Деус Вульт! - Дагген Альфред. Страница 42

Рожер без труда получил разрешение отправиться в гарнизон замка; после многомесячной осады охотников сидеть в четырех стенах было мало, а герцог Нормандский даже обрадовался возможности отделаться от спешенного рыцаря, ставшего для отряда обузой. Через три дня строительство замка было закончено, и Рожер стал готовиться к переезду. Он должен был находиться в замке постоянно, а Анне предстояло коротать время в одиночестве. Это было единственное слабое место во всей затее. В последнее время их отношения стали настороженно-дружелюбными, чем-то средним между выполнением долга и соблюдением правил вежливости. Рожер по-прежнему любил жену и с тоскливой надеждой ждал, что вскоре наладится их прежнее походное товарищество. Но он не мог заставить себя попросить прощения за неудачу в бою, а она не могла простить его. Может быть, в его отсутствие затянется эта брешь отчуждения? Все же он собирается, рискуя жизнью, добыть для нее деньги, как и положено настоящему рыцарю.

Он боялся оставлять ее одну не только потому, что лагерь был полон разбойников, но и из страха за ее репутацию. Большинство пилигримов к этому времени вело не очень-то добродетельную жизнь, а склонность прованских дам строить куры была слишком хорошо известна. Просить последить за ней отца Ива не хотелось: тот был еще не стар, а многие клирики открыто сожительствовали с деревенскими женщинами. Никто бы не поверил, что священник может находиться с женщиной наедине и не согрешить с ней… Как всегда, помог Роберт де Санта-Фоска, готовый на все, лишь бы убрать препятствия, мешавшие Рожеру служить его обожаемому графу: он предложил Анне разделить жилище с одной итальянской баронессой. Жена по-прежнему будет столоваться у герцога Нормандского, иначе ей пришлось бы платить за еду, что уменьшит тайные доходы ее мужа. Кроме того, подобный выход позволит ей не чувствовать себя приживалкой.

И все же оставалась опасность, что она может злоупотребить своей свободой, оставшись без присмотра камеристки. Рожера сильно беспокоила эта мысль, и в конце концов он приказал жене беспрекословно слушаться кузена Роберта как себя самого. Роберт был заинтересован в сохранении фамильной чести, потому что начнись в лагере сплетни о поведении невестки, и позор неминуемо коснется и его.

Жизнь в Кладбищенском замке, как его тут же окрестили, была тяжела и опасна. Строго говоря, замок был почти не укреплен: еще турки сделали склон кургана более крутым, соорудив что-то вроде эскарпа, и выкопали под ним ров; пилигримы же возвели на вершине семифутовую стену из бесформенных, не скрепленных известковым раствором камней, которые поддерживала лишь сколоченная из бревен рама. В этой стене были проделаны бойницы для арбалетчиков. На три фута ниже бруствера был устроен деревянный помост для защитников замка. Вход и выход осуществлялся через деревянную калитку, настолько узкую, что в нее с трудом протискивался один человек. Напротив, за рекой, на расстоянии полета стрелы, находились могучие Мостовые ворота Антиохии, башни которых были оснащены баллистами. С помощью ядер городской гарнизон мог разнести замок в щепки, но варвары-турки ничего не смыслили в осадных машинах, а покоренные ими христиане, которые умели управляться с баллистами, были ненадежны — большинство пущенных ими снарядов летело мимо цели. Кроме того, замок был расположен слишком близко к вражеским позициям. Турки могли в любой момент незаметно собрать силы, устроить вылазку и атаковать их. Как ни странно, они не стали разрушать мост после потери форпоста на кладбище. Возможно, в их планы входило держать пилигримов в напряжении угрозой вылазки. Осаждающие тоже не пожелали ломать мост, поскольку он мог пригодиться на случай внезапного штурма. Это означало, что защитников замка могли перебить в любое время дня и ночи, да и от случайной стрелы или ядра никто не был застрахован, поскольку крыши у замка не было. Но зато после попусту потраченной зимы рыцари по-настоящему взялись за осаду и стремились удерживаться на новой позиции.

