Скульпторша - Уолтерс Майнет. Страница 38

Роз почувствовала, что инспектор не доверяет ей.

— Но кто стал бы осуждать их? — бодро заметила она. — Да и не исключено, что те репортеры просто искали повод, чтобы напечатать какую-нибудь грязную статью с броским названием: «Я здоровался за руку с чудовищем» или что-то столь же отвратительное. Только те, кто ищет признание толпы или круглые идиоты могут позволить себе быть использованными газетчиками, чтобы увеличить свою популярность и получить выгоду грязными методами.

— А ваша книга не увеличит вашу популярность и не принесет вам выгоду? — В его голосе вновь прозвучали недружелюбные нотки.

Роз улыбнулась.

— Если судить по масштабам газет, эта выгода практически ничтожна. — Она сдвинула очки на лоб, так, что теперь стали видны желтые круги под глазами. — Я буду с вами откровенна. Меня заставили взяться за эту книгу. Мой агент настоял на этом. Лично мне тема показалась неприятной, и я собиралась отказаться от затеи сразу же, после первого официального свидания с Олив. — Она внимательно взглянула на инспектора, вертя в руке свой карандаш. — Но потом я обнаружила, что Олив — простой и симпатичный человек, поэтому я стала продолжать свое исследование. И почти все, с кем мне приходилось разговаривать, отвечали примерно так же, как и вы. Они почти не знали ее, редко обменивались фразами, она для них была просто сотрудницей, которая сидела «вон там, дальше по коридору». Ну, теперь я могла бы написать книгу, даже имея свой скудный запас материала. Это был бы рассказ о том, как общественное гонение привело к тому, что одинокая, толстая и никем не любимая девушка была доведена до приступа ярости своим семейством, которое вечно поддразнивало ее. Но я этого не сделаю, потому что это было бы неправильно. Я считаю, что к ней отнеслись несправедливо. И я искренне верю в то, что Олив невиновна.

Удивленный инспектор взглянул на Роз по-новому.

— Мы тоже были поражены случившимся, — признался он.

— Потому, что вы считали, что это никак не вяжется с ее характером?

— Абсолютно не вяжется. — Он задумался на некоторое время и продолжал: — Она была хорошим работником, умнее многих, и она не высиживала здесь рабочее время, как это случалось с другими. Допустим, ей никогда бы не удалось совершить что-то грандиозное, но на нее всегда можно было положиться. Она охотно помогала другим, многих выручала и при этом никогда не участвовала в наших внутренних интригах. Она работала здесь примерно полтора года, и хотя никто не мог бы назвать ее своей лучшей подругой, она не имела и врагов. Она была одной из тех, о ком вы вспоминаете только в том случае, когда вам требуется помощь. Но вы вспоминаете с них с облегчением, потому что знаете — этот человек не подведет. Вы знаете таких людей?

Роз кивнула.

— Они немного скучноваты в жизни, но зато надежны.

— Да, и при этом всегда заперты в своей скорлупе.

— Она ничего не рассказывала вам о своей личной жизни? Инспектор отрицательно покачал головой.

— То, что я сказал вам в самом начале разговора — чистая правда. Наши дорожки пересекались крайне редко. Если это и происходило, то касались исключительно работы, и даже в этих случаях общение между нами было минимальным. То, что я смог рассказать вам, я сам услышал от тех сотрудников, которые высказывали свое мнение после убийств.

— Вы могли бы назвать их имена?

— Боюсь, что сейчас уже не вспомню. — Он неуверенно посмотрел на журналистку. — Олив знает их лучше. Почему вы не хотите спросить у нее?

«Потому что она мне ничего не станет говорить. Она вообще мне ничего не рассказывает», — подумала Роз, но вслух произнесла совсем другое:

— Просто мне не хочется делать ей больно. — Увидев удивление на лице инспектора, она вздохнула и пояснила: — Предположим, что те люди, к которым я приду, захлопнут дверь перед моим носом и вообще откажутся принимать меня. Олив спросит меня, как прошла встреча с той или иной подругой, имя которой она мне назвала, и что я смогу ей на это ответить? Олив, что касается тебя, ты для этой женщины давно умерла и похоронена. Нет, на это я пойти не могла.

Инспектор поверил в эту теорию.

