Дом, в котором… Том 1. Курильщик - Петросян Мариам. Страница 9

– Смотри, мам, он прохладный. Солнце его не трогает. Странно, правда?

– Глупости, милый, – отмахнулась мать. – Солнце трогает все, что может достать. Просто он темнее соседних домов и от этого кажется более холодным. Сейчас я войду туда, а ты подождешь меня здесь. Хорошо?

Она подняла чемодан на четвертую ступеньку крыльца и прислонила его к перилам. Позвонив, замерла в ожидании, а мальчик сел в самом низу лестницы и уставился в другую сторону. Когда замок щелкнул, он обернулся и успел увидеть белый подол, тут же исчезнувший за дверью. Потом дверь захлопнулась, и он остался один.

Встав со ступеньки, мальчик подошел к стене и прислонился к ней щекой.

– Холодный, – сказал он. – Солнце не может достать его.

Он отбежал от Дома и посмотрел на него издали. Виновато покосился на дверь, передернул плечами и зашагал вдоль стены. Дойдя до угла, еще раз оглянулся, помедлил и повернул.

Еще одна стена. Мальчик добежал до ее конца и остановился.

За следующим поворотом оказался двор, отгороженный сеткой. Пустой и унылый, такой же раскаленный, как все вокруг. Зато Дом с этой стороны был совсем другим. Разноцветный и веселый, он как будто решил показать мальчику свое другое лицо. Улыбающееся. Лицо не для всех.

Мальчик подошел вплотную к сетке, чтобы рассмотреть это другое лицо Дома получше и, может быть, даже угадать, кто нарисован на его стенах, и увидел покосившееся сооружение из картонных коробок. Самодельный домик, прикрытый ветками. На крыше его торчал обвисший от безветрия флажок, картонные стены были увешаны самодельным оружием и колокольчиками. Шалаш был обитаем. Изнутри доносились голоса и шорохи. Перед входом чернела кучка золы, обложенная кирпичами.

Им разрешают разводить костры…

Он прижался к сетке, не замечая, что на майке и жакетке отпечатался ржавый сетчатый узор. Он не знал, кому – «им», но понимал, что много лет этим «им» быть не могло. Он смотрел, пока его самого не заметили через неровно вырезанное окошко.

– Ты кто? – спросил хрипловатый детский голос, и в дверном проеме домика появилась повязанная цветастым платком голова. – Лучше уходи. Здесь чужим нельзя.

– Почему? – с интересом спросил мальчик.

Пошатнувшись, шалаш выпустил еще двоих обитателей. Третий остался выглядывать из окошка. Трое загорелых мальчишек с разрисованными лицами уставились на него через сетку.

– Он не из этих, – сказал один другому, кивая на зубцы многоэтажек. – Он вообще нездешний. Вон как глядит…

– Мы на автобусе приехали, – объяснил мальчик в жакетке. – А потом еще пешком.

– Вот и иди отсюда пешком, – посоветовали ему из-за сетки. Он отошел на несколько шагов. Он не обиделся. Просто это были странные мальчишки. Что-то с ними было не так. И ему хотелось понять, что именно.

Те, со своей стороны, разглядывали его и обсуждали без всякого смущения.

– С Северного полюса, наверное, – сказал маленький, с очень круглой головой. – В кофточке. Совсем дурачок.

– Сам ты дурачок, – сказал другой. – Рук нету, вот он и в кофте. К нам привезли. Не видишь?

Они переглянулись и захихикали. Тот, что сидел в домике, тоже засмеялся, раскачивая его своим смехом.

Мальчик в жакетке попятился.

Они продолжали смеяться:

– К нам, к нам!

Он повернулся к ним спиной и побежал. Неуклюже сутулясь, чтобы не слетела жакетка.

Выскочив за угол, врезался в кого-то, и тот схватил его за плечи.

– Эй, потише! Что такое?

Мальчик затряс головой.

– Ничего. Извините. Меня ждут вон там. Пожалуйста, отпустите.

Но человек его не отпустил.

– Пойдем, – сказал он. – Твоя мать сидит у меня в кабинете. Я уже начал гадать, что говорить, если не найду тебя.

Человек был из прохладного дома. У него были синие глаза и серые волосы, он был горбоносый и щурился, как щурятся люди, которые носят очки.

Они поднялись по ступенькам, и человек из прохладного дома взял чемодан. Дверь была приоткрыта. Он посторонился, пропуская мальчика.

– А те, из шалаша… Они здесь живут? – спросил мальчик.

– Да, – обрадовался синеглазый. – А вы уже познакомились?

Мальчик промолчал.Он переступил порог, человек из Дома вошел следом, и дверь за ними захлопнулась.

Они жили в комнате, уставленной полками с игрушками. Мальчик и мужчина. Мальчик спал на диване с плюшевым крокодилом, мужчина ставил рядом раскладушку. Оставаясь один, мальчик выходил на балкон, ложился там на надувной матрас и смотрел сквозь перила на игравших внизу ребят. Иногда вставал, чтобы его было видно. Ребята задирали головы и улыбались. Но никогда не звали спуститься. Втайне он ждал этого приглашения, но его не звали. Разочарованный, он ложился обратно на матрас, смотрел вниз из-под полей соломенной шляпы и слушал их тонкие, похожие на птичьи, голоса. Иногда он закрывал глаза и представлял себя на пляже, дремлющим под тихий шелест волн. Крики мальчишек делались чаячьими. Ноги облезали и покрывались коричневым загаром. Он уставал от безделья.

Вечерами они сидели на ковре, мальчик и синеглазый, носивший странное имя Лось, которое не было именем, слушали музыку и разговаривали. У них был скрипучий проигрыватель и пластинки в ветхих конвертах, которые мальчик разглядывал, как картины, очень внимательно, ища в них сходство с музыкой и не находя его. Летние ночи входили в балконную дверь. Они не включали свет, чтобы не приманивать комаров. Однажды мальчик увидел мелькнувшую по синему бархату неба тряпку. Это была летучая мышь, похожая на крысиное привидение в рваном плаще. С тех пор он садился так, чтобы видеть небо.

– Почему ты называешь себя Лосем? – спросил однажды мальчик.

Он думал о бродящих по лесам лосях, с рогами, кружевными, как дубовые листья. О них и об оленях, которые доводились им родственниками. Хотя у оленей рога были совсем другие. Он долго думал обо всем этом, прежде чем спросить.

– Это кличка, – объяснил Лось. – Прозвище. У всех в Доме есть прозвища, так уж здесь повелось.

– И у меня тоже, раз я здесь живу?

– У тебя пока нет. Но будет. Когда вернутся остальные ребята и ты переберешься в общую спальню, тогда и у тебя тоже появится кличка.

– Какая?

– Не знаю. Надеюсь, что симпатичная. Если повезет.

Мальчик задумался, как его можно назвать, но ничего не придумал. Это зависело от тех, которые должны были вернуться. И ему захотелось, чтобы они вернулись поскорее.

– Почему они не зовут меня? – спросил мальчик Лося. – Думают, что я не могу играть? Или они меня не любят?

– Нет, – сказал Лось. – Просто ты в Доме новый человек. Должно пройти какое-то время, прежде чем они к тебе привыкнут. Поначалу так бывает со всеми. Потерпи.

– Сколько времени должно пройти? – спросил мальчик.– Тебе очень скучно? – спросил его Лось.

На следующий день Лось пришел не один. С ним был мальчик, который никогда не играл во дворе и которого никогда не было видно из окон. – Я привел тебе друга, – сказал Лось. – Он будет жить с тобой, и ты не будешь скучать в одиночестве. Это Слепой. Делайте что хотите – играйте, беситесь, ломайте мебель, только постарайтесь не ссориться и не жаловаться друг на друга. Комната теперь ваша.

Слепой не играл с ним, потому что не умел играть. Он послушно сидел с мальчиком, будил его по утрам, умывал и причесывал. Слушал его рассказы, почти не отвечая, и ходил по пятам, как приклеенный. Не потому, что ему так хотелось. Просто ему казалось, что именно этого хотел от него Лось. Желание Лося было для него законом. Если бы Лось попросил, он прыгнул бы с балкона или с крыши. Или даже сбросил оттуда кого-нибудь другого. Безрукого мальчика это пугало. Лося это пугало намного сильнее. В душе Слепой был взрослым – взрослым отшельником. У него были длинные волосы и лягушачий, в красных болячках рот, он был бледный, как привидение, и ужасно худой. Ему было девять лет. Лось был его богом.

Память Слепого пахла, звенела и шуршала. Она несла запахи и ощущения. Она не простиралась так далеко, как у других, – раннего детства Слепой не помнил. Почти. Например, из самых дальних ее глубин он извлекал только бесконечное сидение на горшке. Их там было много очень маленьких мальчиков, и все сидели в ряд на одинаковых жестяных горшках. Воспоминание было грустным и плохо пахло. Позже он вычислил, что их выдерживали в этой позиции не меньше получаса. Многие успевали сделать все, что полагалось, но оставались сидеть, дожидаясь остальных, потому что таков был порядок, а к соблюдению порядка их приучали с пеленок.