Люди и призраки - Маккаммон Роберт Рик. Страница 12

На Темпл-стрит, среди раскидистых дубов и тополей, стояли дома самых богатых и уважаемых жителей Зефира. Тут находился, например, красный кирпичный дом мэра Своупа с кольцевой подъездной дорожкой. По пути отец показал мне особняк из белого мрамора, принадлежавший президенту городского банка. Чуть дальше, за поворотом извилистой Темпл-стрит, находился дом мистера Самптера Вомака, хозяина «чертова колеса», а прямо напротив него в доме с белыми колоннами жил доктор Пэрриш. Темпл-стрит заканчивалась витыми чугунными воротами, за которыми асфальт сменялся булыжником. Им была вымощена изогнутая подъездная аллея, по сторонам которой стояли двумя рядами, словно солдаты на параде, вечнозеленые деревья. В окнах особняка Такстеров горел яркий свет, на покатой крыше виднелось несколько труб и башенок в форме луковицы. Мистер Притчард остановился, чтобы открыть ворота, а потом еще раз, чтобы запереть их. По булыжнику лимузин катил так же плавно, как и по асфальту. Мы проследовали по изгибу подъездной аллеи среди благоухающих сосен и остановились под широким брезентовым навесом в голубую и золотую полоску. Начинавшаяся под тентом кафельная лестница вела вверх к массивной парадной двери. Прежде чем отец успел справиться с дверцей лимузина, наш водитель уже отворил ее для нас. Затем мистер Притчард, двигавшийся грациозно и бесшумно, как ртуть, открыл двери особняка, и мы вошли внутрь.

Отец замер в ошеломлении.

— Ну и ну! — только и смог сказать он.

Я разделял его благоговейный восторг. Описать интерьер особняка Такстеров во всех подробностях, чего он, несомненно, заслуживал, я не в состоянии. Отмечу лишь, что я сразу был поражен его громадными размерами, высокими потолками, с которых свешивались люстры. Казалось, внутри особняка светится, блестит и сверкает все, что только возможно. Наши ноги утопали в мягком ворсе восточных ковров. Пахло кедром и дорогой кожей. На стенах висели картины в золоченых рамах, освещенные лучами заходящего солнца. Одну стену целиком занимал громадный гобелен со сценами из средневековой жизни, широкая лестница плавно, словно сладчайший изгиб плеча Чили Уиллоу, поднималась вверх, на второй этаж. Всюду было полированное дерево, лоснящаяся кожа, шелковистый бархат и витражи из цветного стекла. Все, вплоть до лампочек в люстрах без малейших следов паутины, сияло чистотой.

Навстречу нам вышла женщина примерно одних лет с мистером Притчардом. Она была облачена в белую униформу, ее белые как снег волосы были собраны в пучок и скреплены серебряными булавками. У женщины было круглое и приветливое лицо и ясные голубые глаза. Она поздоровалась с нами, и я заметил, что акцент у нее точно такой же, как у мистера Притчарда, ее мужа. Как объяснил мне отец, это был британский акцент.

— Молодой хозяин Вернон занимается своими поездами, — сказала нам миссис Притчард. — Он просит вас пройти к нему.

— Благодарю, Гвендолин, — отозвался мистер Притчард. — Не соблаговолите ли проследовать за мной, джентльмены?

Мистер Притчард направился по коридору, по обеим сторонам которого располагались двери комнат, и нам пришлось прибавить шагу, чтобы не отстать от него. Мы уже успели понять, что в особняке Такстеров можно было разместить несколько домов размером с наш и еще осталось бы место для амбара. Мистер Притчард остановился и отворил высокие двери. До нас донеслось завывание паровозного свистка.

И тут перед нами предстал Вернон, голый, в чем мать родила. Он стоял, повернувшись к нам спиной, чуть наклонившись вперед, и изучал какой-то предмет, держа его совсем близко от лица.

Мистер Притчард откашлялся. Вернон обернулся, сжимая в руках локомотивчик, и улыбнулся так широко, что мне показалось, будто лицо его сейчас треснет.

— А вот и вы! — воскликнул он. — Входите, пожалуйста!

