Корона для миледи - Брейсвелл Патриция. Страница 57

Слишком много загадок, а загадки Эльгива не любила. Вульф, должно быть, — часть замысла отца, в чем бы тот ни состоял. Когда она в следующий раз увидит Элрика, она потребует встречи с братом и добьется от Вульфа признания в том, что намеревался сделать отец.

Эмма стояла в дверях крохотного деревянного строения, которое служило крепостной часовней. В этом тихом месте повседневный гвалт крепости отступал, и она всегда находила в ее стенах отдохновение. Как всегда, ее взгляд был прикован к лампаде, свисающей на цепи возле алтаря: ее пламя трепетало, словно звезда, сошедшая на землю. Однако, как только ее глаза привыкли к полумраку, она различила под лампадой коленопреклоненную тонкую фигурку с молитвенно опущенной головой.

Опять Хильда. Эмма часто встречала здесь девочку с тех пор, как ее дед Эльфрик, покинув Эксетер, уехал на север. Эмма жалела Хильду, явно скорбящую о своем отце, о котором она так поздно узнала, отце, который, если верить Эльфрику, не желал видеть своего ребенка.

Эмма ласково положила ладонь девочке на плечо. Хильда тут же вскочила на ноги. Потом, увидев, кто перед ней, снова опустилась на одно колено.

— Миледи, — прошептала она.

Помня о данном Эльфрику в Миддлтонском аббатстве обещании, Эмма сказала:

— Бремя нести легче, если оно разделено, Хильда. Если хочешь поговорить со мной, я тебя слушаю.

Девочка ничего не ответила, лишь одинокая слезинка скатилась по ее щеке, и она вытерла ее пальцами.

— Пойдем, — сказала Эмма, взяв ее руку, — присядем ненадолго.

Она подвела ее к низкой деревянной скамье, и они уселись на нее рядом, рука в руке, глядя на умиротворяющий огонек в алтарной лампаде.

Они сидели молча, поскольку Хильда, казалось, была не в состоянии говорить. В конец концов Эмма сказала:

— Если бы я была девочкой, которой отец запретил с ним видеться, то, думаю, я разрывалась бы между печалью и злостью.

Этим небольшим намеком она помогла Хильде преодолеть смущение.

— Я ему совсем не нужна, — сказала она тихим, сдавленным голосом. — Он — мой отец, мы с ним одна кровь, но он не хочет меня видеть. Он меня ненавидит, а я не знаю почему.

— Ах, Хильда! — вздохнула Эмма, обнимая девочку за худенькие плечи. — Он не ненавидит тебя. Просто ты — часть жизни, от которой он отказался много лет назад. Наверное, он считает, что для вас обоих будет лучше, если ваши жизни и дальше будут раздельными.

— Для меня это не лучше, — сказала Хильда голосом, прерывающимся от усилия сдержать слезы. — Это наказание, но я не совершила никакого преступления.

— Нет, конечно, не совершала, — успокаивающе сказала ей Эмма.

А вот отец Хильды совершил очень серьезное преступление. Дитя было еще слишком простодушно, чтобы понять: Эльфгара, даже ослепленного и униженного, могли счесть угрозой для короля. Этот человек был заклеймен как предатель, и любой, кто соприкасался с ним, даже сейчас, навлекал на себя подозрение.

Запрещая своей дочери видеться с собой, Эльфгар делал то малое, что было в его власти, для ее безопасности.

— Твой отец заботиться о твоем будущем, Хильда, — сказала она девочке. — Из-за его прошлых деяний ваше родство не может принести тебе пользы, скорее, даже навредит тебе. Я полагаю, что он запретил тебе встречаться с собой, потому что видит в этом свой долг.

— А разве не мой долг — проведать отца, который болен и лишен свободы? Разве не этого от нас требует Бог? Почитать отца своего? Заботиться о немощных?

На лице девочки отразилось страдание. Эмма понимала, что она должна отвечать взвешенными доводами разума, объяснить Хильде, что в данном случае дело было не в воле Бога, а в воле короля. Однако она сомневалась, что Хильда прислушается к ее объяснениям, и едва ли ее можно было винить за это. Отца девочки, к которому она так страстно стремилась, содержали всего в нескольких часах пути отсюда, но при этом ей было велено держаться от него подальше.