Как-то в мае Рожер стоял на помосте за известняковой стеной. Голова его торчала над бруствером. Стоило туркам засуетиться вокруг баллист, и он объявил бы тревогу. Чуть ниже притулился арбалетчик. Взгромоздив на плечо свое страшное оружие, он пристально и завороженно смотрел сквозь бойницу на закрытые ворота. Остальные обитатели замка лежали во дворике и дремали на солнце. Ночи здесь были холодные, а для многих и бессонные. Рожер был сыт — аванпосты кормили лучше, чем прочих паломников. Припекало жаркое весеннее солнце, и его слегка разморило. Однако следить за крепостью было необходимо, и он, чтобы не заснуть, принялся читать покаянные псалмы. Кто-то поднимался на галерею по деревянной лестнице. Он обернулся и увидел отца Ива.

— Добрый день, мессир де Бодем! — поздоровался священник. — Давно мы не виделись, и я решил, что пора вас навестить. И совсем забыл, что вам приходится дежурить и по ночам, и только сейчас спохватился. Но, слава Господу, вы не спите.

— Входите, отец мой! Какие новости? — радостно поинтересовался Рожер. До затворников замка лагерные сплетни доходили нечасто. — Ложитесь рядом и держите голову пониже. Не следует подставлять незащищенный лоб под вражеские стрелы.

Отец Ив опустился на помост, подперся локтем и покосился на солнце.

— А в хорошую погоду здесь неплохо! — жизнерадостно воскликнул он. — Похоже, трудности вашей службы сильно преувеличены!

— Интересно, что бы вы запели, если бы пришли темной ночью под ледяным дождем, когда ветер завывает, словно табун турецких лошадей! — шутливо возразил Рожер. — Лучше расскажите, как идут дела в замках у других ворот.

— Похоже, дела идут отлично! Замок Танкреда надежно перекрыл ворота Святого Георгия, а граф Тарентский завершает строительство своего замка у ворот Святого Павла, и замок его уже прозвали Боэмундовым. Скоро мы замуруем турок наглухо, и они начнут голодать. Но я пришел побеседовать с вами о другом. Не могли бы вы смениться и пройтись со мной по берегу?

— Вообще-то я должен дежурить до ужина, — ответил Рожер, — но любой охотно поменяется со мной, чтобы поспать ночью, а не днем. Разбудите-ка мессира Гуго де Бельмонта, вон того дородного рыцаря в зеленом плаще. Когда он поднимется сюда, я освобожусь на часок-другой.

Рожеру стало не по себе: священники не приходят на пост, чтобы с глазу на глаз поболтать о чем-нибудь приятном.

Вскоре они выскользнули в калитку и бок о бок пошли по речному берегу.

— Похоже, мы оказались в дурацком положении, — не вынес ожидания Рожер. — Целью нашего похода была помощь восточным христианам, верно? Единственная сила нашего войска — это рыцари, атакующая кавалерия, ударом которой можно выиграть решающую битву. Но с тех пор как мы переплыли море (кажется, это было полжизни тому назад), по-настоящему мы участвовали в битве лишь однажды — в Дорилее. А дальше началась мелкая возня и в конце концов — эта бесконечная осада, которая тянется с осени. Тем временем греки, которые не умеют выигрывать битвы, но зато хорошо управляются с осадными машинами, возятся где-то на западе Азии, хотя они необходимы здесь. Если бы император прислал нам еду и пару тысяч механиков с ремесленниками, мы бы могли защищать их, пока они пробивали стены. В конце концов, они сами их выстроили, а у императора еще должны служить воины из антиохийского гарнизона — крепость-то сдали всего пятнадцать лет назад. Да нашлась бы тысяча способов, захоти они помочь нам!

— О да, прийти и разломать стены они могли, — хмыкнул священник, — но нужно ли это нам? Все боятся, что греческий император, взяв крепость, заберет ее себе, как Никею, и снова не пустит нас в город.

— Но я думал, что вожди обо всем договорились заранее. Разве граф Тарентский не получит Антиохию в лен от императора? — удивился Рожер.

— Может, и договорились, но когда это было, — со вздохом ответил отец Ив. — Похоже, сейчас договор потерял силу. Мне говорили, что зимой греческое войско готово было вступить в Киликию, но армяне его не пропустили, а граф Танкред вообще не потерпел бы их у себя в Александрии. Наверно, они вернулись домой. Император не верит, что мы сможем взять этот город, и пользуется случаем покончить с турецкими поселениями рядом со своей столицей, пока мы сражаемся на границе.