Хранитель сокровищ - Дайер Дебра. Страница 45

Трагедия, произошедшая шестнадцать лет назад, отняла у Элизабет не только отца и братьев. Выдерживая вызывающий взгляд, Эш крепился, чтобы не подбежать к ней, чтобы утешить. Он хотел защитить ее и в то же время найти укрытие для себя в ее руках. Но он знал, что ничего этого сделать не сможет.

– Хедли, принеси кувшин холодного лимонада в голубую гостиную, – попросила Леона и взяла Эша под руку. – О, как ты любил лимонад, когда был еще мальчиком! В оранжереях у нас было тридцать деревьев, чтобы ты мог лакомиться напитком круглый год.

– Вы растили тридцать деревьев, чтобы я мог пить свежий лимонад? – спросил Эш. Охрипший голос выдавал внутреннее потрясение.

– Конечно, – ответила Леона, которую удивил, вопрос Эша.

Тридцать лимонных деревьев для одного маленького мальчика! Эшу казалось, что он попал в волшебную сказку, в которой ребенок жил настоящим принцем.

– После того, как немного отдохнешь с дороги, мы покажем дом и его окрестности, – сказала герцогиня. – Ты будешь приятно удивлен, что с тех пор, как вы уехали, здесь ничего не изменилось.

Она повела Эша в один из широких коридоров, начинавшихся в главном холле. У него кружилась голова от переполнявших его впечатлений. Украдкой он смотрел на немолодую женщину рядом с собой. Неужели она не понимает, что идет под руку с самозванцем? С ребенком, который провел детство в грязных подворотнях с крысами, а не в сказочном дворце, где росли тридцать лимонных деревьев. Если бы герцогиня знала, кто он такой и чем зарабатывал себе на жизнь, она едва ли взяла бы его под руку. Эта утонченная пожилая леди не подпустила бы его к своему дворцу на пушечный выстрел.

Постукивая каблучками по блестящему дубовому паркету, Элизабет шла вслед за ними по длинному коридору в голубую гостиную. Леона и Хейворд без умолку болтали о путешествии. Эш молчал. Видя только его профиль, Элизабет заметила, как, нахмурившись, он озирается по сторонам, переводя взгляд с картин на стенах на красивые, из красного дерева, стулья и канапе семнадцатого века, стоящие в коридоре.

Жизнь в этом огромном доме продолжалась уже больше двухсот лет. В стены Четсвика были заложены камни древнего нормандского замка, возведенного на этом месте одним из далеких предков Хейворда Тревелиана. В этом огромном величественном дворце свято чтили традиции. Таким домом всякий мог бы гордиться. Но человек по имени Эш Макгрегор был не обычным человеком.

Он был упрямым американцем.

Элизабет никак не могла понять, почему он с таким упорством отказывается от наследства. Этот толстокожий тип даже не почувствовал, что наконец-то оказался дома. Когда она думала, что настанет день и Эш их всех покинет, ей хотелось кричать. Вспыхнувшее негодование было связано не только с Леоной и Хейвордом. Ей было обидно за ту жалкую дурочку, которая бросилась прошлой ночью в объятия этого ужасного человека.

После того, как ночью Макгрегор убежал, девушка до утра пыталась убедить себя, что презирает этого мерзавца. Но каким бы негодяем он ни был, ему удалось пробить брешь в ее обороне. Эш прочно обосновался в сердце, и выжить его оттуда она никак не могла. Когда гнев немного поостыл, Элизабет взглянула на случившееся, трезвым взглядом.

Да, она назвала Макгрегора именем другого мужчины, причем в тот самый момент, когда ему не хотелось, чтобы она думала о ком-то еще. Несмотря на рассвирепевший вид, с каким он выскочил из каюты, интуиция подсказывала ей, что она ему небезразлична. Иначе он просто овладел бы ею, и с усмешкой ушел.

Макгрегор же убежал, будучи возбужденным и обиженным. Ему все это не понравилось. Он долго будет помнить обиду, но все равно питает к ней чувства. В этом Элизабет была уверена. Теперь оставалось убедить Макгрегора.

Элизабет была женщиной практичного ума. Она знала, что Эш не собирается оставаться в Четсвике навсегда. Ей же хотелось его удержать. Она вынуждена будет остаток жизни оплакивать тяжелую потерю, если в течение шести месяцев не сумеет проторить дорожку к его сердцу сквозь колючие заросли недоверия и гордыни. Другого выхода у нее нет, и ничего не остается, как приручить дикого, осторожного зверя и навсегда поселиться в упрямом, надежно закрытом от посторонних сердце. И, дай Бог, чтобы ее старания не вышли боком.