Даже самой Эмме это казалось несправедливым. Хильде едва исполнилось двенадцать лет, по сути, она еще ребенок. Что плохого в том, что она проведет хотя бы час наедине со своим отцом? А если все обустроить осмотрительно, кто об этом узнает?

В ее голове начал складываться план, и она улыбнулась Хильде.

— На днях, — сказала она, — я, наверное, поеду верхом в Торвертон, в монастырь Марии Магдалины. Ты можешь поехать со мной и еще несколькими людьми. Возможно, даже Маргот захочет поехать, поскольку эта обитель, насколько мне известно, славится своими лекарями. Я, конечно, не могу тебе пообещать, что мы сможем уговорить твоего отца с тобой повидаться, когда туда приедем. Но мы можем попытаться.

Хильда подняла взгляд на Эмму, и ее лицо засветилось таким же ясным светом, как и пламя в лампаде у алтаря.

— Ах, миледи, это правда?

— Да, но теперь послушай меня. Это будет нашим секретом. Сегодня вечером я сообщу об этом Хью, но ты должна вести себя так, будто ничего об этом не знаешь. Ты сможешь?

— Да, миледи.

— Хорошо. Теперь иди во дворец. Скоро будут накрывать на столы, и тебя хватятся.

Оставшись в церкви одна, Эмма задумалась о том, что она знала об отце Хильды. Этот человек предал собственного отца и пошел против своего короля. Когда его принудили выбрать суверена между Этельредом и Свеном, он выбрал Свена. Почему? Что подвигло благородного человека сделать такой выбор?

Она решила, что, пожалуй, стоит потратить время, чтобы узнать ответ на этот вопрос. Возможно, не только Хильде будет полезно посетить монастырь Марии Магдалины.

В тот вечер Эльгива вполуха слушала скучный ежевечерний отчет Хью о назначенных на следующий день посетителях Эммы. Эльгива стала слушать внимательнее лишь тогда, когда Эмма высказала свое несогласие.

— Я хочу отдохнуть один день, Хью, — сказала Эмма. — Я уже выслушала столько жалоб и просьб в последний месяц, что у меня от них трещит голова.

Хью начал было возражать, но она заставила его замолчать, подняв руку.

— Нет, я так решила. Мне нужен день отдыха за пределами города в обществе моих придворных дам и небольшого отряда стражи. Это не обязательно должно быть завтра и вообще на этой неделе, но в ближайшее время. Вы должны это согласовать. Так что посмотрите в ваше расписание и скажите мне, когда это будет возможно.

Хью назвал день, до которого была еще целая неделя, и Эмма удовлетворенно кивнула. Эльгива прикусила губу. Это как раз то, что ожидал услышать посланник ее отца уже не одну неделю.

«Вам нельзя будет ждать даже одного часа», — предупредил ее Элрик. Но она не могла просто так отправиться на прогулку за пределы крепости, особенно вечером, чтобы ее не остановили и не начали задавать вопросы. Возможно, ей удастся подкупить привратника, чтобы выпустил ее из дворца, но потом ей придется пройти мимо сотни или более того стражников, расквартированных в палатках с расставленными повсюду дозорами. Ей ни за что не удастся добраться даже до ворот. Нет. Пытаться сделать это сейчас бесполезно. Ей следует дождаться утра.

Задолго до рассвета, пока королева и ее придворные еще спали, Эльгива поднялась с кровати, которую делила с Гроей. Дрожа от предрассветной свежести, она натянула на себя старое серое платье и шаль, небрежно накинула платок Грои на заплетенные в косы волосы, схватила нож, которым пользовалась за столом, и беззвучно выскользнула из спальни королевы.

Отворачиваясь от нормандского гвардейца, она пробормотала приветствие по-франкски — одну из немногих известных ей фраз. В зале уже сновали слуги, расставляя столы и скамьи для завтрака. Эльгива ухватила кувшин со стола. Если ее спросят, то она несет эль для королевы. Но пока она торопливо спускалась по ступеням из дворцового зала, никто не обратил на нее ни малейшего внимания.

Внизу лестницы она оставила кувшин за деревянными бочками, затем пошла по краю узкого внутреннего двора, пробираясь позади глиняных печей, испускающих приятное тепло и свет во тьме, поскольку кухонные служки уже их затапливали. Она миновала очаги, над которыми грелись котелки с водой для утреннего омовения королевы, обогнула голубятню и подошла к воротам, выводящим из двора цитадели.