Очищение смертью - Робертс Нора. Страница 26

– Кажется, понимаю.

– Я был одержим гневом, бешенством, а когда все кончилось, это немного утихло. Я могу убивать, но не так, как ты. Ты переживаешь даже за самого худшего, самого последнего из них. У нас с тобой разные взгляды на мораль, да и на многие другие веши тоже, но я не стал бы лгать, чтобы тебе угодить или даже пощадить твои чувства. Если бы я испытывал удовольствие, убивая их, я бы тебе так и сказал. Но в одном я должен тебе признаться: я не испытывал и не испытываю ни капли сожаления.

Ева закрыла глаза, прижалась лбом к его лбу. Еще одна слеза покатилась по ее щеке.

– Ладно. Нормально.

Он погладил ее по волосам. Они долго так сидели, пока она успокаивалась, приходила в себя.

– Сама не понимаю, чего я так распсиховалась.

– Потому что ты такая и есть. Хороший коп, трудная женщина и заноза в заднице.

Ева рассмеялась.

– Что ж, это, пожалуй, верно. Да, насчет того, что ты раньше говорил… Я тоже тебя люблю.

– Ну, раз любишь, ты примешь таблетку от головной боли и съешь нормальный ужин.

– А давай я сначала съем нормальный ужин, и мы посмотрим, может, голова сама пройдет?

– Светлая мысль!

Они поужинали там же, где завтракали: сидя за низким столиком в уголке спальни. Раз уж она вывалила на него свои переживания, Ева решила, что он имеет право быть в курсе новых деталей дела. Рорк, хоть он и был гражданским лицом, соображал, как коп, и проявлял живейший интерес к полицейской работе.

К тому же она знала, почему он запрограммировал чизбургеры на ужин. По той же причине, по какой люди предлагают сладости плачущему ребенку. Чтобы ее утешить.

– А что, ирландские банды не увлекаются наколками? – спросила Ева.

– Конечно, увлекаются. По крайней мере, так было, когда я шатался по улицам.

Ева склонила голову набок.

– Я твою кожу хорошо изучила. На тебе наколок нет.

– Да, на мне их нет. Но дело в том, что я не назвал бы своих старых уличных приятелей и подельников бандой. Мне кажется, у банд слишком много всяких правил и инструкций, и потом мне смешон этот вечный крик о защите своей территории, как будто это святая земля. Они могли бы забрать себе мою часть Дублина и сжечь ее дотла, мне было наплевать. К тому же по татуировке – и ты только что это подтвердила – человека можно опознать, даже если он свою наколку вытравил. Вот уж без чего молодой предприимчивый бизнесмен спокойно может обойтись, так это без особой приметы, по которой полиция могла бы его опознать.

– Это ты верно подметил. Вот потому-то Лино ее и свел. След от наколки такой слабый, что простым глазом не заметишь. Тем более беглым взглядом. И даже если заметишь, это можно списать на ошибки молодости – что и было сделано в нашем случае.

– Но тебе это дает ориентир для его опознания. – Рорк задумчиво откусил кусок чизбургера. – Что за человек будет метить себя крестиком, чтобы объявить, что он убил? И что за убийца ценит свое эго выше свободы?

Ева взмахнула картофельной соломинкой, как дирижерской палочкой.

– Это образ мыслей члена банды. И все равно я не могу привести это доказательство в суде. Что мне надо, так это знать, почему он бросил свою родную и любимую территорию на столь долгий срок, зачем присвоил себе чужое имя и зачем вернулся. Я думаю, он что-то сделал – совершил нечто весьма серьезное – после того, как Акт о милосердии был отменен, или после того, как достиг совершеннолетия.

– Ты думаешь, он убил Флореса?

– Он что-то совершил еще до убийства Флореса. Насколько мы можем проследить, Флорес был где-то на Западе. А Лино был на Западе? И поскольку я ни за что не поверю, будто Лино решил провести остаток жизни, прикидываясь священником, значит, есть причина, заставившая его вернуться под прикрытием.

– Я бы сказал, в этой игре был какой-то приз.

Ева кивнула.

