Люди и призраки - Маккаммон Роберт Рик. Страница 46

Свернув в сторону озера Саксон, я сразу же увидел отцовский пикап, стоявший рядом с гранитным утесом. Остановившись, я еще не знал, о чем буду говорить. Внезапно у меня словно отнялся язык. То, что происходило, не шло ни в какое сравнение с детскими забавами: это была настоящая жизнь со всей ее неумолимой жестокостью.

Устанавливая Ракету на подножку, я не заметил отца вблизи грузовика. Вскоре я увидел его: он сидел на гранитном валуне почти у самой воды. Отец неотрывно глядел на черную, рябую от порывов ветра поверхность озера. Я видел, как он поднес к губам бутылку и сделал большой глоток, потом снова замер в прежней позе.

Я оставил велосипед и пошел к отцу сквозь тростник и колючки. Под ботинками местами хлюпала красная глина, в которой отпечатались следы отца. Следов было много: он не раз и не два бывал на этом месте — в траве и низких кустиках даже образовалось что-то похожее на узкую тропку. Даже здесь он продолжал оставаться моим отцом, проложив для меня тропу, чтобы легче было идти.

Когда я подошел к нему совсем близко, он наконец заметил меня, но не взмахнул приветственно рукой, а лишь опустил голову еще ниже, и я понял, что отец, как и я, не может найти, что сказать мне в такой момент.

Я отошел футов на десять от отца и забрался на валун, который когда-то появился из недр Саксонской каменоломни. Отец сидел, опустив голову и закрыв глаза, рядом с ним на земле стояла наполовину опорожненная пластиковая бутылка с виноградным соком. Я понял, что, перед тем как отправиться сюда, отец заглянул к «Большому Полу».

Выл ветер, стучали голые ветви деревьев.

— Ты в порядке, папа? — спросил я.

— Нет, — отозвался отец.

— Мама мне уже все рассказала.

— Я понял.

Засунув руки поглубже в карманы своей джинсовой куртки, подбитой овечьей шерстью, я глядел на темную воду озера. Довольно долго мы оба молчали.

— Хочешь сока? — спросил он.

— Нет, сэр.

— Здесь еще много осталось.

— Спасибо, сэр. Мне не хочется пить.

Тогда он поднял лицо. В жестком холодном свете осеннего дня он казался ужасно постаревшим. Мне почудилось, что я вижу под тонкой кожей кости черепа и от этой мысли по спине у меня пробежал озноб. Было такое ощущение, словно сидевший передо мной любимый человек медленно умирал. Его душевные силы были на исходе; казалось, что он с трудом держит себя в руках. Я снова вспомнил полные отчаяния вопросы, которые отец написал на клочке бумаги посреди ночи, и невысказанный страх, что он может вот-вот сломаться, не выдержав страшного психического напряжения. Я понимал, что мой отец не мифический герой, не супермен, а просто хороший человек — одинокий путник, бредущий через пустыню страдания.

— Я соглашался на все, о чем они меня просили, — сказал он. — Я отрабатывал по двойному маршруту, выходил сверхурочно, когда требовалось. Выезжал на работу в самую раннюю рань и оставался допоздна на складе. Я делал все, о чем меня просили.

Он взглянул вверх, в поисках солнца, но облака висели стальными плитами.

— Том, сказали они, ты должен нас понять. Для того чтобы удержать «Зеленые луга» на плаву, нам приходится сокращать штат, резать до самых костей. И знаешь, что еще они сказали мне, Кори?

— Нет, сэр.

— Они сказали, что доставка молока на дом давно уже всюду вымерла, как динозавры. Ей нет места в мире полок с рядами пластиковых бутылок. Они сказали, что будущее в упрощении процесса торговли: пришел, взял, что тебе нужно, и ушел — именно это и нравится людям.

Отец переплел пальцы рук, на его исхудалом лице играли желваки.

— Но мне это совсем не нравится.

— Мы выкарабкаемся, — сказал я.

— Да, конечно, — кивнул отец. — Я нисколько в этом не сомневаюсь. Я подыщу себе какую-нибудь другую работу. Перед тем как приехать сюда, я побывал в магазине скобяных товаров и оставил там заявление о приеме на работу. Мистеру Вандеркампу-младшему может понадобиться шофер грузовика для развозки товара. Да я ведь могу работать и кассиром! Совсем недавно я надеялся, что через каких-нибудь три года меня повысят до помощника менеджера в отделе доставки. Я действительно так думал. Глупо, верно?

