Она так долго снилась мне... - Коэн Тьерри. Страница 19

Поэтому следовало узнать каждое литературное произведение, выявить его основную тональность, прежде чем найти ему место в наших «галереях ощущений». Предприятие было не из легких, потому что ни одна из галерей не имела четкого названия. «Назвать — значить сузить, обеднить понятие», — объяснял мсье Гилель. Со временем и с помощью мсье Гилеля я научился определять основные «галереи»: романы, объединенные принципом веры в любовь, а на полке напротив — романы, поселяющие сомнения в любви; романы, чтоб бояться — в эту группу объединялись приключенческие романы и романы ужасов, а также политические детективы; романы, создающие новые пространства, к ним относились книги, действие которых происходило в одном каком-нибудь замкнутом географическом районе — во Франции и за рубежом, и к ним же примыкали научно-фантастические романы; отдельно стояли романы о боли и горе, объединяющие рассказы о личных переживаниях, и произведения о Холокосте, геноциде армян или событиях в Руанде; были еще исторические романы, наиболее общепринятая и очевидная из всех категорий, но и они подразделялись на произведения о победе человека и поражении человека. И еще десятки «галерей» в таком же духе.

Я мало общался с клиентами, а если и общался, то не по своей инициативе. Мсье Гилель объяснил мне, что для него предпочтительней, чтобы посетители в магазине чувствовали себя свободно, могли ходить вдоль полок и читать на месте, если им заблагорассудится, а докучать им объяснениями не следует. «Это не клиенты, это наши гости. Мы занимаемся книгами, а книги сами занимаются гостями», — торжественно объявил он.

Таким образом, в мои обязанности входило только отвечать на вопросы, если клиентам нужны были какие-то пояснения или если они хотели обсудить прочитанную книгу. И действительно, немногие были просто клиентами. Люди заходили, приветствовали мсье Гилеля быстрой улыбкой или кивком головы и мгновенно забывались за чтением или принимались ходить вдоль полок, зорко вглядываясь в обложки.

— Вас не беспокоит, что в основном все эти… гости только ходят и никогда ничего не покупают? — поинтересовался я однажды, наблюдая, как он подсчитывает скудную выручку.

— С какой стати? Ты что, думаешь, я держу эту лавочку, чтобы подзаработать деньжат? Если бы передо мной стояла такая задача, я бы здесь все устроил по-другому: на главное место поместил бы эти дурацкие книги о политике, а также романы тех писателей, что нынче в моде.

— А зачем тогда вам все это?

Он окинул меня взглядом, помолчал, подбирая нужные слова, а потом с улыбкой ответил:

— Ну потому же, что я нечто вроде свата! Это не книжный магазин, а брачное агентство! Я представляю книги читателям и надеюсь, что они познакомятся, обретут и полюбят друг друга. Видишь ли, каждый читатель тоже по-своему книга. Книга в стадии написания. История в поисках другой истории.

Он опять замолчал, потом наклонился к моему уху, словно желая доверить великую тайну:

— Каждый читатель ищет свою книгу-светоч.

— Книгу-светоч? — переспросил я. Выражение меня удивило.

— Чтение не есть процесс потребления, как пытается уверить всех тот проклятый большой магазинище, который жаждет моей смерти. Это нечто гораздо большее. Отношения между читателем и книгами подчиняются мистической логике. Послушай внимательно, что я скажу тебе, Иона: каждому из нас дано встретить одну книгу, свою книгу. Одну-единственную книгу, которая поджидает где-то на полке магазина. Она придаст смысл его существованию, озарит светом его дорогу, отзовется на его боль, подарит надежду, укажет правильный путь, расставит приоритеты и будет сопровождать до самого смертного одра. Это и есть книга-светоч. И мне нравиться воображать, что я как раз тот, кто подтолкнет мужчину или женщину к встрече с ним. Я создал благоприятную обстановку для такой встречи. Именно поэтому книги расположены по принципу основного посыла, атмосферы, которую они создают, их обаятельности для читателя. Вы все принимаете меня за эксцентрического старика, неспособного правильно организовать торговлю в своем магазине! Нет-нет, я хорошо знаю, что делаю. Гости всегда направляются к нужному им, правильному собранию. Они инстинктивно чувствуют, в каком месте найдут книгу своей жизни, ту, что пробудит их и озарит путь, с которого они уже не сойдут на протяжении всей своей жизни. Некоторым читателям непросто приходится: они читают один, десять, сто, тысячу романов, так ничего и не находят и продолжают искать. А другие находят очень быстро и потом читают его и перечитывают. А если они берутся за другую книгу, то чтобы найти в ней опять ту же самую, главную. А мы, книготорговцы, мы в какой-то мере ангелы. Мы подготавливаем для них почву, подталкиваем их в нужном направлении, облегчаем им задачу. Мы ангелы, мы сваты, вот кто мы на самом деле.

