Месть мертвеца - Харрис Шарлин. Страница 15

— Я Толливер Лэнг, сопровождаю эту леди, Харпер Коннелли. Она находит тела.

Доук Гарланд бросил быстрый взгляд на свои ноги, словно бы для того, чтобы скрыть собственную реакцию на такое необычное представление. Что такое, черт побери, происходит с Толливером?

— Да, сэр, я слышал о вас обоих, — заявил проповедник. — Я пастор Твайлы Коттон, и она лично просила меня сюда зайти. Завтра вечером мы собираемся служить особую церковную службу, и если вы к тому времени выйдете из больницы, то надеемся, что вы посетите ее. Это особое приглашение, оно исходит из глубины наших душ. У нас гора свалилась с плеч, когда мы узнали, что случилось с юным Джеффом. Наступает момент, когда знание, хорошее или плохое, более важно, чем незнание.

Я кивнула, полностью с этим согласившись.

— Так как вы послужили орудием для обнаружения бедного Джеффа, мы надеемся, что вы придете, если будете чувствовать себя достаточно хорошо. Я не буду лгать и говорить, что мы не интересуемся тем редким даром, которым вы обладаете и который, похоже, превыше нашего понимания, но вы использовали его для вящей славы Бога и чтобы утешить нашу сестру Твайлу, Паркера, Беталинн и маленького Карсона. Мы хотим поблагодарить вас.

От имени Бога? Я попыталась спрятать улыбку, потому что он был таким искренним и казался таким ранимым.

— Я ценю, что вы нашли время зайти в больницу и навестить меня, — поблагодарила я, стараясь при этом протянуть время и придумать, как отказаться от приглашения.

— Если доктора решат, что Харпер может покинуть больницу завтра, то можете на нас рассчитывать. Мы придем, — сказал Толливер.

Что ж, его телом явно завладел инопланетянин. То было единственное умозаключение, к которому я могла прийти.

Доук Гарланд, похоже, слегка удивился, но стойко продолжил:

— Именно это я и хотел услышать. Увидимся завтра в семь часов вечера. Если вам нужно разузнать, где находится церковь, просто позвоните мне. — На редкость профессиональным движением он вытащил из кармана визитку и протянул Толливеру.

— Спасибо, — сказал Толливер.

— Спасибо, — повторила я, а что мне еще оставалось делать.

К тому времени, как моя палата освободилась от посетителей, я снова устала. Но мне нужно было походить, поэтому Толливер помог мне вылезти из кровати, и мы, неся капельницу, пошли по коридору. К счастью, никто из проходивших мимо не обращал на нас никакого внимания. У пациентов и посетителей имелись свои заботы, поэтому еще одна юная женщина в ужасном больничном одеянии выпадала из их резко суженного поля зрения.

— Даже не знаю, что тебе сказать, — обратилась я к Толливеру, когда мы добрались до конца коридора и помедлили, прежде чем начать обратное путешествие к моей палате. — Что-то не так? Ты ведешь себя очень странно.

Я посмотрела на брата — быстро, уголком глаза, чтобы он не заметил, как я его проверяю. У Толливера был такой вид, будто он сам не знает, что сказать.

— Я знаю только одно: нам надо уехать, — произнес он.

— Тогда почему ты принял приглашение священника?

— Я сомневаюсь, что полиция сейчас позволит нам уехать, и хочу, чтобы мы как можно быстрее оказались в людном месте. Тебя уже пытались убить, но полиция слишком занята расследованием тех убийств. Они, похоже, не выделили ни одного человека, чтобы попытаться выяснить, кто на тебя напал. А разумнее всего предположить, что нападавший был тем, кто убил мальчиков. В противном случае, зачем ему яриться, зачем рисковать? Ты прикончила его веселье, его игры, и он так взбесился, что, если смог бы, ударил тебя снова. У него был такой шанс. Не знаю, думала ли ты, как тебе повезло, что ты отделалась сотрясением мозга и трещиной в руке.

Для Толливера это была длинная речь, и он произнес ее негромким голосом, делая паузы, чтобы не привлечь внимания других людей. К тому времени, как он договорил, мы добрались до моей палаты, но я махнула рукой, показывая на коридор впереди, и мы потащились дальше. Я молчала. Я была зла, но не знала, на кого выплеснуть свою злость. Конечно, Толливер абсолютно прав.

