Вельяминовы. Время бури. Книга четвертая - Шульман Нелли. Страница 6

Кроме адреса почтового отделения, у рынка Альберта Кейпа, как понял Генрих, справившись по карте, и номера ящика, у него больше не было сведений о дорогом друге:

– Я успел отправить письмо, из Берлина… – Макс, перед зеркалом, оправил безукоризненный мундир, – оно могло дойти. Я еще и в проклятом кителе… – Генрих скрыл вздох, – но если придется на почте стоять весь день, я так и сделаю. Надо узнать, что с ним случилось.

– Поужинаем здесь, – велел старший брат, – они хорошо готовят. До вечера, – Генрих кивнул, дверь хлопнула.

Он посмотрел на другую сторону Амстеля. На набережных было людно, по каналу шли катера и баржи. У пристани швартовался городской водный трамвай. Генрих проследил глазами за высокой, светловолосой женщиной, в синем костюме, сходившей на берег. Утреннее солнце золотилось в падающих на стройную спину локонах. Полюбовавшись ее легкой походкой, Генрих посмотрел на часы. Внизу его ждала машина. Оберштурмфюрер ехал знакомиться с местными фабриками.

На кухне квартиры, на Плантаж Керклаан, упоительно пахло копченым мясом. Блюдо дельфтского фаянса блестело. Тонкие пальцы Элизы медленно раскладывали куски арденнской ветчины, из мяса дикого кабана, заячьего паштета и желтого, ноздреватого сыра. Траурное, строгое платье прикрывал холщовый передник. В духовке стоял гратен из цикория, под соусом бешамель. На плите, в медном сотейнике, медленно варилась говядина, в красном фландрском пиве. Рядом Элиза устроила кастрюлю с угрем, в соусе из пряных трав.

Пальцы задрожали, она выронила мясо:

– Виллем любил угря. Мама всегда рыбу готовила, когда он на каникулы приезжал… – Элиза вдохнула запах шалфея, эстрагона и чабреца. В замке был разбит кухонный огород. Элиза, малышкой, любила копаться на грядках. Она прибегала на кухню, с пучками травы, с измазанными землей ладошками. Она помнила румянец от солнца на щеках, острый аромат пряностей. Мать обнимала ее:

– Спасибо, моя милая… – всхлипнув, Элиза отерла щеку. Муж сказал, что в замке танковые и артиллерийские части вермахта устроят стрельбище. Элиза прикусила губу:

– Наши семейные портреты, Давид, наша мебель… – муж завязывал галстук, перед зеркалом в спальне, собираясь в гестапо. Он обернулся:

– Вашу мебель растащили по домам шахтеры, как я и предсказывал, а ваши портреты свалили в подвал. Они никому не нужны.

Элиза стояла, с подносом в руках. Она подавала мужу завтрак в постель.

Давид прислушался:

– Дети проснулись. Иди, занимайся своими обязанностями… – приехав в Амстердам, Элиза, первым делом, отправила телеграмму Виллему, сообщая, что они теперь в Голландии:

– Он мне напишет, – женщина, ожидала своей очереди, на почте, – и мне станет легче. Может быть, он не поедет в Конго. В Европе теперь тоже много сирот… – она посмотрела на светлые затылки мальчиков.

Иосиф и Шмуэль устроились у стола, где заворачивали посылки. Близнецы посадили между собой Маргариту. Почтовая служащая разрешила детям поиграть с сургучом. Элиза взяла деньги на телеграмму, из средств, выданных на хозяйство мужем. Давид был бы недоволен, попроси она еще серебра. Он считал, что одной весточки, из Мон-Сен-Мартена, было достаточно.

После почты Элиза пошла с детьми по магазинам. Близнецы, по очереди, катили низкую коляску с Маргаритой. Кто-то из мальчиков, спросил:

– Тетя Элиза, если мы в Амстердаме будем жить, можно маму увидеть? Папа говорил, что раз в месяц можно… – Иосиф и Шмуэль, к четырем годам, отлично говорили, и бойко читали. Мальчики начали писать, по прописям, и знали цифры. Элиза слышала, что у них остался свой, особый язык. Муж объяснил, что феномен называется криптофазией. Он часто встречался среди близнецов, особенно тех, что с раннего возраста говорили на разных языках:

– Голландский… – он загибал пальцы, – со мной и на улице. С тобой они по-французски говорят, она… – Давид поморщился, – их английскому языку обучала. Малыши перерастут… – пообещал Давид. Элиза заметила, что Маргарита, с близнецами, тоже переходит на непонятную речь.