Я буквально онемел, меня поразили и тронули широта натуры, благородство идей и необычный образ мысли этого человека. В глубине его живых и умных глаз таился глубокий и недоступный мир, сложная и таинственная судьба. Я мало что знал о его жизни. Он был не слишком расположен к откровениям, но иногда в ходе беседы, к слову, в виде байки или анекдота, рассказывал кое-какие истории. Таким образом я узнал, что в детстве он был депортирован и потом рос без семьи. Может быть, именно это общее сиротство медленно, но верно скрепило узы нашей дружбы. Он постоянно интересовался моим здоровьем, спрашивал, что я читаю. Иногда останавливался передо мной, брал меня за руку, встряхивал ее с чрезвычайно довольным видом: «Писатель! Настоящий писатель! А я его начальник!» И его детский смех разносился в воздухе, распадаясь на множество чистых нот.

Ему удалось раздобыть несколько экземпляров моего романа у издателя, и он поместил их на видное место на своем прилавке. Иногда я видел, как он склонялся к клиентам — из числа тех, что приходили в магазин развеять тоску и поболтать с ним о литературе, — и заговорщицки шептал им на ухо, стараясь понизить голос, но не умея скрыть ликующих ноток: «Это роман вон того интересного юноши, он здесь работает. Прекрасный, между прочим, писатель!» Я смущенно кивал, что еще мне оставалось делать? Он тут же устремлялся ко мне: «Она купила твой роман! Надпиши ей, пожалуйста», — торжествующе заявлял он, уверенный, что способствует распространению мой славы и помогает устранить финансовые проблемы. Я писал несколько дружелюбных слов внутри обложки. Он приписывал дату и примечание: «Подпись сделана в магазине „Книжный дом“».

— Я хочу попросить тебя об одном одолжении, — серьезно заявил он мне как-то раз.

— Да, конечно, пожалуйста.

— Вот в чем дело: я знаю, что ты больше не пишешь, ты говорил мне об этом. Но исключительно в порядке предположения: если вдруг… всяко бывает… хм… мало ли что… зарекаться нельзя, можно взять и в одночасье изменить всю жизнь… Короче, если ты вдруг решишь вновь взяться за роман, и если его опубликуют… мне бы хотелось, чтобы ты предоставил нашему магазину исключительное право на автографы… Ну, скажем, в нашем районе.

— Но вы же прекрасно знаете, что я не желаю больше…

— Знаю, знаю, — сухо прервал он меня. — Я же сказал, что речь идет всего лишь о предположении.

— Чисто теоретический разговор, да? — спросил я, про себя улыбнувшись.

— Понимай как хочешь, — проворчал он.

— Ну тогда я согласен, — ответил я.

Он подпрыгнул на месте и радостно уставился на меня:

— Правда?

— Правда.

— И во всем городе?

— Вы сперва говорили о районе, — решил я пошутить.

— Да боже мой, это же только чтобы позлить моего докучливого конкурента, так что исключительного права на автографы в нашем районе мне вполне хватит, — согласился он.

— Но речь идет всего-навсего о предполагаемой ситуации. — Я счел себя обязанным охладить его энтузиазм.

— Да замолчи ты! Оставь мне только твои последние слова. Не разрушай магию момента! Не отнимай горючее у машины моих мечтаний, его теперь хватит на несколько дней, а то и недель! Как я буду представлять себе физиономию директора того супермаркета, толпы людей, выстраивающихся в очередь возле нашего магазина, чтобы увидеть тебя и получить твой драгоценный автограф! Я буду угощать их кофе с пирожными, чтобы они слегка успокоились. Они наконец поймут разницу между мастером, влюбленным в литературу, и всеядным торгашом, помешанным на прибыли. Боже мой, голова кипит от всевозможных мыслей! — ликовал мсье Гилель.