— Никто не мог знать наперед.

— В том-то и беда, я никогда не умел предугадать, что случится.

Ветер пронесся над водой, вздымая рябь, гоня на прибрежные камни мелкие волны. В лесу за нашими спинами каркали невидимые вороны.

— Холодает, отец, — сказал я. — Пора возвращаться домой.

— Мне невыносима мысль, что твой дедушка узнает, что я потерял работу, — сказал он, имея в виду, конечно же, дедушку Джейберда. — То-то он повеселится!

— Ни я, ни мама — никто не станет над тобой смеяться, — ответил я. — Тут нет ничего смешного.

Отец снова подхватил свою бутылку с виноградным соком и как следует глотнул.

— В «Кладовую Большого Пола» я тоже ходил. Специально зашел туда, чтобы посмотреть на все эти бутылки в молочном отделе. Молока там целое море.

Отец снова поднял на меня глаза. Его губы посинели от холода.

— Я никогда не любил перемен. Не хочу отдавать свои деньги жующей жвачку девчонке, которая даже не знает моего имени и не улыбнется мне, когда я спрошу, как у нее дела. Мне неприятно думать об огромном, открытом аж до восьми часов вечера супермаркете, в котором от яркого света режет глаза. В восемь часов вечера люди должны быть дома, в кругу семьи, а не шататься по магазинам, где с потолка свешиваются рекламные плакаты, советующие вам, что купить. Я хочу сказать… что если до этого дойдет, обратной дороги у нас не будет никогда. Наступит день, когда каждый скажет: «Как здорово, что в любой вечер, даже в темноте, мы можем сходить в супермаркет, где на полках найдешь товары, о которых ты раньше и слыхом не слыхивал». И если даже кто-нибудь спросит: «А что случилось с молочниками, с фермерами, что продавали нам спелые арбузы прямо со своих грузовиков и свежие овощи из своего огорода, которые улыбались своим покупателям, словно солнышко, когда те с ними здоровались?» — ему ответят, что, мол, они теперь продают весь свой товар в супермаркет, чтобы людям было удобно приходить и покупать здесь все сразу под одной крышей, и не нужно ничего искать. Почему бы тогда не загнать все магазинчики в городе в одно помещение, чтобы не нужно было бродить под дождем, рискуя простудиться? Разве это не превосходная идея?

Несколько мгновений отец молча хрустел пальцами.

— После этого у нас не останется больше города, будут только дома, дороги и супермаркет. Того города, в котором мы живем сейчас, больше не будет. Мы будем ходить в этот магазин, где все под одной крышей, и, спросив у девчонки, жующей жвачку, о чем-то, мы услышим от нее: «Нет, у нас нет такого товара, потому что это больше не выпускают. Этот товар больше никому не нужен, люди не хотят его покупать. Люди теперь приобретают только то, что им велят покупать рекламы, свисающие с потолка. И только тот товар теперь есть в магазине, который машины штампуют тысячами в минуту. Это самый лучший товар. Ни малейшего изъяна в целой партии, представляете? А когда вы попользуетесь этим товаром, или когда он вам надоест, или когда реклама под потолком изменится, вы просто выкинете его в мусор, потому что эта вещь как раз и сделана так, чтобы ее выкидывали легко и беззаботно. Так что поторопитесь и выберите себе что-нибудь из этих прекрасных вещей, то, что потребуется вам прямо сегодня, и не задерживайте очередь, которая уже выстроилась позади вас».

Отец замолчал. Я снова услышал, как затрещали его пальцы.

— Но это всего лишь супермаркет, — подал я голос. — Один-единственный в округе.

— Он первый, — ответил отец. — За ним будут другие.

Прищурившись, отец с минуту молча рассматривал поверхность озера, по которой ветер чертил свои письмена.

— Я слышу тебя, — тихо проговорил он.

Я знал, к кому он обращается.

— Папа! — сказал я. — Пора ехать домой.

— Можешь отправляться, если хочешь. Я посижу еще и послушаю своего приятеля.