Лекарство от снов - Стрелковская Алина Дмитриевна. Страница 50

— Расслабься, это же только сны. Они тебе потому и снятся постоянно, что ты нервничаешь каждый раз так, будто все происходит наяву, — Людвиг воззвал к рассудку эльфа, медленно опустошая содержимое своей чашки. Делал он это по старой привычке, еще оставшейся от человеческой жизни. Почему-то большинству вампиров даже по прошествии сотен лет было трудно отказаться от давно ставших ненужными обычаев и традиций. Несмотря на то, что в полной мере вкус мог почувствовать разве что очень слабый и молодой вампир. Интересно, а его давний приятель Ламьен тоже не оставил своих привычек? Или же все-таки вампиризм, да еще полученный таким странным образом, что-то в нем изменил?

Строго говоря, если бы не Людвиг, Шут давно бы и думать забыл о лохбургском детективе, втянувшем его в криминальную аферу. Но рассказ почтенного господина Вэрбе о том, как он случайно вылил полбутылки крови на хладный труп своего бывшего помощника, не мог не отпечататься в памяти. Тем более, это было как раз в стиле Ламьена: случайно напиться абсента в самый ответственный момент, случайно довести работодателя до бешенства, случайно стать вампиром. Наверняка и сбежал он тоже случайно. А в каком шоке от всех этих случайностей был Людвиг! Ну да, не каждый же день оставляешь в кабинете окровавленный труп, а по возвращении понимаешь, что его мало того, что нет на месте, но еще и исчез он сам по себе. По крайней мере, если судить по отсутствию претензий со стороны полиции, за это время раз десять успевшей наведаться в магазин с обыском.

— Тебе б такие сны, посмотрел бы я на твое спокойствие, — проворчал Шут, скептически покосившись на собеседника.

— Да мне, признаться честно, и наяву подобного абсурда хватает, — хмыкнул вампир, тоже, очевидно, припоминая Ламьена. — А вообще, скоро Новый Год. Иногда чудеса, все же, случаются.

— Ну-ну. Что-то мне думается, что этот Новый Год я буду отмечать твоим чаем, — вздохнул эльф. Чудеса происходят с теми, кто в них верит, а значит ему этот праздник ничего нового не принесет. Если, конечно, Людвиг не поспешит сообщить ему что-нибудь интересное, дабы прокурор, наконец, удовлетворился объемом информации и отпустил его восвояси.

Людвиг поспешил.

— Я думаю, этот Новый Год станет чем-то более значимым, нежели обыкновенное чаепитие, — обнадеживающе сказал он, и Шут понял, что вампир запланировал что-то важное. Что ж, Новый Год — это очень символичный праздник. К тому же, в эту ночь везде царит такой бардак, что захватить власть становится просто-таки плевым делом. Особенно если учесть, что речь идет о Лохбурге, и что Людвиг, без сомнений, придумал что-то исключительное. Осталось только выяснить что…

Наутро эльф покинул магазин с раскалывающейся от обилия информации головой. Вэрбе, войдя в раж, часа три расписывал ему свой гениальный план, периодически сетуя на то, что он, мол, совсем не слушает и, кажется, даже зевает. Но он слушал, причем очень внимательно. И действительно изображал рассеянность, чтобы собеседник не заткнулся раньше времени. Но все прошло как нельзя лучше и, шагая на рассвете по площади Правосудия, музыкант вдруг в полной мере ощутил, как близок он к цели. Он так долго все просчитывал, так долго воплощал в жизнь на первый взгляд невероятную идею Джастиса использовать его, музыканта и актера, на благо короны… и вдруг все закончилось.

Поговорить с прокурором. Забрать, наконец, из ламьеновской конюшни Дефекта, который так и остался на попечении слуг исчезнувшего хозяина. Попрощаться с Леттером… и он может ехать в Столицу хоть сегодня! Все это было так резко и неожиданно, что он даже растерялся на долю секунды.

«Ну, если ты все-таки намерен нестись в Столицу и, как последний идиот, преследовать ненавидящую тебя ведьму, тебе действительно больше нечего здесь делать», — язвительно отозвался Волк, в последнее время подававший голос все реже и реже. Казалось, он был чем-то всерьез обижен, но выяснить отношения все никак не удавалось. Он и раньше-то не понимал логику своей второй ипостаси, а теперь она и вовсе вела себя совершенно неестественно. Впрочем, так даже лучше. По обществу Волка скучать было трудно, особенно если учесть, что он являлся живым олицетворением всех его проблем. Более того, сейчас эльфа волновали совершенно другие вопросы: впереди ждал новый день, новый город и новый этап его абсурдной жизни.

Глава 11

Бал удался на славу. Впрочем, это было вполне ожидаемо. Каждый бальный сезон в Столице напоминал своеобразный конкурс на самое богатое воображение и вполне мог проходить под девизом «Выпендриваемся везде и всегда!». Особенно ярко это выражалось в конце декабря, когда близился Новый год, и городская знать, в едином творческом порыве, тратила кучу денег и времени на то, чтобы превратить свои дома в нечто невообразимое. Сангриту эта массовая любовь к помпезным украшениям всегда чрезвычайно забавляла. Все эти маститые лорды и леди порой настолько напоминали ей маленьких детей, впервые увидевших гуашь, что она просто не могла не веселиться, глядя на них. И хотя к Столице и ее негласным законам ведьмочка всегда относилась с изрядной долей иронии, другим Новый год она себе даже не представляла. Разве можно предположить, что в этот волшебный праздник почтеннейшие семейства города не станут пытаться выделиться и быть оригинальнее, чем на самом деле позволяет их фантазия? Разве могут столичные дамы удержаться и не похвастаться перед всеми своим новым бриллиантовым колье или роскошной меховой накидкой, стоившей их мужьям целое состояние? Разве было хоть когда-нибудь так, что новогодний маскарад проходил без интригующих происшествий? Раз в году строгая и гордая Столица обязательно преображалась, преподносила Королевству легкомысленные сюрпризы и оставляла в душе то прекрасное ощущение происходящего чуда, какое не мог подарить ни один другой город.

Должно быть, именно поэтому Сангрита вовсе не чувствовала себя несчастной, лавируя вместе с Маргой среди гостей леди Эмилии, той самой дамочки, посещением которой не так давно озадачил свою внучку мэтр Фламмен.

Теоретически, где-то в ослепляющей роскоши зала должен был затеряться еще и незабвенный Эдуард Тарри. Последний, по мере развития их знакомства, все больше напоминал ведьмочке комнатную собачку, так как с самого начала заимел привычку таскаться за ней всюду, куда бы она ни шла. Был он подкаблучником всегда, или таковым его сделала жениться на бывшей леди Джастис — для девушки осталось загадкой, но чем больше времени проходило, тем сильнее поэт ее раздражал. Не будь данного дедушке обещания, она бы давно уже высказала во всеуслышание свое истинное к господину Тарри отношение, но поскольку обязательства, все же, никто не отменял, приходилось вежливо улыбаться и смиренно слушать все, о чем он не начинал болтать. Ко всему прочему, этот поэт обладал ужасающей привычкой напиваться каждый раз, когда ему казалось, что его обделяют вниманием. К слову, казалось это ему постоянно. Естественно, восполнять недостаток внимания тоже приходилось ей. Эдуарда даже в трезвом состоянии выносить было трудно, а в пьяном и подавно…

Вот и сейчас, мысли ее главным образом были сосредоточены на том, чтобы найти свою обузу среди гостей. Сделать это, кстати говоря, было не так-то просто. Помимо огромных размеров зала существовали помехи в виде бесконечного количества знакомых, спешащих поздороваться и потрепаться о какой-нибудь ерунде, и Марги, которая господина Тарри в принципе не переваривала и совершенно не могла понять, зачем Сангрита так о нем беспокоится. Тот факт, что это вовсе не ее прихоть, а Джастиса, актриса полностью игнорировала, считая эту абсурдную затею лишь очередным чудачеством своей внучки.

Результат получился соответственным: нашла Сангрита свою пропажу лишь через час. Эдуард, в гордом одиночестве и некотором отдалении от прочих гостей, сидел в обнимку с полупустой бутылкой виски и самозабвенно что-то ей рассказывал. Подойдя ближе, ведьма без труда узнала знакомую песню: никто, мол, его, непризнанного гения, не ценит, обожаемая жена бессердечно укатила в Лесной город, и остался он, бедняга, наедине с мучительным одиночеством. Этот трагичный монолог Сангрита за время их знакомства успела выучить наизусть и даже не пыталась оспаривать. Поэту, судя по всему, не нужен был ни слушатель, ни собеседник. Он успешно упивался собственными надуманными страданиями, что на уровне подсознания даже приносили ему удовлетворение. Но нравственная сторона вопроса сейчас была совершенно не важна, а вот то, что этот кретин опять напился, да еще прилюдно, могло иметь серьезные последствия.