Размышления Элизабет прервала чья-то легкая рука, опустившаяся на плечо. Она посмотрела на идущую рядом мать.

– Пейтон очень красив, правда? – с улыбкой спросила у дочери Джулиана.

Элизабет почувствовала, как замерло сердце.

– Разве? – постаралась она сделать удивленный вид. – Я, признаться, этого не заметила.

– Не может быть! Пейтон – настоящий красавец! Он так похож на Эмори. – Джулиана остановилась возле небольшого круглого столика, на котором стояла голубая фаянсовая ваза со свежесрезанными лилиями. – Интересно, почему сам Эмори не приехал с сыном? – вновь заговорила она, любуясь цветами. – Я так давно его не видела.

Элизабет глядела на мать, раздумывая, как лучше ей ответить. Джулиана знала о смерти Эмори, но, как и о многом другом, предпочла забыть. Она существовала в своем собственном мире, который надежно прятал ее от настоящей жизни.

– Эмори умер несколько лет назад, – рискнула сказать правду дочь.

– Умер? – удивленно переспросила Джулиана, осторожно прикасаясь к листьям белой лилии и хрупким лепесткам. – Не может быть, – продолжала она. – Должно быть, ты ошибаешься. Если бы Эмори умер, я бы знала об этом. Мы ведь так близки друг с другом, как брат и сестра. Я знала бы о его смерти. Помнила бы. Скорее всего, ты просто ошиблась.

Элизабет поняла, что мать вряд ли когда-нибудь согласится с действительностью.

– Порой мы забываем то, чего помнить не хотим, – осторожно заметила девушка.

Джулиана судорожно сжала цветок в ладони, словно утопающий, цепляющийся за соломинку.

– Если бы Эмори умер, я бы помнила, – упрямо повторила она. – Я уверена, что помнила бы. Разве нет?

Элизабет нежно погладила мать по плечу.

– Все хорошо, мама, – ласково сказала она. – Не из-за чего так пугаться.

Джулиана подняла глаза, в которых был страх. Мерещились демоны, видимые только ей.

– Тебя так долго не было, – тихо прошептала она. – Я боялась, что ты уже не вернешься назад.

– Я ведь говорила тебе, что вернусь через несколько недель, – улыбнулась Элизабет. – Помнишь?

– Да, помню. – Джулиана раскрыла ладонь и на полированную поверхность столика упали смятые лепестки. – Но бывают минуты, когда я начинаю грезить наяву. Вижу лица. Лица людей, которых я должна знать, но не могу вспомнить. Их уже нет в живых... И я боюсь. Боюсь, что и ты уйдешь от меня.

Элизабет обняла дрожащие плечи матери и нежно привлекла ее к себе.

– Все хорошо, – повторила она. – Ты не должна ничего бояться.

Изящные руки Джулианы обхватили тонкую талию дочери.

– Ты ведь всегда будешь возвращаться, правда? – с надеждой в голосе спросила она. – И никогда не уйдешь от меня? Мы всегда будем вместе, правда?

Элизабет прижалась щекой к белокурым волосам матери и с наслаждением вдохнула нежный аромат фиалки.

– Мы всегда будем вместе, – подтвердила она. Словно боясь, что дочь исчезнет, Джулиана еще сильнее прижала ее к себе.

– Обещаешь? – спросила она.

– Обещаю, – ответила Элизабет, с трудом сдерживая подступившие к глазам слезы.

– Я знаю, что могу тебе верить, – снова заговорила Джулиана. – Ты никогда не нарушишь данного слова?

– Никогда. – Элизабет поддерживала мать, которая с такой силой сжимала ее, что становилось больно.

Почувствовав, что объятия матери немного ослабли, девушка осторожно отстранилась.

– Давай догоним остальных? – предложила она.

– Да. – Джулиана с задумчивым видом перебирала смятые лепестки. – Кстати, зацвели азалии. Ты непременно должна показать их Пейтону. Я уверена, ему здесь понравится. На свете нет места красивее Четсвика.

Элизабет знала, что мать никогда не покинет Четсвик Холл, только здесь она чувствовала себя хорошо. Но станет ли Четсвик домом для Эша Макгрегора?