Мы посмотрели в окно, находившееся в конце крыла. Дождь перешел в отвратительную смесь дождя и снега. Он со стуком бил по стеклу. Ну и погодка. Не сладко сейчас тем людям, которые занимаются поисками останков. Может, они сдались и вернулись в свои теплые машины.

Я шла очень медленно. Однако когда мы прошли мимо поста медсестер и добрались до моей палаты, у меня все еще не было ни одной умной мысли.

— Думаю, ты прав, — наконец произнесла я. — Но…

Мне хотелось сказать: «Это увертки, чтобы избежать разговора о твоей враждебности к Манфреду и его бабушке. Почему тебя так злит то, что он мной интересуется? Почему Манфред значит больше, чем кто-нибудь еще, кто на меня оглядывается?»

Ничего этого я не сказала. А Толливер не попросил меня закончить мысль.

Я обрадовалась при виде постели и тяжело прислонилась к ней, пока брат поправлял штатив с капельницей и трубку. Он помог мне сесть на край, снял с меня шлепанцы и опустил меня на подушки. Мы вместе натянули и расправили одеяла.

Он принес книги на тот случай, если с головой моей станет лучше. Около часа мы мирно читали, и было слышно лишь, как лед полосует окно. Похоже, вся больница задремала.

Я посмотрела на часы на стене. Скоро люди начнут возвращаться с работы, заходить сюда, чтобы навестить родственников и друзей, и на некоторое время в коридоре станет многолюднее. Через некоторое время начнет курсировать большая тележка, развозящая подносы с ужином, затем медсестра будет раздавать лекарства, после чего хлынут ранние вечерние посетители. А потом — снова дремота, когда все, кому не приходится дежурить в больнице, уйдут на ночь, останется только медперсонал, пациенты и несколько преданных душ, которые спят в креслах возле постели больных.

Толливер спросил, не хочу ли я, чтобы он остался. Я чувствовала себя явно лучше и подумала: как трогательно, что он готов провести в этом кресле вторую ночь подряд. Предложение было чересчур заманчивым. Может, я просто настолько оправилась, что моей энергии хватало на то, чтобы бояться. И я боялась.

В результате я все же не смогла быть настолько эгоистичной, чтобы приговорить Толливера к ночи в кресле из-за того, что я трусишка.

— Возвращайся в мотель, — предложила я. — Нет причин ночевать тебе в таком неудобном месте. Я всегда могу вызвать звонком медсестру.

Которая может прийти через тридцать минут. В этой маленькой больнице, как и во многих других, похоже, не хватало работников. Даже уборщицы орудовали быстро, потому что у них было слишком много работы.

— Ты уверена? — спросил Толливер. — В мотеле столько репортеров, что здесь даже спокойнее.

Об этом он раньше не упоминал.

— Да, уверена, — отозвалась я. — Мне, похоже, повезло, что я здесь.

— Даже не сомневайся. Сейчас дела обстоят так, что мне приходится притворяться, будто меня нет в комнате. Одна женщина нынче утром стучалась раз двадцать.

У Толливера были собственные проблемы, а я даже ни о чем не спросила. Я почувствовала себя виноватой.

— Прости. Я не подумала о прессе.

— Ты не виновата, — ответил он. — Ты же знаешь, это дает тебе широкую рекламу. Это еще одна причина…

Но потом лицо его снова стало замкнутым. Он опять подумал о Манфреде и Ксильде, уверенный, что Ксильда очутилась в городе, чтобы получить бесплатную и незаслуженную рекламу благодаря случившимся здесь массовым убийствам. Нет, я не умею читать мысли. Я просто очень хорошо знаю Толливера.

— Я не исключаю, что при обычных обстоятельствах Ксильда не упустила бы выгоды, — начала я, пытаясь быть здравомыслящей и честной. — Но она так слаба, а Манфред так не хотел привозить ее сюда.

— По его словам, — заметил Толливер.

— Что ж… Да, по его словам. А ты, кажется, думаешь, что Манфред способен притащить больную женщину туда, где ей не следует быть, лишь для того, чтобы удовлетворить свое вожделение ко мне. Но я так не считаю.