Мы с отцом так и сделали. В комнате, в которой мы оказались, не было никакой мебели, если не считать огромного стола, на котором среди зеленого ландшафта с миниатюрными холмами, лесом и крохотным городком двигались с пыхтением несколько игрушечных поездов. В одной руке Вернон держал помазок, а в другой — паровозик, которому, по-видимому, только что чистил колеса.

— На рельсы садится пыль, — объяснил он нам. — Если ее собирается слишком много, может произойти крушение.

Я изумленно уставился на игрушечную железную дорогу. В движении находилось одновременно семь составов. Крохотные стрелки автоматически переключались, перемигивались маленькие огоньки семафоров, перед железнодорожным переездом стояли крошечные автомобильчики. На фоне зелени леса выделялись яркие пятна багряника. Городские домишки величиной со спичечный коробок были искусно раскрашены так, что их стены казались сложенными из кирпича и камня. В конце главной улицы высилось строение в готическом стиле с куполом — точная копия здания суда, откуда я недавно едва унес ноги. Между холмами извивались змейки дорог. Через реку из зеленого стекла был перекинут мостик, а за пределами городка лежало большое, продолговатое, окаймленное черным цветом зеркало — как я догадался, озеро Саксон. Вернон даже прорисовал красным береговую линию, чтобы обозначить гранитные утесы. Я увидел бейсбольное поле, плавательный бассейн, а также домишки и улочки Братона. В конце улочки, которая наверняка должна была именоваться Джессамин-стрит, я нашел даже чудной домик, раскрашенный всеми цветами радуги. Я отыскал шоссе N 10, которое бежало вдоль леса, расступавшегося, чтобы открыть гладь озера Саксон. Я пошарил глазами, отыскивая домик, который, как я теперь знал, должен был там находиться. И действительно увидел его: он был величиной с ноготь на моем большом пальце — дом с дурными девушками, где заправляла мисс Грейс. А в лесистых холмах на западе, между Зефиром и отсутствовавшим на этой своеобразной карте Юнион-Тауном, имелась округлая выжженная плешь, оставшаяся на месте сгоревших низкорослых деревьев.

— Должно быть, там был лесной пожар, — предположил я.

— Это место, где упал метеорит, — объяснил нам Вернон, едва взглянув в сторону выгоревшего пятна.

Он подул на колесики локомотива — обнаженный Потрясающе большой человек [2]. Я отыскал Хиллтоп-стрит и наш домик на опушке леса. Проследовав взглядом за величавым изгибом Темпл-стрит, я уперся в картонный особняк, внутри которого сейчас находились мы — я и мой отец.

— А вы все вот здесь, и ты, и твой отец тоже, — сказал Вернон, показав рукой в сторону коробки из-под обуви справа от себя. Рядом были разбросаны железнодорожные вагончики, рельсы и проводки. На крышке картонной коробки черным мелком было написано: «ЛЮДИ». Подняв крышку, я заглянул внутрь и увидел там сотни крохотных человеческих фигурок с тщательно раскрашенными телами и волосами. Все фигурки были голые.

Один из поездов, катившихся по рельсам, испустил резкий свист, похожий на птичий. Другой состав тянул паровозик, выпускавший на ходу крошечные колечки дыма. Открыв рот от изумления, отец обошел кругом эту огромную, невероятно сложную композицию.

— У вас здесь все, во всех подробностях? — спросил он. — Вы только посмотрите, на Поултер-Хилл есть даже надгробия на могилах! Мистер Такстер, как же вам удалось все это сделать?

Вернон поднял голову от своего паровозика.

— Не нужно «мистера Такстера». Зовите меня просто Вернон.

— Хорошо, Вернон. Вы сами все это сделали?

— Не за одну ночь, конечно, — ответил Вернон и опять улыбнулся.

С расстояния в несколько шагов его лицо казалось мальчишеским, вблизи становились заметными морщины около глаз и две глубокие складки, залегшие скобками вокруг рта.

— Я сделал это потому, что люблю Зефир. Всегда любил и всегда буду любить.

Вернон оглянулся на мистера Притчарда, стоявшего в ожидании у двери.

— Благодарю вас, Сирил. Можете быть свободны. Хотя… одну минуту. Надеюсь, мистер Маккенсон все понял?

— Понял что? — спросил отец.

— Дело в том, — сказал мажордом, — что мистер Вернон хочет отобедать с вашим сыном наедине. Вам обед будет подан на кухне.