Когда нет выбора - Гусейнова Ольга. Страница 9

Я кивнула и вышла из оцепенения, потому что звонившие начали выламывать дверь, взвыла сигналка охраны, но мы понимали: вряд ли нас кинется спасать служба безопасности. Папа активировал закрытие двери и прошептал с мольбой в голосе:

– Что бы ни случилось, не выходи отсюда, пока не останешься одна. От этого зависят не только наши жизни, но и многих других.

Я осталась наедине с темнотой, застыв на небольшой площадке перед лестницей, ведущей в тайное убежище отца, где он хранил свои реликвии и ценные находки, и задрожала от накатившего страха. Замерла, приникнув к двери, стоило услышать громкие голоса, но разобрать, о чем речь, не представлялось возможным. По голосам и эмоциям я выделила четырех чужаков, которые сейчас находились с отцом в гостиной.

Чувство собственной беспомощности и безнадежности в сложившейся ситуации накрыло с головой. Никто не придет на помощь, никто не услышит, даже если они дружно начнут кричать. Отец еще лет сто назад купил большой участок среди фруктового сада и построил на нем дом подальше от других домов в округе. Помнится, корпорация «Анкон» пыталась выкупить у нас этот участок земли для расширения территории нового города, но отец отказал. Зато теперь ей вряд ли кто-то сможет помешать его забрать.

И хоть я не присутствовала в той комнате, где происходили страшные события, но могла ощущать и догадываться, что там творится. Отца не увели из нашего дома, наверное, полагая бессмысленным тратить столько времени, им гораздо проще было вести допрос на месте, вдали от любопытных соседей и правоохранительных органов. Отец хотел уединения и защиты от чужих эмоций, он их получил – правда, теперь мы наедине с опасностью и помочь нам некому.

Положив ладони на дверь, я приникла к ней ухом, чтобы попытаться услышать, что происходит. Но в ушах стоял лишь далекий гул чужих голосов, отдельные слова, которые толком не разобрать, зато эмоции четырех мужчин ощущались четко, а вот отец впервые в жизни пытался экранироваться от меня, пугая еще больше. Я полностью опустила свои щиты – и меня затопили чужие злость и презрение.

Внезапно грудь прошила боль – это отец сейчас, наверное, от неожиданного удара забылся и снял блок. Допрос с пристрастием начался. Вскоре я потеряла счет времени, неподвижно сидя на полу и словно прилипнув к двери руками и лицом. Отец не смог защитить меня полностью от происходящего там… с ним. Мне достались его муки и ощущения чужаков. Кто-то из них наслаждался, причиняя боль, другой испытывал отвращение и стыд, смирение и страх. Третий из тех, кто пытал, по сути, нас с отцом, наблюдал и оценивал – так чередой мелькали его эмоциональные впечатления, словно в театре… Четвертый был в ярости и испытывал страх, наверное, от того, что пока не добился смирения и покорности от отца, а главное – информации. Я их тоже не ощущала, папа держался изо всех сил, хотя, мне кажется, каждой частичкой тела чувствовала, как ему больно.

В какой-то момент попыталась выйти из тайника, чтобы помешать им мучить единственное родное и любимое существо во всей Вселенной, но дверь оказалась заблокированной снаружи чем-то посторонним. И это отрезвило, заставив вспомнить мольбу отца не выходить. Не дать им надавить на него через меня. И попытаться сохранить тайну планеты Крингов.

Я беззвучно рыдала от боли – нашей обоюдной нескончаемой боли, потому что отец уже не мог держать эмпатический блок, защищая меня. В какой-то момент отлепилась от двери и сползла на пол и там, скрючившись, лежала, не в силах пошевелиться. Злоба и ярость чужаков нарастали и оглушали, обездвиживая меня, а отец терял связь со своим телом и даже сознанием.

Неожиданно вздрогнула дверь, а меня прошила новая вспышка боли – значит, отца приложили о полку, висевшую на стене, в которой скрыта потайная дверь. Снова удары… удары… Вспышка смертельного холода, смешанного с облегчением, затем пустота… Пустота там, где раньше я всегда ощущала теплое местечко для себя, где билось большое и доброе сердце отца, которое всегда излучало искреннюю, безмерную и бескорыстную любовь ко мне. Как же эти пустота и холод знакомы! Я ощущала похожие замораживающие душу эмоции и чувства, когда умерла наша собака Ладочка. С тех пор мы больше никогда не заводили домашних питомцев. А сейчас новая пустота, и осталось только осознание, что моего отца больше нет. Теперь я одна во всем мире. И уже второй раз переживаю смерть, на этот раз смерть самого родного… Невыносимое чувство – умереть дважды…

Меня накрыло чувство чужой досады и тайной жалости, страх от того, что, похоже, работу до конца не выполнили, а мне стало все равно, что испытывают убийцы моего отца. Я приложила руку к двери, просто желая прикоснуться к нему и не в силах этого сделать. Я все еще помню: он сказал не выходить, а то умрут другие, и тогда я снова буду умирать – вновь и вновь. Мне достались слишком большие способности – испытывать не только эмоции живых существ, но и ощущать их чувства.