— Хорошо. Я знаю одну женщину, которая могла бы помочь вам, но я не могу назвать ее вам без ее разрешения. Это пожилой человек, она уже на пенсии и, может быть, она не захочет впутываться в такое дело. Если вы не возражаете, я сначала позвоню ей и узнаю, что она скажет мне. Это займет всего несколько минут.

— Она дружила с Олив?

— Больше, чем кто-либо другой.

— Тогда скажите ей, что я не верю в то, будто Олив убила собственную мать и сестру, и что именно поэтому я собираюсь написать книгу. — Роз встала. — И, пожалуйста, не забудьте упомянуть, что мне жизненно необходимо побеседовать с теми, кто знал ее в то время. До сих пор мне удалось поговорить только с одной из ее школьных подруг и учительницей. — Она прошла к входной двери. — Я подожду в коридоре.

Инспектор не обманул Роз: на переговоры у него ушло пять минут, после чего он вручил журналистке листок бумаги с именем и адресом своей бывшей коллеги.

— Ее зовут Лилия Гейнсборо. В старые добрые времена она разносила чай в химчистке, еще до того, как повсеместно установили кофейные автоматы. Она ушла от нас три года назад в возрасте семидесяти лет и живет сейчас в квартале для пенсионеров и инвалидов на Прайд-стрит. — Он посоветовал Роз, как лучше доехать до этой улицы. — Она вас ждет, — закончил инспектор, и Роз от души поблагодарила его. — Не забудьте передать привет Олив от меня, когда пойдете навещать ее, — попросил инспектор, пожимая руку журналистке. — Правда, в те годы у меня было больше волос и не такие дряблые мышцы, поэтому по описанию она меня не вспомнит. Вы лучше назовите ей мое имя, его, как правило, не забывают.

Роз едва сдержалась, чтобы не рассмеяться. Инспектора звали Майкл Джексон.

— Ну, разумеется, я хорошо помню Олив. Я звала ее Пышкой, как сейчас помню, а она меня в ответ — Цветочком. Вы уже догадались, почему, милочка? Из-за моего настоящего имени Лилия. Олив была совершенно безобидным человечком. Я не поверила в то, что о ней писали потом, поэтому я сама отправила ей письмо, где так все и рассказала, как только узнала, куда ее поместили. Она мне ответила и заявила, что я не права, и теперь она должна понести наказание за то, что натворила. — Глаза старой мудрой женщины близоруко осматривали Роз. — Уже тогда я поняла, что она имела в виду, хотя никто не мог об этом даже догадываться. Она ничего подобного не совершала. Но всего этого могло бы и не произойти, если бы она не сделала того, что ей не следовало бы делать. Не желаете ли еще чая, милочка?

— Благодарю вас. — Роз протянула свою чашку и терпеливо ждала, пока старая хрупкая женщина поднимает огромный чайник из нержавеющей стали. Может быть, это осталось от старых привычек, когда она развозила чай на тележке? Чай оказался слишком крепким и отдавал танином. Роз насильно заставляла себя пить его, закусывая жесткой и совершенно несъедобной лепешкой. — Что же такого она сделала, чего ей не следовало бы делать? — переспросила она.

— Она расстроила свою мамочку и увлеклась одним из мальчиков О'Брайен. Разве не так?

— С кем именно?

— Ну, как раз это я не могу сказать вам наверняка. Мне всегда казалось, что это был самый младший из них — Гэри. Но учтите, я видела их вместе всего один раз, а эти братья очень похожи друг на друга. Это мог быть любой из них.

— Сколько же всего братьев в семье?

— Ну, раз вы уж меня спросили об этом, — Лилия сложила губы трубочкой, — должна заметить, что семья у них действительно большая. Их мамочка стала бабушкой уже, наверное, раз двадцать, а ей, как мне кажется, нет еще и шестидесяти. Они все жулики, милочка. Паршивые овцы в стаде. Они так часто садятся в тюрьму и выходят из нее, словно там их второй дом. Включая и их мамочку, разумеется. Она обучала их воровать, как только малыши начинали ходить. Ее лишали родительских прав, а детей забирали в добропорядочные семьи, но ненадолго. Им всякий раз удавалось найти дорогу домой. Юного Гэри один раз направили учиться в специальный интернат — в наше время это называлось исправительной школой для малолетних правонарушителей — и он там, кажется, преуспевал. — Она раскрошила лепешку на блюдце. — Но это продолжалось лишь до тех пор, пока он не сбежал домой. И тогда мамочка снова заставила его воровать. Это произошло так быстро, что никто ничего не успел понять.