Нежная королева (Хельви — королева Монсальвата) - Елисеева Ольга Игоревна. Страница 67

Д’Орсини хорошо видел в темноте и легко мог пошарить на столах у посла даже при таком скудном освещении. Его смущала яркая полоска огня, пробивавшаяся из-под двери в соседнее помещение. Именно оттуда и доносились звуки: то сдавленный хрип и площадная брань, то всхлипывания, крики и свист рассекавшего воздух ремня. Было ясно, что ночные развлечения нового беотийского посла трудно назвать заурядными. Д’Орсини понимал, что судьба предоставляет ему уникальный шанс: свободно порыться в бумагах дипломата, пока хозяин занят. Но все естество Симона протестовало против такого хладнокровного поступки, когда в соседней комнате как будто драли стаю кошек.

Рыцарь осторожно прошел к двери и заглянул в щель. То, что он увидел, удивило его не только своей жестокостью, но и полной бессмысленностью. Две шлюхи без определенного возраста были привязаны к двум сдвинутым спинками стульям, а сэр Джозеф Кларенс расхаживал вокруг них в спущенных штанах и время от времени с остервенением нападал то на одну, то на другую с ремнем в руках. Женщины кричали, вертели головами и стучали ногами по полу, а его превосходительство посол Беота буквально давился от возбуждения самой грязной руганью. Неожиданно он кончил прямо на паркет, так и не прикоснувшись ни к одной из куртизанок естественным образом. По его красному подергивающемуся лицу было ясно, что спектакль продолжается.

Не в силах больше наблюдать эту мерзость, д’Орсини подхватил с поставца майоликовую вазу, свесил ее в руке и, распахнув дверь, со всей силы стукнул прокурора по лысине. Удар был рассчитано тяжелым. Кларенс без единого стона повалился на пол.

— Да благословит вас Бог, прекрасный господин! — затараторили шлюхи, когда Симон отвязал их от стульев. — Бывают на свете мерзавцы-клиенты, но этот!

— Советую сменить занятие, девочки. — мрачно хмыкнул рыцарь. — К главному входу не ходите, там собаки. Идите на чердак и вылезайте через крышу.

Перепуганные куртизанки поспешили убраться как можно скорее. Д’Орсини склонился над телом посла. Судя по слабому биению пульса в шее, тот был жив, только в обмороке. Рыцарь возблагодарил небеса за то, что не угробил беотийского дипломата в собственной резиденции. Осложнения отношений с Плаймаром из-за жизни какого-то буйно помешенного извращенца он, конечно, не желал. Однако не смог оказать себе в удовольствии поглумиться: поднял Кларенса и привязал его к одному из стульев прямо так, в спущенных штанах. Давясь от смеха, Симон представил себе выражение лиц секретарей, которые утром найдут своего шефа в столь нереспектабельном виде. Затем д’Орсини заткнул рот послу валявшимся рядом красным шелковым чулком, который в спешке позабыли куртизанки, и вышел в соседнюю комнату.

Вот теперь можно было поработать без помех. Никого больше не опасаясь, рыцарь зажег свечу и углубился в разбор бумаг. Было бы наивно надеяться просмотреть все. Любое посольство набито документами, как утка черносливом. Но д’Орсини и тут проявил смекалку. Он вскрыл инкрустированный слоновой костью секретер, долго копался с его ящиками, ящичками, задвижками и потайными пружинками, пока не извлек из недр нижнего, хорошо замаскированного складом письменных принадлежностей отсека увесистый ларец.

«Либо это казна посольства, но что-то не тяжелая, — подумал Симон, — либо то, что я ищу. Хотя, черт возьми, а что именно я ищу?» Он полез внутрь, сломал замок ларца и даже разворотил кочергой одну стенку. «Чудесно!» Бумаги хлынули на ковер сплошным потоком. Унести их все Симон не мог. Письма короля Дагмара и инструкциями, денежные расписки, для мальдорских вексельных домов. Внимание рыцаря привлекли два запечатанных пакета из плотной желтоватой бумаги. На одном из них красовался беотийский герб — клыкастый вепрь, готовый к нападению. Другой был скреплен печатью герцогов Западной Сальвы — поднявшей крылья птицей Феникс с двумя буквами «Д»: Дюк Деми. Последнее обстоятельство особенно заинтересовало Симона.

