Скульпторша - Уолтерс Майнет. Страница 9

— Ах, это ты, Олив, как приятно снова видеть тебя. Что привело тебя в часовню?

В бесцветных глазах мелькнуло любопытство.

— Я вас напугала?

— Да, я ведь даже вздрогнул. Не слышал, как ты подошла.

— Наверное, это потому, что вы не прислушивались. Если вы хотите что-то услышать, надо обязательно прислушаться. Наверняка вас не раз учили этому в теологическом колледже. Ведь Господь большей частью разговаривает с нами шепотом.

Священнику часто казалось, что все было бы проще, если бы он просто презирал Олив. Но это было не так. Он боялся и недолюбливал ее, но презирать не мог.

— Чем я могу помочь тебе?

— Вы говорили, что утром вам привезли несколько дневников. Мне бы хотелось иметь такой.

— Ты в этом уверена, Олив? Они точно такие же, как и те, что привозили раньше. В них содержатся религиозные тексты на каждый день в году. В прошлый раз, когда я дал тебе точно такой же, ты порвала его.

Олив неопределенно пожала плечами.

— Но мне действительно нужен дневник. Может быть, тогда я стала бы более сносно относиться к проповедям.

— Они в ризнице.

— Я знаю.

Но она приходила в часовню не за дневником. Об этом священник догадался сразу. Но что она могла украсть здесь, пока он стоял к ней спиной? И что вообще можно отсюда унести, кроме Библии и молитвенников?

Пропала свеча, как впоследствии доложил священник начальнику тюрьмы. Олив Мартин забрала шестидюймовую свечу с алтаря. Она, конечно, упорно отрицала это, и хотя ее камеру тщательно обыскали и перевернули там все вверх дном, свеча так и не была найдена.

ГЛАВА 3

Грэм Дидз оказался молодым, усталым от работы чернокожим. Заметив удивление Роз, когда она вошла к нему в кабинет, Грэм в раздражении нахмурился.

— Я не знал, что чернокожие адвокаты стали большой редкостью, мисс Лей.

— Почему вы мне это говорите? — не без любопытства заметила Роз, присаживаясь на предложенный ей стул.

— Вы выглядите изумленной.

— Совершенно верно, но цвет вашей кожи тут ни при чем. Вы гораздо моложе, чем я предполагала.

— Мне уже тридцать три года, — отозвался Дидз. — А это не так уж и мало.

— Нет, но когда вас готовили к защите Олив Мартин, вам было двадцать шесть или двадцать семь. А это очень мало для того, чтобы участвовать в деле об убийстве.

— Это верно, — согласился адвокат. — Но я исполнял обязанности помощника, а королевский адвокат был, разумеется, гораздо старше меня.

— Но основную подготовку проводили вы?

Он снова кивнул.

— Если это можно так назвать. Вообще, все дело оказалось достаточно необычным.

Роз вынула из сумки диктофон.

— Вы не будете возражать, если я запишу нашу беседу?

— Если вы только намереваетесь задавать вопросы касательно Олив Мартин.

— Разумеется.

— Тогда не имеет смысла возражать. Дело в том, что я практически ничего не смогу сообщить вам по существу. Я видел эту женщину только один раз в тот самый день, когда ей был вынесен приговор, и мне ни разу не довелось поговорить с ней.

— Но, если я правильно понимаю, вы готовили защиту, намереваясь добиться признания Олив невменяемой. Разве для этого вам не приходилось встречаться с ней?

— Нет, она отказалась от встречи. Мне пришлось проделать всю работу, исходя из тех материалов, которые пересылал мне ее адвокат. — Он печально улыбнулся. — Надо сказать, что их было не слишком много. Я думаю, если мы все же выступили бы на суде, нас бы попросту осмеяли. Поэтому я даже почувствовал некоторое облегчение, когда услышал, что судья принял ее признание вины и счел его допустимым.

— А какие аргументы стали бы приводить вы в пользу своей версии, если бы вас все-таки попросили выступить?

— Мы планировали сразу два разных подхода. — Дидз на секунду задумался, но потом продолжил: — Первое, то, что временно ее психика была расстроена. Насколько я помню, незадолго до происшествия у нее был день рождения, но семья его проигнорировала, и вместо праздничной вечеринки ее стали дразнить за то, что она толстая. — Он приподнял бровь, некоторое время смотрел на Роз испытующе, и, наконец, кивнул: — В дополнение к этому, как мне кажется, она сама делала заявление, в котором указывала, что не выносит шума. Мы даже нашли такого врача, который был готов свидетельствовать, что шум у некоторых людей может вызывать серьезные отклонения в поведении и даже бурные расстройства психики. Поэтому они начинают действовать совершенно неадекватно только для того, чтобы остановить этот шум. Правда, у нас не было никаких медицинских документов и доказательств, что Олив принадлежала именно к такому типу людей. — Он постучал указательными пальцами один о другой. — И, во-вторых, мы хотели работать от противного, то есть, обращая внимание на весь ужас случившегося, постараться убедить суд в очевидном — в признании Олив психопаткой. Конечно, в отношении моментального изменения нормальной психики мы бы точно ничего не выиграли, но вот психопатия. — он сделал движение рукой, будто что-то перепиливал, — здесь можно было на что-то рассчитывать. Мы разыскали профессора психологии, который тоже согласился выступить на суде после того, как увидел фотографии трупов.

— Но он лично разговаривал с Олив?

Адвокат лишь отрицательно покачал головой.

— У нас не оставалось времени, да она и не хотела никого видеть. Она решила для себя, что ей необходимо признаться в преступлении. Полагаю, мистер Крю уже говорил вам о том, что она самостоятельно написала письмо министру внутренних дел, спрашивая его о том, имеет ли она право признаться в совершении преступления? — Роз кивнула, и Дидз продолжал: — После этого мы уже ничего не могли сделать. Это было весьма необычное дело, — повторил он, размышляя о чем-то своем. — Ведь, как правило, подзащитные ищут любые оправдания.

— Мистер Крю убежден в том, что она психопатка.

— Я, наверное, соглашусь с ним.

— Только из-за того, что она сделала с матерью и Эмбер? Больше никаких доказательств нет?

— Нет. А разве этого не достаточно?

— Тогда как вы можете объяснить, что пять независимых психиатров посчитали ее вполне нормальной? — Роз взглянула на адвоката. — В тюрьме ее несколько раз обследовали, если я все правильно поняла.

— Кто вам это сказал? Олив? — Дидз скептически посмотрел на Роз.

— Да, но после этого я беседовала с начальником тюрьмы, и он подтвердил ее слова.

Дидз пожал плечами.

— Я не стал бы на это полагаться. Вам следует самой почитать их заключения. Все зависит от того, кто именно их писал, и какова была цель их обследований.

— И все же, вы не находите это странным?

— В каком смысле?

— Если бы она была психопаткой, то какое-то время продолжала бы вести себя неадекватно.

— Совсем не обязательно. Тюрьма могла оказаться как раз такой контролируемой обстановкой, которая вполне ее устраивала. А может быть, ее психопатия была направлена конкретно только на членов семьи. Что-то вызвало у нее приступ в тот день, она избавилась от домочадцев, и приступы прекратились. — Он снова пожал плечами. — Кто знает? Психиатрию никак не назовешь точной наукой. — Некоторое время он молчал, потом заговорил снова: — По своему опыту могу сказать, что нормальные люди, приспособленные к окружающему миру, не забивают своих матерей и сестер до смерти. Вам известно, что когда она взялась за топор, чтобы расчленить тела, мать и сестра все еще были живы? — Адвокат мрачно улыбнулся. — И она знала об этом. Не думайте, что это не так.

Роз нахмурилась.

— Есть еще и другое объяснение, — медленно произнесла она. — Только вся беда в том, что даже если оно не противоречит фактам, все равно остается слишком абсурдным, чтобы в него можно было поверить.

Он выждал несколько секунд, а потом спросил сам:

— Какое же?

— Олив не совершала этих преступлений. — Заметив удивленное выражение на лице адвоката, она быстро продолжила свою мысль: — Я не хочу сказать, что полностью согласна с ним, а просто обращаю внимание на то, что подобное объяснение вполне подходит к ситуации и не противоречит фактам.