Букет полыни (СИ) - Романовская Ольга. Страница 81

Маркиз допускал и тайный брак, но госпожа Дартуа была категорически против: она не желала раздоров в семье, хотела настоящую свадьбу, где бы не пришлось думать ни о чём, кроме своего счастья.

- Скажите, вы выйдете за меня?

Ивар встал на одно колено, не сводя взгляда со Стефании. Она смутилась и медлила с ответом. А он ждал, с надеждой глядя в глаза. Наконец госпожа Дартуа ободряюще улыбнулась и пообещала подумать:

- Сейчас ещё рано. Я замужем, у меня ребёнок от другого, а вы не получили отцовского благословения. Обдумайте всё, милорд, чтобы не пожалеть и не винить меня после во всех своих бедах.

- Как я могу? - с укором пробормотал он, уткнувшись лицом в её руки. Потом поднял голову и потребовал: - Скажите, что выйдите за меня, скажите, что любите!

Любит… Стефания задумалась. Что же она испытывает к Ивару, это ли называется любовью? Ответила так, как учили, в духе двора:

- Вам мало шарфа, который я подарила милорду? Это ли не знак, что вы занимаете место в моём сердце?

Просиявший маркиз заключил её в объятья, позабыв о беременности возлюбленной, и пылко расцеловал. Стефания же поморщилась от боли и попросила отодвинуться: он слишком сильно надавил на живот.

Окрылённый надеждой Ивар ушёл, поклявшись, что разведёт её с Мишелем Дартуа через пару месяцев после рождения ребёнка.

- Ему достанется дитя, а мне вы, - на прощание бросил он. - И мне плевать на тех, кто считает, что вы мне не пара.

Эти слова резанули Стефанию. То есть её ребёнка собирались отдать чужому человеку? Но она не намерена отдавать его - не кукушка! Ни в приют, ни приёмным родителям - никому. А Ивар, похоже, давно решил его судьбу. Что ж, маркиза можно понять: зачем ему бастарда? Но только Стефания желала, чтобы супруг усыновил дитя, а не делал вид, будто его не существует. А для Ивара так и было. Ни разу он не поинтересовался, ворочается ли ребёнок, не пожелал взглянуть на отпечатавшуюся вдруг на мамином животе ручку или ножку, даже не коснулся его.

И грудь, уже сочившаяся молоком, не прельщала, а даже отталкивала. Как иначе объяснить то, что Ивар брезговал касаться сосков?

Решив отложить неприятный разговор до рождения ребёнка, Стефания постаралась успокоиться и не думать ни о супруге, ни о судьбе малыша.

Дни тянулись за днями, принеся с собой первый снег начала ненастного декабря. Он быстро растаял, но оставил ледяной привкус зимы.

Через неделю сильнейшие ветра обрушат на Лагиш шторма, сделают море не судоходным. Сначала небеса будут поливать дождём, а потом, ближе к Светлому празднику, засыплют снегом, скуют водоёмы льдом.

Осень сменялась зимой быстро, чуть ли не за пару дней.

Живот Стефании вырос так, что она с трудом могла устроиться на кровати так, чтобы не мешал. Спина ныла, сидеть госпожа Дартуа тоже не могла, только полулежала. Как выглядят собственные ноги, успела давно забыть, а уж ходить и не пробовала.

Комнату затемнили, немного отодвинули ширму, заранее готовя всё для родов. Стефания мечтала, чтобы они скорее наступили, чтобы живот опал: лекарь сказал, что это верный признак скорого разрешения от бремени. Но, глядя на вместилище ребёнка, госпожа Дартуа никак не могла понять, опустился он ниже или нет. Живот и так давно притягивал тело к земле, а не гордо выпячивался.

Дитя всё чаще ворочалось, но выходить не желало. Стефания же, устав от недосыпаний, ломоты и лежачего образа жизни, пыталась молитвой ускорить его рождение. Она чувствовала, что лекарь ошибся в расчётах, и ребёнок родится чуть раньше, нежели люди отпразднуют День божественного всепрощения и любви, в которой он открыл Истину первому пророку.

Устав читать, госпожа Дартуа полулежала-полусидела на подушках и со скуки жевала орехи: Ивар позаботился, чтобы они и другие вкусности не переводились.

В спальне было жарко натоплено, поэтому Стефания попросила откинуть одеяло.

Служанка куда-то вышла, поэтому приход герцога Лагиша остался незамеченным. Остановившись у ширмы, он хмыкнул, рассматривая госпожу Дартуа, одетую в одну ночную рубашку. Разглядеть удалось многое.

Стефания не могла перевернуться, так и продолжала лежать в не слишком приличной позе. Хотела прикрыть грудь, но не стала, вместо этого, не отрываясь, не мигая, глядела в глаза герцогу.

Внутри шевельнулось что-то, вроде гордости: даже в таком положении она способна привлечь мужчину. Её тело способно привлечь мужчину! Расплывшееся, с необъятным животом. А ведь с неё мысленно сняли рубашку. Впору бы возмутиться, укорить - а она радовалась, даже улыбнулась - как комплименту.

- Да, отсюда ваше 'интересное положение' как на ладони, - усмехнулся Лагиш, наконец перестав смущать её. - Ивар передал, что этот Мишель чего-то требовал… На вашем месте, я бы выделил ему небольшую долю в доходе от Кавардийского баронства. Но язык он так и так не распустит: я позабочусь.

- Благодарю, Ваша светлость. Вы отнеслись ко мне с таким сочувствием…

- Пустое! - он подошёл вплотную к Стефании, задал пару вопросов о её здоровье.

Госпожа Дартуа с улыбкой ответила, что всё в порядке, только устала лежать и ждать.

- Такова уж женская доля, - пожал плечами Лагиш.

Он уже собирался уходить, потянулся к руке, когда вдруг передумал и потянулся к её животу. Стефания не выразила ни малейшего недовольства, когда его пальцы коснулись ткани рубашки. Наоборот, она глубоко вздохнула, всем своим видом показывая, что не возражает. Да и зачем возражать, если это так приятно, тепло, то, чего ей хотелось все эти месяцы.

Ладонь Лагиша легла на живот целиком, скользнула дальше, на вершину вздымавшегося холма, и ниже, вплоть до придела приличий. В первый раз легко, потом с лёгким нажимом, поглаживая.

Решившись, Стефания на миг коснулась пальцами его ладони, сделав вид, что оправляет рубашку. Будто огнём обожгло. Дыхание вмиг участилось; внутри поселилась сладостная истома.

А герцог руку не убрал, продолжив гладить живот, наблюдая за реакцией госпожи Дартуа. Постепенно его действия вышли за грани морали: он позволил себе коснуться обнажённой кожи.

Стефания сама не понимала, что с ней происходит, поймала себя на том, что развязала завязки рубашки, практически полностью обнажив грудь. Покраснела и поспешила прикрыться. Совсем стыд потеряла: не мужчина, а она сама раздеться спешит. Беременная, которая рожать должна!

А внутри бесновались греховные желания, жажда новых прикосновений, того, чтобы его рука, которая замерла там, на её животе, под рубашкой, оказалась чуть ниже. Но герцог не собирался ни задирать подола, ни хотя бы дотронуться до бёдер. Предельно аккуратно, убрал руку, не задев ничего, кроме ткани, пожелал лёгких родов и удалился.

Госпожа Дартуа осталась же лежать и думать о случившемся. Прикрыв глаза, млела, стараясь удержать внутри тепло чужих пальцев. Она поняла, что только что испытала, но решила, что такого больше не повториться, потому что это противно морали и скатит её на дно.

Представила Ивара, вспомнила его поцелуи, обещания - вроде, отпустило. Спустя две недели Стефания произвела на свет девочку. Вопреки опасениям, роды выдались лёгкими, немало удивив повитуху. Госпожа Дартуа же не считала проведённые в потугах шесть часов малым сроком. Всё это время она пребывала в сознании, молилась и жаловалась суровой помощнице на то, что устала и больше не может. Но повитуха не обращала внимания на её стенания, отдавала короткие указания и попивала тёплый эль.

Подвергшись пристальному осмотру, дитя было признано здоровым и без следов сглаза. Наблюдавшей за процедурой Стефании, взмокшей, вымотанной родами, мерещилось, будто повитуха желала найти в младенце хоть какую-то червоточину. Госпожа Дартуа понимала, что всем известно, что ребёнок зачат во грехе, а у простого люда к этому особое отношение - как к бесовой печати.

Малышка уродилась крикливой, но симпатичной. Стефания же и вовсе считала её красивой. По всему видно, что пойдёт в мать - короткие волосики уже тёмные.