Убийство по Шекспиру (Коварство без любви) - Соболева Лариса Павловна. Страница 7

– Значит, конкретных людей вы назвать не можете? – уточнил Степа.

– Я думаю, нет, конечно. Я в их связях запуталась, поэтому не забиваю голову. Но ЭТО сделать мог кто угодно.

– А что именно сделать? – прикинулся недогадливым Степа.

– Убить. Не удивлюсь, если и на меня будет покушение. Они ж меня ненавидят, потому что спуску не даю… Привыкли всех директоров и рыжиссеров снимать. Это мне кто-то пакость сделал. Другим способом снять меня не могут – трупы подсунули!

– Почему вы решили, что артистов убили? – снова спросил Степа.

– А что же, они сами на тот свет отправились? Ну я выведу эту гниду на чистую воду! – пригрозила пальчиком директриса. – Он у меня пятый угол найдет! Или она!

Степа, извинившись и сославшись на желание покурить, вышел из кабинета. Он не курит и практически не пьет, просто не терпит бесполезного разговора. Его невероятно заинтриговали смерти в театре, и он, в отличие от Микулина, просто грезил распутать этот клубок. Без экспертиз понятно, что произошло двойное убийство. Отравление. Но обстоятельства, сопутствовавшие сему факту, так сказать, были овеяны флером романтизма. И кто же этот человек, придумавший такой тонкий ход – отравить актеров в то время, когда они по пьесе выпивают яд? Что преследовал? Ведь рассчитал все до мелочей. На сцене и за кулисами масса народу, так или иначе, все проходили мимо кувшина и бокала, значит, вычислить отравителя не представляется возможным, ибо кто угодно мог незаметно бросить яд – тут директриса права. А раз невозможно, значит, вдвое, втрое интересней распутывать. И сейчас Степа был занят тем, что гадал, кому же из следователей попадет дело, от этого зависит, сможет ли Степа поучаствовать в раскрытии преступления. А Микулин что – опросит, заведет дело, которое потом сдадут в прокуратуру, и все. Хочется, очень-очень хочется покопаться…

5

Сбежав по ступеням со второго этажа в полутемное фойе, Степа задержался у портретов, развешанных по стенам. Вот они – артисты крупным планом. Лица у одних нарочито беззаботные, у других важно-серьезные, у некоторых загробно-фатальные, а у кого и философически умные. Да, на фотографиях, показалось Степе, не суть запечатлена. Очевидно, сидя перед фотообъективом, актеры тоже играли роли, играли тех людей, какими желали бы быть на самом деле. Вон и Клавдия Овчаренко счастливо улыбается, искрится вся, по фотографии не скажешь, что перед тобой заурядная пьяница.

Здесь же, в фойе, на стендах развешаны и снимки сцен из спектаклей. Степа, приблизившись насколько возможно к стендам, внимательно изучал фотографии, пытаясь узнать знакомых артистов. Роли, роли, роли… Это же не настоящие люди, а выдуманные образы. Какие они на самом деле? Тут-то и мелькнула интересная мысль…

– …и нас поодиночке, – услышал Степа обрывок фразы и притаился. Это был женский, довольно высокий голос.

– А что ты предлагаешь? – тихо произнес мужской, басовитый голос. – Опять ее снимать? Бесполезно.

– Я считаю, надо писать, – вновь сказала женщина.

– Куда? Кому? – безысходно вздохнул мужчина. – Уже писали, по инстанциям ходили, жаловались… А!

– Президенту писать надо, – настаивала женщина. – Собрать все факты, документы и отправить. У меня есть отдельная тетрадка, там все номера приказов и их содержание переписаны. Я все продумала. Отправлять надо с нарочным, чтоб письмо бросил в Москве. У нас, я точно знаю, корреспонденция в Москву проверяется прямо на почте, потом письма в высшие инстанции изымаются. А в письме надо написать, что с нами расправляются уже физически. Только нужно убедить всех, чтоб подписали.

– Со всего театра ты не соберешь подписи. Боятся люди.

– Сколько соберем. Не сидеть же сложа руки! Повторяю: нас прикончат.

– Да понимаю… – протянул мужчина, затем помолчал. – У президента без нас забот полно. И ты же не напишешь в письме, что Эпоха мокрушница? Нас привлекут за клевету.

– А я и не собираюсь писать, что она отравила Ушаковых, – возразила женщина. – Но она создала моральный климат в коллективе, способствующий этому. Прости, но совершены убийства, от них не открестишься. Если хочешь знать мое мнение, то Эпоха запросто могла подсыпать яд в бокал.

