Борисоглеб - Чулаки Михаил. Страница 8
И Мышка снова неслышно пробралась к ним. На этот раз Борис наконец-то попал в запретную зону. В запретный рай... Так вот та ось, вокруг которой вращается Вселенная. Или, по крайней мере, – Земля!
Земля вращалась все быстрее; и вдруг ось начала резко вибрировать – как волчок, исчерпавший вращение (папа когда-то подарил игрушку). И не только – ось. Мышка вся дергалась в судорогах – бедная маленькая мокрая Мышка.
Борис испугался было, что сделал что-то не так, даже собственное его райское блаженство от испуга ослабло, но потом что-то вспомнил, сообразил, что этого-то Мышка и хотела. В этих вибрациях ее мечта и ее награда! Насколько же мощнее и дольше ее вибрации, по сравнению со сладким взрывом боеголовки. Землетрясение – рядом с горячим гейзером!..
А Глеб ей вчера землетрясения организовать не смог. И значит, вчера у Мышки получилась только репетиция, зато сегодня – настоящая премьера!
Глеб порадовался за Борьку, что брат его догнал в развитии. И не ревновал, что с Борькой Мышка поймала полный кайф. Потому что вчера Глеб ее разбудил для радостей – как Спящую Красавицу от долгого сна. Вчера разбудил – ну а сегодня заплясала.
И вдруг он как-то спокойно понял, что глупо они подозревали подряд всех заказчиков, никто ее не раздевал после отца. Мышка столько лет ждала и терпела, терпела и ждала. И дождалась. Поэтому теперь Мышка больше благодарна им, чем они – ей...
– Ой, мальчики, – шептала Мышка, – мальчики...
И еще что-то – совсем неразборчиво.
Шептала, пока они не заснули.
Борису приснилось, что он один. Отделился. Собственная отдельность снилась ему не раз, но никогда – так ясно. Вот он просыпается – и он один. Правый бок затянут кожей точно так же как левый. А прошлое – прошлое было нелепым сном: будто родился, сросшись с братом, и жил так, словно с огромной живой опухолью на боку. Но, наконец, нелепый сон кончился и он просыпается – один. Отдельный человек. Такой как все. Ничего больше не надо: быть отдельным, таким как все! Вот он вскакивает – легко и свободно, и от легкости подпрыгивает почти под потолок. Поворачивается, наклоняется, идет сам куда хочет – и не нужно никакого другого счастья! Идет в уборную. Даже пойти самому в уборную, спустить самому штаны, не подлаживаясь под брата – уже счастье!
Да, хотелось в уборную... Борис проснулся. И еще не пошевелившись, еще не слыша дыхание брата, только по привычному чувству натяжения в правом боку понял, что то был сон. Что по-прежнему он прикован к брату так крепко, что каторжник с цепью на ноге – свободный человек.
И вспомнилось письмо из Дженерал хоспитал, о котором он старался не думать. Письмо, в котором американский профессор объяснял, что разъединить близнецов можно было бы, но выживет при этом только один. И потому они не возьмут на себя такое решение.
Хорошо им рассуждать об этике – свободным одинарным людям. Хорошо советовать привыкнуть и терпеть! А если бы этот профессор, этот Рубль родился таким – он бы терпел?! Неужели не понять, что лучше жить одному, чем мучиться вдвоем?!
Глеб тоже видел очень яркий сон. Как будто они летят куда-то на самолете – в Америку, наверное – и стюардесса склоняется над ними, говоря: «Дабл уиски... Двойное виски", склоняется все ниже, превращаясь в кинозвезду, ту самую – кто сейчас вместо Софи Лорен? – и шепчет: «Дабл секс... Двойной секс".
Сон Глеба оказался в руку – по крайней мере, отчасти. Через два дня позвонил мистер Лив, американец.
Мама, как обычно, сняла трубку: Борису и Глебу никто не звонит, даже учителя – знают, что их необычные школьники всегда дома и приходят когда хотят, без звонка.
Мама сняла трубку и слушала сначала в недоумении:
– Мистер?.. Не знаю... Ах, Борис Яковлевич, так бы сразу и сказали!
И объяснила братьям:
– Помните, был такой заказчик. Или не помните. Раз розы принес – изумительные. Но все равно не в моем вкусе. Он тогда был Левинский, а теперь мистер Лив.
