Эскадра его высочества - Барон Алексей Владимирович. Страница 49

Марусим озадаченно почесал макушку.

— Конечно расскажет, — сказал он. — Еще бы! Но какое имеет значение, что ты там вытрясешь из пирата? Когда есть сила, повод для ее применения искать не обязательно. А сила есть, солдат у тебя раз в пять побольше наберется, чем у Поммерна с Муромом, вместе взятых. Или нет?

— Да больше, больше, — поморщился эпикифор. — Но зачем драться сразу с двумя, когда можно драться с теми же двумя не сразу? Тихон не спешит в союзники к Бернару. Все хитрит, считает себя мудрее всех. Что ж, пусть тешится, бородатый дурак. Это мне на руку, поскольку курфюрстом следует заняться в первую очередь. А показания Стоеросова пригодятся потом, когда потребуется взять за бороду весь дремучий Муром.

— Но сначала — Поммерн?

— Безусловно. Между прочим, курфюрст опасен Покаяне не больше, чем Магрибу, дорогой мой Шараф.

— Магрибу? Фи! Чем? Своими двадцатью пятью дивизиями? Да это капля в наших степях! Тем более, — марусим презрительно скривился, — пехота…

— Курфюрст опасен не только и не столько своей пехотой.

— Чем же еще?

— Артиллерией. А еще больше — идеями.

Марусим звучно расхохотался.

— Ху! Утомил. От любой идеи секим-башка отлично спасает. Эпикифор! Твои страхи смешны, это я тебе говорю.

— Напрасно.

— Да? Ну давай, объясни дикарю.

Эпикифор вздохнул, прочел про себя краткую молитву, испрашивая у Пресветлого терпения. Потом сказал:

— Вот представь, что все твои нукеры вдруг перестанут повиноваться.

— Кому, мне?

— Тебе.

Марусим наморщил лоб.

— Не представляю, — честно сообщил он.

— Жаль, жаль. Ладно, попробуем с другого бока. Курфюрст Бернар Второй унаследовал трон тридцать шесть лет назад. За это время он добровольно уступил своему парламенту права на объявление войны, определение размеров налогов и практически всю законодательную власть.

— Право вето все же за собой оставил, — усмехнулся марусим, выпивая. — Уфф… Твое здоровье, гяур.

— Оставил. Но сделал независимыми Курфюрстенбанк и суды, положив в основу их деятельности… — Тут эпикифор поморщился, а марусим сочувственно покачал головой. — …Презумпцию невиновности…

Марусим зевнул.

— И как у тебя язык не ломается.

— …Ликвидировал многие привилегии старой знати…

— Это правильно, — одобрил марусим. — Чтоб в стаи не собирались.

— …организовал Академию наук, разрешил политические партии, согласился на выборность ландтагов и мэров…

Марусим почесал живот.

— Вот чудик! Ну и пусть себе бесится. Нам-то что? К нам это не имеет ни малейшего отношения.

— Ошибаешься. Имеет, и самое непосредственное.

— Докажи.

— Пожалуйста. Двадцать семь лет назад курфюрст отнял у Пресветлой Покаяны округ Швеер. И непохоже, что собирается его вернуть.

— Хе! Вы же сами напали. А Поммерн взял и навесил вам по холке да по ребрам. Потом — ну, было дело, оттяпал кусочек себе на память. Но как же без того? Без этого зачем же воевать? И при чем тут… презумпация?

— Хорошо, хорошо, допустим, — легко согласился эпикифор. — Забудем про то, что напали-то мы из-за еретиков и небесников, да всяких беглецов политических, которых курфюрст прикармливал у себя. Беглецов, заметь, не только из Покаяны или того же Мурома, но и из Магриба.

Марусим впервые начал проявлять интерес к разговору.

— Так. Валяй дальше.

— Изволь. Двадцать четыре года назад некий князек Четырхов откололся от Мурома и попросился, знаешь куда? Правильно, в Поммерн. А почему?

— Да, а почему?

— Да потому, видишь ли, что гуманизма вдруг захотелось князюшке. Просвещения народного… Про Землю, нашу прародину, книжек начитаться изволили. В результате живут сейчас на пенсию, занимаются селекцией какого-то овоща… репы, кажется. Да школы деревенские инспектируют. А корону сдали в музей.

— Ну, этот явно свихнулся. Только нам-то чего беспокоиться? Ни мой эмир, ни твой Тубан коронами не разбрасываются.

