Скульпторша - Уолтерс Майнет. Страница 31

Роз что-то быстро записала.

— Вот уж не подозревала, что отпечатки можно снять и с неполированного дерева.

— Эта скалка была из цельного стекла, длиной в два фута, увесистая штучка. И если нас что-то удивило тогда, так это то, что ударами этой скалкой Олив не убила ни Эмбер, ни Гвен. Обе они были миниатюрными женщинами. При желании она могла легко раскроить им черепа. — Он отпил глоток кофе. — Впрочем, это лишний раз подтвердило справедливость ее слов, когда она заявила о том, что ударила их несильно, только для того, чтобы заставить замолчать. Мы испугались, что она может использовать этот факт, и тогда ее обвинят лишь в непредумышленной убийстве. Ведь она могла сказать и то, что начала резать горло матери и сестре только потому, что уже считала их мертвыми, и ей нужно было отделаться от тел. И если бы она настаивала на этом и смогла доказать, что удары скалкой были не так уж сильны, ну… в этом случае, она наверняка сумела бы убедить присяжных в том, что вообще вся эта история явилась каким-то ужасным недоразумением, и все произошло помимо воли самой девушки. Возможно, именно поэтому она и не стала ничего говорить о драке с матерью. Мы пытались узнать подробности этого момента, но она упорно повторяла, что на зеркале не появилось никакого тумана, а это означало, что и мать, и сестра были мертвы. — Он поморщился. — И в результате мне пришлось два дня работать с патологоанатомом и телами, раскручивая шаг за шагом всю картину произошедших событий. В результате, мы пришли к выводу, что имеется слишком много доказательств, что Гвен отчаянно сопротивлялась, спасая собственную жизнь, а потому Олив должна быть обвинена в убийстве. Бедняжка Гвен! Кожа на ее ладонях и руках была буквально порезана на ленты, настолько отчаянно она старалась отвести удары ножа.

Несколько минут Роз просто смотрела в свою чашку кофе.

— Я навещала Олив на днях, и она была ко мне очень добра и внимательна. Я даже представить себе не могу, что она способна на нечто подобное.

— Ты просто никогда не видела ее в ярости, иначе ты, наверное, изменила бы свое мнение.

— А ты видел ее в ярости?

— Нет, — вынужден был сознаться Хэл.

— Так вот, мне даже трудно такое вообразить. Я верю в то, что за последние шесть лет она здорово набрала вес, но все равно Олив относится к тучному, флегматичному типу женщин. А ведь, как правило, легко возбудимы как раз худые и неуравновешенные личности. — Увидев его скептическую ухмылку, Роз рассмеялась. — Знаю, знаю, что ты мне хочешь сказать. Такое любительское заключение по психологии — самое худшее, что можно придумать. Тогда у меня остается всего два вопроса, и ты свободен. Что случилось с одеждой Эмбер и Гвен?

— Она сожгла ее в одном из этих квадратных проволочных утилизаторов, которые обычно ставят в саду. Нам удалось выгрести обрывки ткани из пепла, и по описанию они очень похожи на остатки той одежды, которая, по описанию мистера Мартина, была в тот день на Гвен и Эмбер.

— Зачем ей это понадобилось?

— Наверное, чтобы отделаться от улик.

— А вы ее саму не спрашивали?

Хэл нахмурился.

— Должны были спросить. Но сейчас я уже этого не могу вспомнить.

— В ее заявлении ничего не сказано о том, что она сжигала одежду.

Хэл опустил голову, стараясь припомнить все подробности страшного дня, и прижал к векам большой и указательный пальцы.

— Мы спросили ее, зачем она вообще снимала с них одежду, — почти шепотом произнес он, — и тогда она ответила, что они обязательно должны были оказаться обнаженными, иначе не были видно, где находятся суставы, и как лучше разрезать тела. По-моему, тогда Джефф и поинтересовался у нее, что она сделала с одеждой. — Он замолчал.

— Ну, и?

Хэл поднял глаза на Роз и задумчиво почесал подбородок.

— Я не помню, чтобы она ответила что-то вразумительное. Может быть, Олив просто промолчала. Кажется, информация об обгоревших остатках одежды имелась у нас на следующее утро. Она появилась только после того, как мы тщательно обыскали сад.

