Любимая мартышка дома Тан - Чэнь Мастер. Страница 66

Но это не все. Итак, ещё раз: господин Ду передал мятежнику просьбу господина Чжоу и его друзей из партии наследника хорошенько напугать нынешних властителей империи, ускорив тем самым их ликвидацию. Но зачем тогда отряду ветеранов Ань Лушаня было жечь и убивать все живое в ведомстве самого же господина Чжоу? А заодно и в моём, так сказать, ведомстве – и ещё в доме?

А по той простой причине, что письмо моё, отданное карлику, всё же достигло в последний момент адресата. И самозваный основатель императорского дома Янь все понял и окончательно озверел. Он оставил в силе план подтолкнуть к гибели ненавистных ему премьер-министра и прочих Янов с моей прекрасной возлюбленной во главе, а заодно и императора, – почему же нет, прекрасная просьба. Но при этом послал тем, кто толкал его к гибели, тем, кто играл им, как куклой, целый год, – Чжоу и мне – последний и окончательный привет: стрелы и огонь.

И сделал это очень умело. Уцелел только господин Ду, успевший вовремя скрыться и даже вернуться в столицу. Но спасти Чжоу он уже не успел.

Стоп, но в этой круговерти заговоров и контрзаговоров мы забыли одну пустяковую вещь. Железный хребет империи надломлен и не срастётся ещё много лет, моя страна может теперь жить спокойно – но как насчёт скромных дипломатических усилий дома Маниаха по части новых отношений империи с создателями Круглого города? Кто теперь будет подписывать договоры со славными членами дома Аббасидов и с уйгурами? Плешивый Хэн?

А успел ли вообще Чжоу рассказать кому-либо – не только императору, но и «своим», – что есть такие договоры, которые обрекают Ань Лушаня на гибель, а имперцам несут победу?

А если не успел, то разве не обязанность доблестного офицера «малиновых барсов» – догнать экипажи императора и передать правителям империи из окоченевших рук господина Чжоу ключ к будущей победе?

Кони, уйгурские кони. Кто знает о том, что уйгуры готовы снабжать империю боевыми лошадьми, даже если мятежник перекроет путь к императорским пастбищам? Знает ли об этом император?

Вот теперь – все. Я прислонился к стволу дерева и отломил новый кусочек кунжутной лепёшки.

Она была горяча и восхитительна. Грубая пшеничная мука слоилась на невесомые пластинки, сплошь осыпанная гладкими ароматными зёрнышками корочка хрустела. От корочки этой пахло маслом, в котором жарилась лепёшка, а раньше экономная хозяйка, похоже, жарила в этом масле что-то другое – лук, зелень, а может, и обрезки мяса.

Я остановился, только когда уничтожил обе лепёшки почти до конца.

А потом прислушался к далёким-далёким голосам и смеху, доносившимся откуда-то через спящие поля. Втянул ноздрями навозные запахи земли и горькие ароматы её трав. Потом поднял голову к небу, осыпанному звёздами, и беззвучно сказал ему: спасибо.

Разбудили меня предутренняя тишина и фырканье Варза. Если бы он мог говорить, то сказал бы мне простуженным солдатским голосом: да знаю, что пора, – когда это было, чтобы нам дали отоспаться?

Я угостил моего нового друга глотком водянистого пива из собственной ладони и обломками лепёшки. На ощупь провёл его между полей, вывел на прохладную дорогу, под первый робкий свет с востока. И тихо тронулся на запад.

До почтовой станции Мавэй я добрался уже в разгар утра: большой квадрат длинных серых стен под ребристыми гребешками, за ними – невысокие серые крыши. Поодаль – такая же серая деревня, по сути – маленький городок.

Цепочка обитых кожей пустых экипажей стояла вдоль дороги. Армейские кони, рядами привязанные здесь и там. Гвардейцы у ворот. И толпы народа, сидящего, стоящего кучками и глазеющего на почтовую станцию с безопасного расстояния.

Видимо, выглядел я так, как и положено офицеру после тяжёлого дня и не очень длинной ночи, то есть не лучшим образом. Поэтому гвардейцы и не ждали от меня особой вежливости.

– Как наследник? – без лишних приветствий спросил я, наклоняясь к ним.

Если у них и были какие-то сомнения, что перед ними человек, которому положено тут находиться, то после такого начала сомнений больше не было.

