Душа императора (ЛП) - Сандерсон Брэндон. Страница 10

Гаотона сел на стуле рядом с дверью.

— Ну? — спросила Шай.

Он развел руками:

— Начинай.

Шай резко выпрямилась:

— Вы?!

— Я.

— Вы же арбитр! Один из самых влиятельных людей в империи!

— Да? А я как-то и не заметил. В любом случае, моя кандидатура полностью подходит под все параметры: мужчина, родился там же, где Ашраван, и хорошо его знающий.

— Но ведь… — Шай запнулась на полуслове.

Гаотона слегка наклонился и скрестил руки:

— Мы долго это обсуждали, рассматривали разные варианты. Но, в конце концов, решили, что не имеем никакого морального права подвергать такому богохульству наших подданных. Оставался один путь: пойти должен кто-то из нас.

Шай слегка встрепенулась, стараясь прийти в себя. Фрава легко могла приказать любому пойти на это! Да любой из них мог. «Наверняка, Гаотона, ты сам настоял на этом.»

Они считали его конкурентом, так что их вполне устраивало такое решение: Гаотона падет от страшного колдовства Шай. Она и не думала причинять кому-то вред, но разве в этом можно убедить Великого? Как ни странно, но ей не хотелось, чтобы Гаотона сильно переживал. Она поставила стул поближе к нему и открыла небольшую коробочку, в которой лежали печати, вырезанные за последние три недели.

— Эти штампы не схватятся, — сказала Шай, держа в руках один из них. — «Схватывание» — специальный термин, который означает, что изменения, проделанные печатью, крайне неправдоподобны, а потому, долго не продержатся. Думаю эффект продлится не более минуты, при условии, что я всё сделала правильно.

Гаотона задумался, затем кивнул.

— Душа человека — не душа какой-нибудь вещи, — продолжала она. — Человек постоянно развивается, меняется; он не статичен. Поэтому печать на человеке обладает особенностью очень быстро терять свой эффект, в отличие от тех, что наложены на обычные вещи. Даже самая виртуозная пропадает уже через день. Мои знаки сущности — пример… двадцать шесть часов, и они улетучатся.

— А как же император?

— Если всё получится, — ответила Шай, — печать нужно будет ставить каждое утро, точно также, как это делает Клеймящий с дверью. Но я хочу добавить в штамп возможность оставлять небольшой след, и каждый раз император сможет запоминать, что с ним было, когда он находился под действием печати, то есть каждое утро просыпаться не с чистого листа. Однако, как тело не может без сна, так и клеймо не может без обновления: кто-то должен будет возобновлять его действие. Это легко, если печать сделана хорошо, Ашраван сможет выполнять процедуру самостоятельно.

Она дала Гаотоне внимательно изучить штамп.

— Каждая из печатей, которые мы сегодня проверим, — продолжала Шай, — очень незначительно меняет что-то из твоего прошлого, какие-то черты характера. Так как ты не Ашраван, эти изменения не схватятся. Но в чем-то вы с ним схожи, а значит, печати смогут хотя бы ненадолго задержаться. Опять-таки, если всё сделано правильно.

— Ты имеешь в виду это… шаблон души императора? — спросил Гаотона, глядя поверх штампа.

— Нет. Просто небольшая частица… К тому же, нет уверенности, что готовые-то печати в итоге заработают. Насколько мне известно, ранее такого никто и никогда не делал. Правда есть сведения об использовании воссоздания душ в каких-то совсем страшных целях. Но раз смогли они, то смогу и я. Если эти печати сейчас продержатся на вас хотя бы минутку, то на императоре будут держаться намного дольше. Так как все они настроены конкретно на него и его прошлое.

— Небольшая часть его души… — пробормотал про себя Гаотона, отдавая Шай печать. — Я правильно понимаю, что эти штампы ты не будешь использовать в итоге? Они только для сегодняшней проверки?

— Да. Однако те элементы, которые заработают сейчас, войдут в конечное изделие. Представьте, будто каждая печать — буква, из которых позже я сложу связную историю личности человека. К сожалению, даже если за дело берётся Воссоздатель, возникнут некоторые расхождения с прошлой личностью. Поэтому советую вам распространять слухи о ранении императора: сильный удар по голове вполне может объяснить такие различия.