– Я Иосиф, – добавил мальчик, широко улыбаясь, – тетя Элиза.

Они всегда говорили правду. Мама учила, что лгать нельзя. Так велел Господь, в Торе. Иосиф и Шмуэль знали о заповедях. Мама зажигала свечи, госпожа Аттали водила их, малышами, в синагогу. Дома у отца, правда, ели свинину. Шмуэль, вздохнув, заметил брату:

– Надо есть, иначе папа будет недоволен. Тетя Элиза готовила, старалась… – когда отец был расстроен их поведением, он долго выговаривал малышам. Мать сердилась, но быстро отходила, и через несколько минут обнимала мальчиков.

– Можно, конечно, – Элиза потрепала мальчика по светлым кудрям:

– Я думаю, ваша мама в городе… – близнецы напоминали Эстер, а еще больше, ее отца:

– Только они высокие, – Элиза смотрела на изящных мальчиков, в льняных, синих матросках. На Маргариту она тоже надела полосатое, морское, платьице и хорошенькие туфельки.

– Спасибо, тетя Элиза, – вежливо ответил Иосиф. Он услышал шепот брата: «Elle niet know zijn moder!»

– Мама здесь, – уверил его Иосиф, углом рта:

– Она придет, обязательно. Дай мне повезти, моя очередь… – он скосил глаза в коляску. Маргарита спала, зажав в кулачке кисть с засохшим сургучом. Сестра, на почте, широко открыла голубые, яркие глаза. Малышка просительно склонила кудрявую голову:

– Тетя, дайте… – девочка протянула ручку за кистью. Служащая расплылась в улыбке: «Конечно, милая». Маргарите никто ни в чем не отказывал. Девочка напоминала дорогую, фарфоровую куколку, с пухлыми, белыми ручками и ножками, с нежным румянцем на щеках. Она весело смеялась и охотно шла на руки даже к незнакомым людям.

Вернувшись из гестапо, муж, довольно, сказал Элизе:

– Очень хорошо, что ты только начала распаковывать вещи. Складывай все обратно. Мы переезжаем в особняк. Я теперь… – Давид подождал, пока жена снимет с него пиджак, – буду председателем еврейского совета города. Меня пригласили выступить, на радио… – он окинул взглядом стройную фигуру, в трауре.

Жена спала отдельно, с детьми. Давид не возражал. Пока не решился вопрос отъезда в Швецию, он не хотел еще одной беременности. Жена была против нехристианских методов, как она их называла.

– Христианский метод ненадежен, – усмехнулся Давид, – не стоит рисковать. Ничего, я потерплю… – Элиза, робко, сказала:

– Ты говорил, что дом пустует, но если… – Давид проверил особняк. Бывшей жены профессор не нашел, ее докторского чемоданчика и саквояжа, тоже. Исчезла папка с документами, ее и детей. Давид смотрел на склоненную, золотоволосую голову. Жена не знала, что он взял с почты, в Мон-Сен-Мартене, три письма, присланные Эстер. Давид прочел их и сжег. Он надеялся, что бывшая жена, не дождавшись ответа от Элизы, уехала из Амстердама куда подальше. Конверты, которые приносила на почту Элиза, он тоже забирал, обаятельно улыбаясь:

– Мы забыли вложить записки от мальчиков. Я очень вам благодарен.

– Сучки… – вздохнул Давид, – женщины все себе на уме. Нельзя им доверять. Казалось бы, и разума у них нет, а все равно, стараются обвести мужчину вокруг пальца… – он кинул жене развязанный галстук:

– Немецкая администрация разрешила мне занять особняк. Я принес текст выступления на радио, – добавил Давид, – положи его в папку с лекциями. Он тоже пригодится… – Давид сказал жене, что на обед придет оберштурмбанфюрер фон Рабе. Элиза схватилась за косяк двери:

– Давид, как ты можешь? Немцы убили моего отца, я не хочу… – она почувствовала сильные пальцы хирурга, на запястье:

– Меня очень мало интересует, что ты хочешь, – сообщил муж, – это огромная честь. Твой отец погиб в автокатастрофе. Печально, но такое случается. Я ожидаю, обед лучшего качества. У господина оберштурмбанфюрера есть титул. Он граф, и привык к хорошей кухне… – жена вскинула подбородок. В серо-голубых, больших глазах, Давид, неожиданно, увидел угрюмое, шахтерское упорство. Давид помнил хмурых мужчин, в грязных комбинезонах, выходящих из подъемника, многодетных матерей, сидевших в приемной рудничной больницы: