Memow, или Регистр смерти - Д'Агата Джузеппе. Страница 22

Мы составляем три стола, вытянув по жребию комбинации игроков, чтобы никто не мог выбрать себе предпочитаемого противника, — того, кого считает «петух», неумехой. В определенном смысле все мы игроки-профессионалы.

Аликино изобразил улыбку: он едва был знаком с игральными картами, и все же, выудив сведения из учебника игры в покер, вложил массу информации в Memow. Теперь ему было интересно посмотреть, как машина выйдет из положения в этой довольно сложной и трудной творческой ситуации.

Компьютер прекрасно может играть в шахматы. Покер — игра куда более сложная.

После первой же сдачи карт — мне выдали их с сосредоточенным видом, который не предвещал ничего хорошего, — я сразу же понимаю, что этот вечер для меня потерян. Жалкие три восьмерки. Конструктор, сидящий напротив меня, идиот, тасующий свои карты, словно кирпичи, подсматривает мою взятку с одной-единственной целью — выиграть побольше денег. И естественно, блефует. Стервы карты, и безумец тот, кто играет с такой швалью. Но если вечер видится явно неудачным, что ты делаешь? Бросаешь игру?

Нет, ты не можешь ее бросить! Ты прекрасно знаешь, что в такие вечера, как этот, ты можешь выиграть огромное состояние или потерять все, ну буквально все. Честь и достоинство — понятия смехотворные, когда я говорю «все». Но ты можешь бросить игру, только когда другие тебя обязывают сделать это.

Часа через два медленного и неуклонного падения мне вдруг выпадает возможность сделать два сказочно удачных хода, на которые я решаю поставить все, чтобы отыграться. Но ничего не получилось. Оплеван еще больше, чем прежде.

Короче говоря, меня облегчили на три миллиона с какой-то мелочью, которую я с трудом раздобыл с точным прицелом выиграть столько же. Я не из тех, кто постоянно подводит баланс выигрышей и проигрышей. Я не веду счет. У меня смутное ощущение, что я в полном пассиве, но я помню иные свои выигрыши, которые, по-моему, достойны войти в историю покера.

Здесь, в кругу профессионалов, возможностей вновь войти в игру мало. Они скорее всего теоретические. Просить в долг — глупо. Никто не станет давать тебе денег для того, чтобы ты, если повезет, выпотрошил своего заимодавца. Играть в долг на слово не позволят, если только ты не обладаешь всем известным состоянием, которое, разумеется, не можешь носить в кармане. С другой стороны, я не могу ставить на кон открытые банковские чеки. Пару раз пришлось иметь немало неприятностей из-за них, и это не очень-то хочется повторить, не говоря уже о риске навсегда потерять дорогу в серьезные игровые круги.

Остается только просить помощи по телефону. Не по телефону доверия, разумеется, чтобы тебя навсегда освободили от тяги к порочной карточной игре. Я имею в виду другое — просить в долг, если у тебя есть друзья, имеющие деньги и готовые предоставить их тебе в четыре часа утра.

У меня нет таких счастливых связей, тем не менее пытаюсь дозвониться Ванде, моей подруге, графине. Я не шучу, она, похоже, и в самом деле настоящая венецианская графиня. Кто знает, удастся ли мне поймать ее как раз в тот момент, когда она получила немного денег на телевидении или у кого-нибудь из продюсеров… Словом, она актриса, но с какой стати она должна давать мне деньги, если по всем правилам это я должен содержать ее. В знак признательности? За любовь?

Телефон звонит долго. Нет дома. Аппарат не выключен, она никогда не выключает его, потому что всегда ждет, что, как в бульварных романах для дурочек, он зазвонит вдруг среди ночи — из-за разницы в часовых поясах — и с ней заговорит какой-нибудь американский продюсер, умирающий от желания сделать из нее кинозвезду.

Нет ничего тяжелее, чем смотреть, как играют в карты другие. Сколько взяток ты получил бы, будь у тебя их карты.

Поэтому появление новых посетителей — для меня приятное развлечение, а также повод надеяться вновь вступить в игру.