— Уже ходят слухи о его смерти, — произнёс Гаотона, — они распространяются «Триумфом».

— Ну так скажите вместо этого, что он был ранен.

— Но…

Шай подняла печать.

— Даже если я совершу невозможное — а это, напоминаю, бывает в очень редких случаях, память Воссозданного не будет восстановлена полностью. Она может содержать лишь то, что я смогла прочесть или о чем догадалась. У Ашравана могли быть частные беседы, о которых Воссоздатель не в силах разузнать. Я могу наделить его всеми необходимыми качествами — это у меня получается особенно хорошо, но личность все равно будет подделкой: рано или поздно провалы в его памяти обнаружат. Распространяйте слухи, Гаотона, они очень пригодятся.

Кивнув, он закатал рукав и подставил руку. Она подняла печать Гаотона вздохнул, прищурил глаза, и кивнул еще раз.

Шай вдавила штамп, и, как всегда, имея дело с кожей, ей показалось, что она продавливает нечто твердое, словно его рука была каменной.

Печать слегка увязла. При использовании на человеке у того возникают странные ощущения. Шай повернула штамп и вытащила его, оставив красный след на коже Гаотоны, после чего достала карманные часы и продолжила наблюдать за пульсирующей рукой.

Как и всегда, когда клеймо ставили на живое, метка выпустила струйки красного дыма. Душа сопротивлялась изменениям, однако след не исчез. Шай выдохнула. Это добрый знак.

Интересно… Если поставить такую печать на императора, как поведёт себя его душа? Станет ли отторгать? А может, наоборот, обрадуется привнесённым Шай изменениям потому, что они излечат её раны. Почти как то окно, которое хотело вернуть былую красоту.

Гаотона открыл глаза.

— Это… работает?

— Подействует через некоторое время, — ответила Шай.

— Я не чувствую никакой разницы.

— Всё правильно. Также и император: если он будет ощущать печать, то заметит неладное. А теперь давайте так: отвечайте быстро и не задумываясь, первое, что придет в голову. Ваш любимый цвет?

— Зеленый, — тут же ответил он.

— Почему?

— Потому что… — он задумался, склонив голову набок, — просто потому, что он мне нравится.

— А как насчет твоего брата?

— Я его почти не помню, — ответил Гаотона. — Он умер, когда я был еще совсем маленький.

— Это хорошо, — бросила Шай, — император из него получился бы никудышный. Если бы его выбрали…

Гаотона поднялся.

— Даже не смей, слышишь, не смей говорить о нем так! Да я тебя… — он напрягся, глядя на Зу, который взволнованно потянулся за мечом. — Я… Брат?

Печать рассеялась.

— Минута и пять секунд, — сказала Шай. — Неплохо.

Гаотона прикоснулся ко лбу.

— Мне кажется, я помню своего брата. Но… у меня его нет, и всё же я помню как боготворил его, и боль, что испытал, когда он умер. Как же больно…

— Сейчас пройдет. Все ощущения уйдут, как после плохого сна, а через час вы уже ничего из этого и не вспомните.

Она сделала у себя какие-то пометки.

— Кажется, вы слишком резко отреагировали на мои оскорбления в отношении брата. Да, Ашраван, можно сказать, боготворил его, но свои чувства никогда не выказывал, храня их где-то очень глубоко. Возможно, из-за того, что чувствовал, будто он мог стать хорошим императором, лучше, чем сам Ашраван.

— Ты уверена?

— Конкретно в этом? Думаю, да. Данную печать я слегка подправлю, но в целом, она удалась.

Гаотона сел на место, сверля её своими старыми глазами, будто хотел пробраться в самое сердце её души.

— Ты очень хорошо разбираешься в людях.

— Этому учат задолго до того, как допускают к камням души.

— Такой потенциал… — прошептал Гаотона.

Шай охватило раздражение от этих слов. Как он смеет судить её и упрекать в напрасной трате жизни? Воссоздание — её страсть; жизнь Шай зависела от ума, смекалки и умений. Разве не так?