— Верно. Но я еще не все сказал.

— А, ну ладно. Извини.

— Девятнадцать лет назад после очередной междоусобицы в эмиратах султан Джанги сказал, что лучше быть живым вассалом курфюрста, чем мертвым подданным эмира. Помнишь?

— Помню, — насупился марусим.

— И что же получается, достопочтенный? При жизни всего лишь одного поколения Поммерн умудрился отщипнуть куски от каждого из своих соседей. За исключением разве что Шевцена. Но и в этом случае как только власть перейдет к молодому графу Вольдемару, окончившему, кстати, и университет Мохамаут, и померанскую Кригс-академию и давно уже разделяющему романтические взгляды курфюрста на так называемые права личности, так вот, как только это произойдет, какая-то форма объединения Шевцена с Поммерном неизбежна. Согласен?

— Очень может быть, — после некоторого раздумья признал марусим.

— Тогда мы получим последний и самый наглядный пример опасности идей, паштенный. Заметь, все приобретения достигнуты Поммерном без применения военной силы.

— Ну… Из-за идей или чего другого, но Поммерн действительно пухнет. Что ты предлагаешь?

— Скажи, твой эмир отказался бы от всего левого берега Теклы?

— О! А твой базилевс возражать не будет?

— Не будет.

— И какова цена?

— Только та, которую вы заплатите курфюрсту за пограничные крепости.

Марусим добродушно рассмеялся.

— Ах, Робер-паша! Хитер, хитер. В то время, когда курфюрст будет воевать с нами за свои пограничные крепости, твои сострадарии ударят Бернара с другого бока и без труда займут правый берег Теклы. Так?

— Удара с двух сторон курфюрст не выдержит, — уклончиво сообщил великий сострадарии.

— Вполне возможно. Но тот, кто нападет первым, тот и понесет главные потери. Я слишком мало выпил, чтобы не понимать такой простой вещи, неверный. Налей еще.

Эпикифор налил.

— А если первый удар нанесет Покаяна? Ты тогда поддержишь нас с востока, марусим? Подумай, я предлагаю не только вернуть султанат Джанга, который не так уж давно Поммерн отнял у вас. Я предлагаю весь левый берег Теклы, действительно весь, до самой границы с Муромом.

Марусим покосился багровым глазом.

— А Муром трогать не хочешь?

— Пока — нет. Но если этого хочешь ты, мы его тоже разделим. Неужели ты забыл о Джанге, Шараф? Твои предки там кое-чем владели.

Щеки марусима налились кровью.

— Я ничего не забыл, неверный! Я помню не только Джангу, но и экспедиционный корпус Джона-из-Грищенок, который вторгался в Магриб по приказу курфюрста. Однако я боюсь, что ты сам кое-что забыл.

— Да? И что же?

— Не притворяйся простачком, Робер. Ты прекрасно знаешь, что войска курфюрста стерегут горные перевалы и не пускают к нам орды ящеров. А если ящеры прорвутся, мало никому не покажется. Ни тебе, ни мне. Так что зови гурий и давай покончим с делами.

— Рано. Пусть гурии подождут.

— Ты еще что-то можешь предложить? — удивился марусим.

— Да.

— Получше гурий?

— Конечно.

— И что же?

— Зиму.

— Вот спacибо. Большой тебе рахмат! И на кой шайтан мне ваша зима?

— Да на тот шайтан, что зимой ящеры не воюют. Не переносят они ее, кровь холодная. Вот именно за зиму мы и должны покончить с Поммерном, после чего перевалы займут войска Покаяны.

— А… вот оно что. Мудро. Только ты забыл про лошадей. Где я для них зимой корм найду?

— В обозе, Шараф, в обозе.

— В чьем?

— В своем.

— Никогда не таскал за собой обозы.

— Ну так попробуй. Неужели не сумеешь собрать запас?

— Охо-хо. Собрать — полдела. Потом надо уследить, чтобы не растащили… У меня ведь — бандит на бандите. Каждый день кого-нибудь вешаю. Но беда даже не в этом. Конница должна бегать быстро, а не таскать за собой телеги. Иначе она потеряет главное преимущество перед пехотой. Зимой к тому же еще и холодно бывает, как ты знаешь. А чего ради мерзнуть? Давай спокойно подготовимся, да и навалимся по весне. По свежей травке. А?