– Деньги, драгоценности, наркотики, превращающиеся в деньги. Такой приз, что член молодежной банды из испанского Гарлема потратил деньги на дорогую косметическую операцию и высококлассное удостоверение личности. Такой приз, что ему пришлось уйти в подполье на долгий срок. Может, потому, что приз слишком горяч и надо дать ему остыть, может, потому, что таково основное условие, а иначе его не возьмешь. – Ева прищурилась. – Надо будет провести поиск по крупнейшим ограблениям, кражам, сделкам с наркотой, имевшим место шесть-восемь лет назад. Может быть, шесть-девять лет назад, но это максимум. И надо прокачать записи о крещениях. Потом надо найти копа, который работал в том районе, когда Лино был активным членом «Солдадос». Кого-то, кто его помнит и сможет дать мне представление о нем.

– Давай я возьму первый поиск на себя? Обожаю ограбления, кражи и сделки с наркотой! Я же организовал ужин, значит, заслужил награду.

– Да, наверное, ты прав. Заслужил. – Ева отодвинулась от стола. – Я была жуткой стервой, когда вернулась домой?

– Ну что ты, дорогая, бывало гораздо хуже.

Ева засмеялась и протянула ему руку.

– Спасибо.

За кулисами Мэдисон-сквер-гарден – недавно вновь открытого спортивного комплекса – Джимми-Джей Дженкинс, основатель церкви Вечного света, готовился приветствовать свою паству. Готовился он, выпив рюмку водки и зажевав ее двумя пластинами специальной резинки, отбивающей запах алкоголя. А тем временем голоса квартета «Вечный свет» изливали веру и четырехголосную гармонию через динамики его гардеробной.

Он был человеком крупным, любил хорошо поесть. Белые костюмы – у него их было двадцать шесть, он надевал их с подтяжками разных цветов и непременно с подходящим по цвету галстуком-бабочкой – шились на заказ. Он любил свою жену Джолин – они были женаты уже тридцать восемь лет, – трех своих дочерей и пятерых внуков, любил украдкой глотнуть водки, любил свою нынешнюю любовницу – Уллу, – любил проповедовать слово Божье.

Необязательно в таком порядке.

Он основал свою церковь почти тридцать пять лет назад, заложил основы своим трудом, своей харизмой, талантом шоумена и глубочайшей, непоколебимой убежденностью в собственной правоте. Он начинал с религиозных бдений в шатрах посреди чистого поля и выстроил бизнес, приносивший многомиллиардные прибыли ежегодно.

Он жил как король и проповедовал огненными устами Божьими.

В дверь постучали. Джимми-Джей поправил галстук перед зеркалом, торопливо пригладил пышную белоснежную шевелюру, предмет своей не слишком скрываемой гордости, и откликнулся бодрым баском:

– Кто там?

– Пять минут, Джимми-Джей.

Джимми-Джей расплылся в своей фирменной улыбке на тысячу вольт.

– Навожу последний блеск. Каков сбор, Билли?

Билли, менеджер Джимми-Джея, в отличие от него самого был худ и черноволос. Он вошел в гардеробную.

– Все продано начисто. Мы возьмем больше пяти миллионов, и это не считая гонораров за живую запись и пожертвований.

– Хорошая сумма. – Джимми-Джей с улыбкой ткнул своего менеджера пальцем в живот. – Что ж, надо сделать так, чтобы дело того стоило, Билли. Пошли спасать души.

Он не шутил, он говорил серьезно. Он верил, что может спасать души. Он верил, что спас десятки тысяч душ с тех пор, как впервые вступил на путь проповедника. Было это в местечке Литтл-Язу, штат Миссисипи. И он верил, что образ его жизни, как и перстни с бриллиантами на обеих руках, были ему наградой за добрые дела.

Джимми-Джей не спорил и не отрицал, что он грешник – водка, сексуальные похождения, – но он считал, что один только Бог может считаться безгрешным.

Он улыбнулся, когда квартет «Вечный свет» закончил под гром аплодисментов, и подмигнул своей жене. Она ждала в кулисах с левой стороны от сцены. Она вступит на сцену одновременно с ним, они сойдутся в центре, когда поднимется задний занавес и их изображения появятся на огромном экране, видном из самых дальних рядов верхнего яруса.

Его Джолин отвлечет часть внимания на себя, в огнях рампы она будет светиться и сверкать, как ангел. Когда они вместе поприветствуют толпу, она споет свой фирменный сольный номер – «В Его свете иду», – а он поцелует ей руку. Толпа это обожает. Потом Джолин вернется за кулисы, а он приступит к делу: начнет спасать души.