– Знаешь, Люся, ты того… – басовитый голос поменял окраску, стал вполне нормальным баритоном. – Ее в театре не было.

– Зато ее альфонс был! Не улавливаешь? Он проходил в свой бункер через сцену перед началом спектакля, а потом вышел тем же путем в антракте, кувшин и бокал уже стояли на реквизиторском столе. Ленка Ушакова с ним и с Эпохой на ножах была, Виталька Ушаков хоть и не воспылал страстью к мощам, но в последнее время лебезил. Для нашего альфонса это повод. Или мотив, называй как хочешь. Да он всех пришьет, кто посмеет оторвать от него Эпоху. Ты припомни, где он служил и за что медаль получил! Единожды убивший, убьет и вторично. Вот посмотришь, я окажусь права.

– Не знаю, может, и так… А я давно не пью и не ем на сцене. Брезгую. У Олимпиады мыши в цехе, моя Катя видела не раз. Предупреждала Олимпиаду: сделай санитарную обработку! Нет, ей все некогда.

– И мыши, и тараканы, – согласилась Люся. – Только не мышей надо бояться, ты разве не понял? Вот скандал будет! На весь город и на всю область. Короче, думай, завтра встретимся и обсудим.

– Да не соберешь ты подписи, не надейся…

Голоса перестали слышаться отчетливо, заговорщики удалялись по направлению к сцене. Степа осторожно выглянул из-за щита, стараясь разглядеть фигуры, но не успел, они уже скрылись за овальным поворотом стены. Заречный повторил шепотом:

– Эпоха. Люся. Альфонс. Служба и медаль.

В администраторской вызвал по телефону такси и выбежал на улицу. Яна спала в милицейской машине. Степа наклонился к ней, тихонечко сказал на ухо:

– Карета подана, Янка.

– Это ты? – промямлила сонно она, даже не открыв глаз. – Нашел убийц?

– К прискорбию, я не Эркюль Пуаро. Вставай, Яна.

– Тогда, значит, трупы ожили? – и не думала вставать она.

– Трупы уже в морге, – и Степа коснулся губами носика Яны. – Идем, такси ждет.

Яна тяжело поднялась, опираясь на Степу, пересела в такси, так и не проснувшись полностью. Степа назвал адрес, обнял девушку и всю дорогу думал, что завтрашний поход в бассейн, скорее всего, отменяется. А послезавтра боже упаси отменить поход в гости к родителям Янки. Но и это может произойти, если следователь согласится на его помощь. А если не согласится…

– …он будет полным козлом, – вырвалось вслух.

– Кто будет козлом? – пробормотала Яна.

– Да так, есть один…

Больше она ничего не спрашивала, а продолжила дремать. В дреме и по лестницам шла на седьмой этаж – лифт работает только до одиннадцати, и в комнате раздевалась механически. Степа лишь успел постелить постель, Яна тут же упала со стоном на кровать, укрылась одеялом и затихла. Он еще помылся под душем, выпил холодного чая с печеньем, только потом, стараясь не разбудить Яну, лег. Не спалось. Все же поход в театр оставил неизгладимое впечатление.

6

Шел четвертый час утра. Только-только уехала милиция, а свидетелей отпустили по домам. Галеев Лев остался ночевать в театре, спрятавшись под сценой. Директрисе не объяснишь, мол, бабок нет на такси, выставит на улицу все равно, в придачу разорется, поэтому пришлось унизительно прятаться. Но вот смолкли голоса, он выбрался из убежища, пришел в гримерку и долго стоял, не решаясь ни сесть, ни лечь на диванчик, давно отживший свой срок. Да разве уснуть после таких событий? Два трупа, каково?! У Галеева после спектакля волосы дыбом встали! Странно устроен человек, еще днем после репетиции поцапался с Виталиком по пустяку, который тогда не казался пустяком, Лев уже забыл даже, что послужило поводом к стычке. А в начале десятого вечера Виталик не поднялся на поклон. И Ленка не поднялась. Переполох царил за занавесом, все пытались разбудить Ушаковых, окликали их по именам, не решаясь дотронуться. В зале аплодисменты, надо было выходить на поклон. Вышли, еще не сообразив, что актеры, лежавшие за закрытым занавесом, никогда больше не встанут. После поклона зрители выходили из зала, а актеры и технический состав, примчавшиеся на панику, услышанную по трансляции, стояли вокруг Ушаковых. Машинист сцены, сидя на корточках, потрогал пульс у обоих, поднялся: