Кома - Анисимов Сергей. Страница 51

– Угу, – кивнул Николай, уже проглядывая листок с текстом. Ничего на первый взгляд особенного, но идея благодарная. Хуже, во всяком случае, не будет. Вот что значит – профессионализм.

– Помнишь такой фильм, «Враг народа»? – спросил Яков. Николай уже чувствовал, что разговор начал Якова тяготить, очень уж он снова напрягается. Надо было благодарить, – причём с глубоким чувством, без шуток, – и уходить.

– Это который «Епету of the State»?

– Да, он.

– Помню.

– Там показан классический перевод стрелок в лучшем смысле тактики подхода: «Этот парень говорит, что это его плёнка! – Как это его, это моя плёнка!» Понял? Сумеешь стравить «Феникс» с теми, кто ходит за тобой -они сожрут их с потрохами. Или вскроют такое, что их сожрут вместе с тобой. Всё, как ты говорил: подготовка вторжения, испытания бактериологического оружия на людях. Не дай Бог… Лучше уж масоны, травящие русский народ… Это хоть привычно как-то.

«Давай».

Они распрощались, и Николай честно и действительно весьма искренне Якова поблагодарил. Кто знает, получится или нет, но терять ему было нечего. Отработка бакоружия в городе. Это был кошмар, по сравнению с которым Хиросима стала бы детской шалостью в песочнице. Бакоружие в мире, конечно, существует и существовать будет. Уничтожать его согласно всем замечательным договорам может только полный идеалист, видящий перед собой сияющие дали всеобщего мирного сосуществования. Требовать его уничтожения от других – прекрасная и всеми поддерживаемая идея. Помимо всего, как наличие такого оружия, так и просто обвинение в том, что оно может иметься, можно использовать как замечательный повод поднять на дыбы легковозбудимую мировую общественность, организовать коалицию с всегда готовыми прогнуться Эстонией и Польшей, и привести очередную угрозу демократическому порядку и цивилизованности к общему знаменателю. Мир это уже проходил. Достаточно слухам о бактериологическом оружии в центре забитого иностранными туристами города проявиться хотя бы в «СПИД-ИНФО», и… Если у них будут хотя бы самые неясные и минимальные основания, то истерика начнёт раскручиваться так, как ей прикажут. И при некотором желании раскручиваться она будет вплоть до самого объявления очередной освободительной и демократизирующей операции, – к примеру, «Охрененная Свобода». К этому месяцу население большинства входящих в НАТО стран будет готово поддержать ввод международного миротворческого контингента хоть к пингвинам в Антарктику.

С другой стороны, всё может быть гораздо проще. Та же истерика, угрозы всех задемократизировать до состояния каменного века, но воевать на самом деле никто не собирается. Потому как даже просто нагнетание обстановки может помочь перераспределить политический баланс, – и очень большие массивы денег.

Идущий по тянущемуся вдоль улицы скверу в сторону проспекта Николай вздохнул. Увлёкшись, он начал умничать до такой степени, что напомнил самому себе солдата Швейка в соответствующей ситуации. России всегда найдётся, что припомнить, и если её захотят в очередной раз поставить в коленно-локтевое положение, никакие новые и сложные поводы никому не будут нужны. Из пяти ТАКРов^, которые он помнил плавающими, у России остался один. И как бы к ним не относились понимающие в деньгах и кораблях гораздо лучше него люди, но пока «Минск» и «Новороссийск» несли дежурство на Тихом, а «Киев» и регулярно переименовываемые «Баку» и «Тбилиси» – на Северном Ледовитом океанах, о южнокурильских островах речь вслух почему-то не шла…

Кроме того, было бы странно думать, что пусть бы и на периферию имеющей хотя бы потенциально настолько большую важность оперативной разработки может быть вовлечён он, зелёный и ничего не понимающей ни просто в терапии, ни, тем более, в международной политике недавний студент. Скорее всего дело гораздо проще, но вот как именно – этого ему понять было не дано, не хватало мозгов.

Николай открыл хилую бумажную папку. В ней лежал всего один листок -с отпечатанным на хорошем принтере текстом: плотно, в один пробел, почти без абзацев. Гайдук Анатолий Аркадьевич, 1959 года рождения. Выпускник ленинградского Хим-Фарма, – института, где по мнению Николая учились самые красивые девушки города. «Феникс» зарегистрировал в 1997 году, на обломках чужой торговой сети, нескольких в клочья переструктурированных производств и одного полуразвалившегося НИИ, расположенного, почему-то, в Москве. Деньги, объёмы, мощности, принципы административного подчинения подразделений, носящих полдюжины разных названий и индексов. В этом Николай ничего не понимал, но масштаб оценил. В конце -пара «личных» деталей. Мастер спорта по лёгкой атлетике, бронзовый призёр юношеского чемпионата СССР в каком-то ещё задрипанном году. Сын Антон – погиб в 1999 году в результате несчастного случая, подробностей нет. Дочь Софья – студентка СПбГМУ. Ага!

Николай подпрыгнул на месте, так, что засмеялся гуляющий по дорожке с лопаткой в руке малыш, одетый в ярко-сиреневый комбинезон. Этой детали он не заметил, когда проглядывал выписку ещё там, в машине. Документ был дешёвый, большую часть содержавшейся в нём информации вполне можно было попытаться выловить из прессы за пару часов работы с «Яндексом» или «Гуглом», если знать, что именно искать. Но вот эта деталь… Почти наверняка многозначительный тон младшего Рабиновича действительно подразумевал именно её.

Николаю внезапно пришло в голову, что слова Якова о том, что за ними, якобы, гналась какая-то бармалейская машина, он не может подтвердить вообще ничем. Что он никого не заметил – это одно, у этого действительно были объективные причины: слишком уж он пытался остаться незамеченным самому. Но почему вообще за ним могла ехать какая-то там машина, если он добирался до «Стерегущего» на метро? Ладно, если его засекли на «Петроградской» и не сумели догнать в толпе, чтобы сунуть в спину ножиком. Бежал он быстро. Но откуда бармалеям было знать, что выйдет он на «Горьковской»? Что, Яков соврал, как, наверное, значительная часть тех людей, с кем он сейчас общается? Значит, видел в этом какой-то глубокий смысл, – напугать, чтобы отстал. Или машина всё-таки была, и тогда это признак того, что его разговор с Яковом всё же прослушали, и оперативно отреагировали…

Голова у Николая шла кругом. Что выбрать, он не знал, что делать – тоже. Если Яков врёт – тогда бумажка бесполезна совсем. Если нет – то на работу действительно лучше не возвращаться. И домой тоже. Черт, ну что за гнусная, дурацкая жизнь! Ну почему нормальный, не страшный на рожу, не больной, обычный парень не может жить как живут люди вокруг него? Почему он уже второй раз в жизни вляпывается в дерьмо такой чудовищной глубины, что хватает с головой?

Он перешёл проспект и остановился, прижавшись спиной к стеклянной будочке троллейбусной остановки. Сзади был приземистый домик уже погасившего все огни туберкулёзного диспансера, слева – Ушаковский мост, гудящий машинами. Николаю хотелось проплыть под этим мостом на байдарке, как он любил делать лет 10 назад, когда проблем в жизни не было почти никаких. Но кто его сейчас пустит в байдарку… Извини, товарищ, надо заниматься делом.

Повернувшись спиной к яркой галогеновой лампе уличного фонаря, он прочитал первую строчку документа ещё раз. «Гайдук Анатолий Аркадьевич». Студенток по фамилии «Гайдук» он не припоминал, но на один только лечебный факультет их «Универа» каждый год поступает по 500 человек. К выпуску это число сокращается обычно до 300, но лет нужно учиться шесть, это уже больше двух тысяч человек. Плюс есть ещё стоматологический факультет и спортивная медицина. Если Гайдук-папа спортсмен такого серьёзного уровня (пусть и бывший), – его дочка вполне может учиться там. В любом случае, её можно попытаться найти: это действительно хороший подход. Навешать лапши на уши дочке. Познакомиться с папой. Сказать ему, что-нибудь умное…

Николай осмотрел обложку папки (просто сложенную вдвое жёлто-бежевую картонку) с двух сторон, и убедившись, что на ней ничего нигде не написано, смял её и кинул в урну. Бумагу он сложил раза в четыре и запихал в карман джинсов. К остановке подъехал троллейбус, и Николай проводил его задумчивым взглядом. Ехать ему было особо некуда.