкие королю островитяне.

Навес служил королевской семье столовой. Жители Нукагивы никогда не ели у себя в хижинах, а либо под открытым небом, либо под соломенными навесами, защищающими от дождя и солнца. Англичанин Робертс, как оказалось, часто обедал под навесом короля, потому что был женат на одной из многочисленных королевских дочерей.

Принесли груды расколотых кокосовых орехов, бананов и горячих дымящихся плодов хлебного дерева. Тапега усердно потчевал гостей. Островитяне ели долго, много и молча. Видно было, что они считали еду очень важным делом. К королевскому столу не подали мяса, и Крузенштерн еще раз убедился, какой драгоценностью считали островитяне свиней, единственных своих домашних животных.

После обеда Крузенштерн встал, поблагодарил, попрощался, пригласил короля почаще заезжать на корабль и направился со всеми своими спутниками к берегу. Король проводил их до своей хижины, дядя короля — до конца деревни, а королевский огнезажигатель пошел с ними и дальше.

— Как бедно живет ваш король! — сказал Крузенштерн Робертсу, который шел рядом с ним. — Жизнь простых островитян, я вижу, мало отличается от королевской.

Робертс засмеялся.

— Королевство Тапеги состоит из одной деревушки, — сказал он. — На Нукагиве всего пять деревушек, и в каждой — свой король.

ДВА РОБИНЗОНА

Моряков сопровождала вся деревня — мужчины, женщины и ребятишки.

В толпе Крузенштерн заметил человека очень странной внешности.

Человек этот, как все островитяне, был гол до пояса, но носил не короткую юбку, как туземцы, а дырявые парусиновые матросские штаны. Черная борода его паклей падала на голую грудь, усы были франтовато закручены колечками кверху, а волосы взбиты в огромный грязный ком.

Вообще человек этот показался гораздо грязнее и неопрятнее остальных жителей Нукагивы, которые часто плещутся в море и очень чисты.

— Кто это? — спросил Крузенштерн у Робертса. Робертс нахмурился, и лицо его искривилось от злости.

— Это француз Кабри, сэр, — сказал он, — тот самый негодяй, о котором я вам рассказывал. Сделайте вид, будто вы его не заметили, кали-тан, а то он к вам привяжется и не отстанет.

Присмотревшись, Крузенштерн заметил, что человек с черной бородой действительно белый. Но кожа его была покрыта таким слоем грязи, что он казался даже темнее островитян.

— Он глядит на вас, сэр, — проговорил Робертс. — Он хочет, чтобы вы его позвали. Отвернитесь.

И Робертс показал своему врагу кулак.

Но Крузенштерн вовсе не собирался становиться в этой вражде на сторону Робертса. Ему хотелось помирить обоих европейцев, живущих на острове. И, не обращая внимания на недовольство англичанина, он поманил Кабри к себе.

Француз подошел и поклонился.

— Добрый человек, — заговорил с ним Крузенштерн по-французски, — расскажите, как вы живете. Не могу ли я вам чем-нибудь помочь, и почему вы ненавидите вашего соседа?

Вместо ответа Кабри стал с яростью бранить Робертса и осыпать его самыми отборными французскими и английскими ругательствами.