— Значит, тогда же вы и спросили Олив насчет одежды?

Он отрицательно покачал головой.

— Нет. Хотя, может быть, Джефф спрашивал ее. Гвен в день трагедии была одета в комбинезон с цветочками, который превратился в комок обугленной шерсти и хлопка. Нам пришлось расщеплять его на кусочки, чтобы хотя бы определить расцветку, но все равно, материала хватило, чтобы составить впечатление об одежде. Мартин узнал в этих крохах остатки комбинезона Гвен, как и один из их соседей. — Хэл поднял вверх указательный палец, словно вспомнив какую-то важную деталь. — Там еще оставались металлические пуговицы, которые Роберт тоже сразу узнал.

— Но неужели тебя не удивило то, что Олив потратила столько времени на сжигание одежды? Она ведь могла запихнуть ее в чемоданы вместе с телами и преспокойно утопить в море.

— В пять часов вечера утилизатор в саду не работал, иначе мы бы это обязательно заметили. Отсюда было логичным предположить, что она как раз первым делом после убийств и сожгла одежду. И в тот момент Олив вряд ли задумывалась о том, сколько времени на это уйдет. Она еще не знала, что расчленение тел — дело совсем не легкое. Послушай, она просто пыталась отделаться от любых улик. Единственной причиной, почему она вообще решила позвонить нам, было то, что скоро должен был вернуться с работы ее отец. А если бы в том доме жили только три женщины, может быть, у нее все получилось бы. И вот тогда нам пришлось бы позже пытаться опознать останки тел, выловленных где-нибудь в море близ Саутгемптона. Не исключено, что убийцу никогда бы не обнаружили.

— Сомневаюсь. Их соседи не такие дураки. Они сразу бы заметили отсутствие Гвен и Эмбер.

— Это верно, — уступил Хэл. — Ну, а каков будет второй вопрос?

— Было ли на руках Олив много царапин от драки с матерью?

Хэл снова отрицательно покачал головой.

— Нет. Оставались синяки, но царапин не было вообще.

Роз удивленно уставилась на собеседника.

— И это тебе не показалось весьма странным? Ты же сам говорил, что Гвен пришлось сражаться за собственную жизнь.

— Но ей нечем было царапаться, — чуть ли не извиняясь, сообщил Хэл. — Она обгрызала ногти до мяса. Конечно, это ужасно, особенно, если учитывать ее возраст. Поэтому ей не оставалось ничего другого, как только схватить Олив за запястья и попытаться таким образом отвести от себя удары ножа. Вот почему на руках девушки остались синяки. Глубокие следы от сжимавших запястья пальцев. Мы сфотографировали их, разумеется.

Роз резким движением сложила свои бумаги и тут же отправила их в кейс.

— Что ж, получается, что сомнениям практически не остается места, верно? — заметила она, забирая со стола чашку с кофе.

— Их вообще не может быть. Да и какое бы все это имело значение, даже если бы она помалкивала или стала доказывать свою невиновность? Ее все равно бы осудили. Слишком много оказалось улик против Олив. В конце концов, даже ее отец вынужден был признать, что убийства совершила именно она. Мне очень жаль его. Мистер Мартин состарился за одну ночь.

Роз взглянула на включенный магнитофон и продолжила.

— Он очень любил ее?

— Не знаю. Это был самый бесчувственный человек, которого мне только приходилось видеть. У меня создалось такое впечатление, что он вообще никого из них не любил. Но. — Тут он неопределенно пожал плечами, — он действительно очень тяжело переживал осуждение Олив.

Роз, не спеша, пила кофе.

— Я полагаю, что при вскрытии был обнаружен тот факт, что Эмбер рожала в возрасте тринадцати лет?

Хэл кивнул.

— Вы пытались выяснить, где находится ребенок? Узнали что-нибудь о его судьбе?

— Нам показалось, что в этом не было необходимости. Ведь все произошло за восемь лет до трагедии. Вряд ли этот ребенок каким-то образом был связан с убийствами. — Хэл замолчал, но Роз не торопилась уходить. — Ну, что? Теперь ты все равно будешь продолжать свои исследования, набирая материал для книги?