– Да отлично наследник, – удовлетворённо заверил меня часовой с густыми бровями.

– События уже начались? – задал я, замирая, главный вопрос.

– Да ты голову подними, барс,– вон они, события, над тобой, чуть левее, – показал коричневатые зубы чернобровый.

Я медленно повёл глазами вверх по древку прикреплённого к воротам длинного копья. Кровь медленно, очень медленно сползала вниз по этому древку.

Его верхушку, там, куда попадали уже утренние лучи, украшала человеческая голова – с распухшим ртом, короткой бородкой и прикрытыми, со слипшимися ресницами, глазами.

Я смотрел на голову премьер-министра Ян Гочжуна.

«Хорошо, что ты успел съесть ту лепёшку», – мелькнула у меня мысль. А губы сами выговорили главный вопрос:

– Это что – все?

– Пока все, – охотно ответил бровастый часовой. – Дальше – император думает. Пусть думает. Человек немолодой, вопрос серьёзный… Ну а мы… что ж, мы подождём. Куда же нам спешить…

Я перевёл дыхание, делая вид, что вздохнул с недовольством. Как же мне пока что везёт…

– Генерал Яо внутри? – спросил я усталым голосом, подбирая поводья. И уже тронул коня шагом, слушая ожидаемое: «А где же ему ещё быть».

– Как там город? – донеслось мне вслед.

– Люди бегут, – коротко ответил я, полуобернувшись.

Из-за моей спины донёсся тяжёлый вздох. И вслед – предупреждение: если я рассчитываю, что меня здесь хорошо накормят, то меня ждут сюрпризы.

В такие моменты глаза начинают видеть необычайно яркие краски и пронзительно чёткие линии. А время течёт медленно, достаточно медленно, чтобы я успел увидеть, обдумать и сделать множество вещей одновременно.

Варза я привязал к коновязи с краю, мордой к воротам, так, чтобы вылететь на нём к этим воротам можно было сразу. Уздечку завязал так, чтобы только я мог развязать её мгновенно. И это было хорошо.

Ворота открывались внутрь, и если бы они были заперты, то выбраться со двора почтовой станции было бы невозможно. Лезть через стену, потом искать хоть какую-то лошадь у дороги? Не очень хорошо.

От красных мундиров гвардейцев рябило во дворе. Гвардейцы в основном сидели кучками на земле среди довольно длинных павильонов, уходивших в глубь двора. Все гражданские находились, видимо, внутри этих павильонов. По сути, в осаде. А это… не хорошо и не плохо – как и ожидалось.

В переднем дворе, который я только что пересёк верхом, было много пустого пространства и очень мало солдат: хорошо. Выходили в этот двор разные двери – например, дверь ресторана. Что бывает позади ресторана? Кухня, без сомнения. А кухни обычно выходят во внутренний двор, где я в этот момент уже находился. И куда этот задний ход выводит? Прямо в садик? Нет, к задней стене маленького храма Учителя Фо, откуда тянутся струйки сладкого дыма. А вот это не столько хорошо или плохо, сколько интересно. Потому что… потому что человека, выходящего из кухни к храму, во внутренний двор, с этого двора сначала не видно. Более того, в храм можно войти и сзади, как раз напротив запасного выхода из кухни. И что нам это даёт? Пока – ничего. Но…

Всё это время я усталым раскачивающимся шагом шёл через внутренний двор между кучек солдат к главному входу в галереи, напротив садика и храма, туда, где солдатская толпа была особенно густой.

Что-то мне в моём мундире слишком часто везло с проходом в охраняемые двери и ворота, мелькнула в голове предательская мысль.

– Донесение от господина Чжоу, – сказал я часовому деревянным голосом.

– Как он там? – спросил меня стоявший неподалёку офицер с грязным и злым лицом, мазнув взглядом мои наплечные вышивки.

– Не очень хорошо, – мрачно сказал я. – То есть совсем не хорошо.

Мы встретились с ним взглядом, и он медленно, понимающе кивнул.

– Что, пришлось помахать мечами на дороге? Выбывшие есть? – ответно поинтересовался я.

– Пустяки, – мужественно отмахнулся он. – Двое легко раненых. Этих было разве что туань, увидели, сколько нас, выпустили стрелы и повернули обратно. Женщину вот подстрелили, жалко.