Пожалуй, эти документы д’Орсини попробовал бы унести с собой. Спрятав конверты за пазухой, рыцарь мысленно пожелал сэру Джозефу приятных сновидений и двинулся в обратный путь.

Только у себя дома, отогревшись и выпив можжевелового джину, Симон приступил к распечатыванию похищенных документов. То, что он обнаружил, повергло командира королевской охраны сначала в недоумение, затем в ужас и, наконец, полную растерянность.

Более крупный пакет с гербом Деми содержал множество планов и зарисовок укреплений Северной Сальвы, а также собственноручное письмо Харвея к королю Беота следующего содержания:

«Ваше Королевское Величество.

Смею надеяться на августейшее одобрение скромных заслуг всех вверенных мне офицеров и простых матросов, чья преданность Беоту безграничны, а храбрость безмерна. Несколько дней назад мне удалось приблизительно зарисовать береговые форты противника. Посылаю вам их планы. С воды мы сумели поджечь деревянные строения порта и, отойдя на почтительное расстояние, наблюдали за пожаром с кораблей. Полагаю, что неприятелю нелегко будет отстроить переднюю деревянную линию укреплений заново.

Вашего Королевского Величества

покорный слуга

лорд Харвей Деми».

Лежа в одном пакете с чертежами фортов на Заячьей Губе, это письмо, казалось, должно было относиться к знаменитому пожару, когда консорт так убивался из-за гибели кораблей и верфей. Неужели он лгал? И прав был Вебран, обвинявший Деми в преднамеренном поджоге?

Эту мысль д’Орсини отмел сразу. Кроме упрямого нежелания верить в предательство Харвея, сами бумаги, на взгляд рыцаря, были полны всяческих несообразностей. Он повертел письмо в руках. Лист показался ему несколько меньшим по размеру, чем обычный. Подпись Деми кончалась буквально на нижнем краю, и даже больше — хвостик у росчерка пера, ушедший за нижнее поле, был отрезан. Значит изначально существовала еще часть страницы. Об этом говорило и отсутствие даты. Кто же пишет на листе впритык, от края до края? Нижнее поле зачем-то отрезали. То же самое сделали и с верхним, чтоб при складывании письма по полам по старому сгибу отсутствие куска бумаги внизу не так сильно бросалось в глаза.

Симон еще раз перечитал текст. «Не пришей кобыле хвост», — пробурчал он себе под нос. Какие беотийские офицеры и матросы были у Харвея на Заячьей Губе? Зачем ему было «приблизительно зарисовывать береговые форты», если планы их строительства он готовил сам и сумел бы, наверное, во сне с закрытыми глазами сделать точный чертеж? Как он мог поджечь что-либо с воды, если постоянно находился на берегу? На каких кораблях Деми «отошел на почтительное расстояние и наблюдал за пожаром», если все заложенные суда сгорели на стапелях вместе с верфями, а сам консорт носился по пожару, пока не получил горящим бревном по голове?

Симон раздраженно вскрыл пакет с печатями короля Дагмара. Там находилось короткое, ни к чему не обязывающее письмо, в котором беотийский владыка благодарил лорда Деми за то, что тот и вдали от родины не забывает о службе «священной монархии Плаймара» и выражал надежду, что Харвей и впредь будет «снабжать своих друзей столь ценными для Беота сведениями».

— Шито белыми нитками. — заключил д’Орсини. — Хотя наши дураки в Совете подняли бы куриный переполох, и пока все выяснится… или не выяснится… Тень на имя консорта будет брошена. — рыцарь потер лоб рукой. — Многие поверят, особенно при собственноручном письме Дагмара. Они всегда всему верят…

Симон на мгновение закрыл лицо ладонями, так ему стало тяжело при одном воспоминании о деле Монфора. Нет, он больше никогда не положится на «мудрость отцов государства», на «неопровержимые доказательства», «очевидные факты», «слова свидетелей». Д’Орсини встал, сгреб содержимое пакетов в холщовый мешок, перекинул его через плечо и направился вниз по лестнице. Время было позднее, но дело, которое сейчас мучило командира королевской охраны, не требовало отлагательства. Он почти наверняка знал, что Деми примет его и ответит на все вопросы. А если нет… Об этом Симон не хотел думать.