Они позвонили недавно, используя условные фразы друзей чьих-то друзей. А на самом деле оказалось, что это полиция.

Самый неудачный вечер. Прощай надежда отыграться. Кроме того, начнется вся эта тягомотина с выяснением личности, с предъявлением обвинения в занятии азартными играми. Знаю, что скорее всего это ничем не кончится, потому что наш солидный клуб имеет хороших покровителей, но все равно не могу унять раздражения. Требую от полицейского, чтобы он перестал вмешиваться в личные дела людей и не совал бы свой нос в то, каким образом они предпочитают избавляться от своих денег.

Изъясняюсь в таких выражениях, которые явно не устраивают полицейского. Он предлагает мне проследовать за ним в участок. Вот там и продолжим развлечение, отвечает он, там и ответите за оскорбление и сопротивление чинам полиции в общественном месте, а может, и за то и за другое.

Именно этого я и добиваюсь, потому что у меня тоже есть свои покровители, но мне надо быть осторожным и не афишировать их при таком обилии свидетелей.

В полиции начинается обычная канитель с формальностями.

— Меня зовут Аликино Маскоро. Маскаро Аликино.

Родился тогда-то, там-то, проживаю там-то, профессия.

Я говорю:

— Послушайте, давайте сделаем так, — позвоните-ка комиссару Лучано Пульези.

Он внимательно смотрит на меня:

— Комиссару Пульези?

Я вздыхаю как человек, у которого кончается последнее терпение.

— Да, именно ему.

— Я не могу звонить ему в такой час.

— И все же позвоните. Беру ответственность на себя.

Он тянется к телефонной трубке, но передумывает и встает. Грубо бросает мне, чтобы я подождал, и выходит.

Другой полицейский, составлявший протокол, старается не смотреть на меня. Через несколько минут возвращается тот, что уходил.

— Дозвонились?

— Можете идти.

Прекрасно. Ухожу как ни в чем не бывало. Мой темный элегантный костюм легко открывает мне дорогу в толпе задержанных ночью людей, что ждут в коридоре.

Зеленый текст Memow застыл, словно машина решила позволить себе небольшую передышку. Аликино тоже нуждался в ней. Ему необходимо было привести в порядок свои мысли, постараться снять волнение, которое до сих пор заставляло его сидеть в напряжении, затаив дыхание. Ему требовалось также вернуть себе верное ощущение времени, потому Memow начал работу, исходя из реального времени, а потом принялся писать очень быстро, намного быстрее. И действительно, весь сочиненный им текст был написан менее чем за час. Это значит, что машина опережала события, о которых рассказывала.

Компьютер центрального архива не давал о себе знать. Это был признак того, что работа Memow была плодотворной. Человек, возникавший в результате работы Memow, был живым, подлинным. Казалось, к нему можно прикоснуться, заговорить с ним, хотя бы для того, чтобы спровоцировать его злой сарказм. Столь точный, безошибочный результат самым невероятным образом превосходил все теоретические расчеты, все самые большие ожидания и выходил за пределы даже самого пылкого воображения.

Превосходная работа.

Даже слишком превосходная, отметил Аликино, перечитывая то, что написал Memow и что принтер воспроизвел на бумаге.

8

Аликино решил оставаться в офисе день и ночь, питаясь бутербродами, а когда совершенно необходимо будет отдохнуть, тут же и спать, положив голову на стол. Он принес из дому зубную щетку, пасту и электробритву: самое необходимое, так как, учитывая скорость работы Memow, полагал, что эксперимент продлится недолго. Если только не возникнет какая-нибудь непредвиденная трудность, которую он не мог учесть сейчас и заложить в программу.

В принципе была только одна основная причина, способная остановить творчество Memow, — отсутствие или недостаток информации, сырья, в котором он нуждался, чтобы бесперебойно функционировал его искусственный интеллект. При отсутствии такого сырья компьютер остановился бы, точно мотор без топлива. Это обстоятельство было ключевым моментом всей операции, и поэтому Аликино неустанно и непрестанно снабжал свою исключительную машину массой информации — топливом, которое Memow жадно поглощал.