Тем временем за дверью эмоции накалялись, убийцы решали, что делать дальше. А потом меня затопило их общее облегчение – пришли к консенсусу… Шум за дверью – это чужаки громят наш дом, тщательно обыскивая… Облегчение сменилось разочарованием и лютой ненавистью… Вспышка ярости.

Голоса и эмоции немного отдалились – судя по интенсивности, все вышли из дома. Но бродили вокруг… Затем сновали туда-сюда, то приближаясь, то удаляясь. А вскоре я ощутила хлопок, от которого вздрогнул весь дом, сотрясаясь до основания, и даже сквозь плотно закрытую потайную дверь начал просачиваться запах дыма. От взрыва я не упала, потому что продолжала лежать на полу. Вслед за апатией и болью потери пришел животный, выворачивающий наизнанку страх перед огненной стихией. Стены из мангуя, из которого был построен наш дом, завибрировали мелкими волнами, словно тоже испытывая боль.

Я встала, ощущая невероятную слабость, и попыталась открыть дверь, однако ее заклинило: стены деформировались и автоматика нарушилась. Подергала сильнее, чувствуя, как паника захлестывает сознание. Все прежние чувства и страхи отошли на второй план перед ужасом сгореть заживо. Стены начали сжиматься там, где их снаружи касалось пламя. Если я останусь здесь – либо задохнусь, либо меня сплющит, поняла я, поэтому рванула вниз, в подвал. Захлопнула вторую дверь за собой и услышала, как трещат ступени, по которым всего мгновение назад спускалась. Прижав руки к груди, я в ужасе отходила от стены дальше, слушая, как за второй дверью и надо мной все оседает и сплющивается. Странно, что же они использовали, чтобы устроить такой сильный пожар? Ведь мангуй сам по себе не горит, что является его дополнительным преимуществом в качестве стройматериала. Но вот о таком эффекте сжатия я не знала и даже не слышала.

Когда вокруг все стихло, я смогла выдохнуть с облегчением. Злые слезы текли ручьями, а ноги окончательно перестали меня держать, и я буквально осела на пол. Обняла колени руками и приготовилась ждать дальнейших событий. Какое-то время еще чувствовала присутствие чужаков наверху, потом они убрались, а вслед за ними прибыло множество других. Снова чужие эмоции затопили сознание, но мне усилием воли удалось защититься от них. Сейчас это не важно, но в память об отце я больше никогда не подниму щиты и всегда буду смотреть на окружающих через призму их эмоций и чувств.

К сожалению, дать о себе знать я не могла никому: была заблокирована в подвале и как из него выбраться, даже не представляла. Так и сидела на полу, обхватив колени руками и раскачиваясь из стороны в сторону, не в силах думать, не в силах искать способ выжить и не в силах абстрагироваться от чужих эмоций и недавней смерти папы. Деформировавшийся мангуй закупорил все отверстия, и лишь пара небольших рассеивающихся облачков дыма, которые спустились со мной с верхнего этажа, все еще плавали под потолком. Я не помню, как улеглась на пол, видимо, мой организм, исчерпав все ресурсы, предусмотрительно отключил сознание, милостиво даровав возможность забыться во сне.

Проснулась резко, словно от толчка. Там, на поверхности, кто-то ходил. Судя по эмоциям – любопытство, восторг от собственной смелости, – это дети. Все тело ныло от неудобной позы эмбриона – похоже, я пролежала так слишком долго. Встала и, кряхтя, размяла конечности. Неяркий автономный диод, реагирующий и включающийся на движение, осветил окружающее пространство – подвал три на три метра. Вдоль стен – стеллажи, сейчас многие – пустые: папа пристроил все экспонаты, которые здесь раньше хранились. Еще несколько стеллажей были завалены разными приборчиками: измерителями различных излучений, микроскопическими очистителями для археологических находок, сканерами, анализаторами грунта и еще множеством даже мне не известных предметов. Этот подвал считался заповедной папиной территорией.