Когда-то в Ленинграде этот Левинский писал диссертацию по химии, но в Америке он свою химию забросил, и явился к близнецам в качестве рекламного агента. Или даже не рекламного – в Америке множество разновидностей агентов, больше, чем в России.
Мама открыла ему дверь – и заглянула через минуту, шепнув:
– Опять явился с розами! Но они же сейчас бешеных денег!
Следом вошел и мистер Лив, как-то особенно лоснясь – щеками, пуговицами, пряжками.
– Почему вы здесь сидите? – сразу зашумел он. – Вы сидите на деньгах и не хотите шевелиться! Как и все в этой стране. Я заключу с вами контракт! Кому я уже не помог. Знаете Женю Петелина? Он мой. И Алик Лепин. Цой тоже был бы мой, если бы не разбился.
Мистер Лив заключал контракты и с хоккеистами, и с фигуристами, и с ударниками. Вывозил в Штаты целыми оркестрами и командами.
– Я сделаю вам миллионный контракт! В Штатах уже сорок лет не выступали сиамские близнецы! Или пятьдесят.
И мир как бы распахнулся.
Завтра же они могут выйти из своей зеленой комнаты, от которой они уже почти озверели, сесть в самолет и убедиться, что Земля круглая. А то им уже начало казаться, что она плоская, как экран телевизора.
– Вы выступите в Майами! – восклицал Борис Яковлевич. – В Лас-Вегасе! В Лос-Анжелесе!
– Да что же они там будут делать? – в почтительном ужасе возражала мама.
– Показываться! Ходить. Разговаривать. Я же не говорю про какой-нибудь цирк, балаган. В Штатах тысячи миллионеров, десятки тысяч. И почти все будут рады выложить по десять тысяч, чтобы посидеть на банкете с «русским чудом». Или с «ангелами перестройки».
– При чем здесь перестройка? – продолжала пугаться мама. – Мальчики родились гораздо раньше.
– Я же не в том смысле, что от перестройки... Май гаш!.. Просто американцы любят. «Перестройка» для них звучит так же хорошо, как «кока-кола» или даже еще лучше.
Борис Яковлевич доставал из дипломата бумаги.
– Вы тоже поедете, Верочка. Я оплачу. Я же понимаю, что им без вас шагу не ступить. Тоже будете давать интервью. Что вы чувствовали во время беременности? Когда вы поняли, что родили особенных детей? Или узнали еще до родов? Американцев интересует все. Подробности, о которых здесь по ханжеству боятся спрашивать. Смогут ли ваши ребята жениться? Нет ли у них уже невест-близниц? А если нет, то появятся, – добавил он многообещающе. – Когда вернетесь с кучей долларов, все захотят за вас замуж, ребята – и близницы, и не близницы.
– Близнечихи, – поправил Глеб.
– О’кей, близнечихи... Турне – это будет только начало. Еще есть телевидение. Запродадим исключительные права Си-Эн-Эн – они сразу отвалят миллионов пять.
Мистер Лив словно бы уже потер волшебную лампу.
– Ну и что же? – спросила мама. – Какие условия вы предлагаете?
Борису сделалось неловко за маму: человек пришел сам с чистым сердцем, предлагает сказочное путешествие, а его в ответ допрашивают о каких-то условиях! Конечно, мама привыкла торговаться с заказчиками, а еще раньше – в своей парикмахерской.
А Глеб подумал, что этот Лив – парень не промах и с ним надо держать ухо востро.
– Верочка, какие могут быть сейчас условия?! Вы доверяете мне быть агентом ваших ребят! И я буду выбивать для них самые выгодные условия.
– А какой процент вам?
– Какой сейчас может быть процент?! Я же не знаю, что смогу реально получить! Сначала у меня будут одни затраты: билеты для вас, гостиницы, реклама. Я рискую своими деньгами. Вы прокатитесь даром в Штаты, а я могу и не окупить расходы!
– А как же миллионы от Си-Эн-Эн?
– Сначала надо заключить с ними контракт, тогда будут и миллионы. А заключать буду я. В Штатах все делается через агентов, и вы должны мне полностью доверять.
– А что же мы должны подписать?
– Что вы доверяете мне вести все ваши дела!
Борис боялся, что мистер Лив сейчас обидится и уйдет.
Глеб боялся, что мама возьмет и подпишет, не подумав.
– Погоди, мама, договор, наверное, по-английски, – сказал Глеб. – Давай, мы сначала почитаем.