Влюбленный Дракула - Эссекс Карин. Страница 52

— Сразу после возвращения из Уитби, — последовал ответ.

— Так, значит, вы поставили изменение завещания обязательным условием вашей женитьбы на мне? — спросила я у Артура.

Не ответив, он попытался меня обнять и начал объяснять адвокату, что в Уитби я пережила нападение насильника, после которого длительное время страдала нервическим расстройством. Новый удар, связанный с потерей обожаемой матери, нарушил мое хрупкое душевное равновесие, так что в данный момент я не отдаю отчета в собственных словах и поступках, заявил этот отъявленный лжец. Я умоляла мистера Лаймона, старого друга моего покойного отца, помочь мне.

— Мой отец перевернулся бы в гробу, узнай он об этом! — кричала я, уцепившись за край стола и не давая Артуру вывести меня прочь. — Он вовсе не хотел, чтобы моими деньгами распоряжался бы какой-то обнищавший аристократ.

Вне всякого сомнения, со стороны я казалась умалишенной. Но, повторяю, в том состоянии, в каком я находилась, мне было не до приличий.

— Прошу вас, успокойтесь, — только и мог пробормотать мистер Лаймон, с сожалением глядя на меня. — Позвольте лорду Годалмингу о вас позаботиться.

Судя по всему, он всецело принял объяснения Артура на веру и теперь хотел лишь одного — чтобы сумасшедшую женщину увели наконец из его кабинета.

— Ваш супруг желает вам только добра, — твердил он.

Я вспомнила о Моррисе, о том пронзительном чувстве любви, которое он мне внушил, и о том, что более мне не суждено испытать подобное чувство. Мой муж женился на мне из-за денег, он добился того, что капитал мой оказался в его руках, и ныне у него не было нужды сохранять мое расположение.

Наблюдая, с каким подобострастием обращается к Артуру мистер Лаймон, я догадалась, что четыре буквы л-о-р-д, которые он теперь прибавляет к своему имени, имеют магическую силу, делая его непогрешимым в глазах окружающих. Все мои заверения ничто против слова лорда Годалминга. Если я хочу добиться справедливости, мне надо избрать другую тактику.

Я позволила Артуру отвезти меня в Хэмпстед, дом, который прежде я считала своим и который ныне стал его собственностью. Немного остыв, я предложила ему заключить со мной соглашение, по которому он предоставит мне денежное содержание и право в одиночестве проживать в доме моего отца.

— Надеюсь, ваше поведение будет соответствовать вашему громкому титулу, — сказала я. — Я полностью завишу от вашей воли, но уповаю на ваше благородство. Мы с вами оба прекрасно сознаем, что вы меня не любите и никогда не любили. Я прошу у вас лишь малую толику тех средств, которых вы меня лишили. Со своей стороны, обещаю избавить вас от каких-либо иных притязаний. Все, что мне нужно, — независимость.

Мое предложение привело Артура в дикую ярость, на которую, прежде я полагала, он неспособен.

— Вы действительно целиком и полностью зависите от моей воли, и я рад, что вы это сознаете, — заявил он дрожащим от злобы голосом. — Довожу до вашего сведения, что намерен добиться от вас беспрекословного повиновения, с которым жене следует относиться к мужу. Ради достижения этой благой цели я готов прибегнуть к самым крайним мерам.

Я не представляла, что этот мерзавец имеет в виду под „крайними мерами“, и не осмелилась спросить. Не сказав мне более ни слова, он послал за Джоном Сивардом, который незамедлительно прибыл со своим зловещим черным саквояжем. Доктор предложил мне какое-то успокоительное снадобье, от которого я сначала отказалась, но потом, чувствуя, что не в силах более изнывать под гнетом тоски, обиды и разочарования, все-таки согласилась выпить. Вскоре после этого я уснула.

Когда я проснулась, первым, кого я увидела, был Джон Сивард. По всей видимости, мой муж предоставил ему полную власть надо мной, и властью этой доктор пользовался с нескрываемым удовольствием. Причина злорадства, то и дело мелькавшего в его взгляде, была мне вполне понятна. Несколько месяцев назад, когда доктор открыл мне свои чувства, я рассказала о них маме, и та объяснилась с ним в довольно оскорбительных тонах. Насколько я понимаю, она спросила Сиварда, каким образом он, человек, не имеющий состояния и положения в обществе, рассчитывает покорить сердце богатой красавицы, каковой является ее дочь. В ответ Джон заявил, что отнюдь не беден и, будучи одним из ведущих врачей частной клиники, получает приличное жалованье. Тогда мама язвительно осведомилась, не думает ли он всерьез, что она выдаст свою единственную дочь замуж за человека, постоянно проживающего в сумасшедшем доме. Естественно, гордость Сиварда была уязвлена до крайности. Теперь мне предстояло расплачиваться за собственную холодность и мамину заносчивость.

Итак, бывший мой поклонник и нынешний властелин принялся усиленно пичкать меня лекарствами. Целыми днями он составляет для меня какие-то отвратительные микстуры, которые мне приходится принимать. Правда, я придумала одну хитрость: задерживаю микстуру во рту, а, оставшись наедине, выплевываю ее в горшки с цветами. Тем не менее какая-то часть снадобий попадает мне в организм, приводя меня в состояние полной апатии.

Большую часть времени я провожу в постели, а Сивард сидит рядом и, пользуясь привилегией лечащего врача, задает мне вопросы самого интимного характера. Представь себе, Мина, он спросил даже, с какой периодичностью у меня наступают женские недомогания! Когда я, чуть живая от стыда, пролепетала, что недомогания мои нерегулярны и бывают месяцы, когда они не наступают вовсе, он чрезвычайно встревожился — или же изобразил тревогу.

— Именно этого я и боялся больше всего, ваша милость, — заявил он.

Кстати, теперь Сивард обращается ко мне исключительно „ваша милость“ или „леди Годалминг“, причем в голосе его при этом звучит едва уловимый оттенок насмешки, который невозможно передать словами. Он словно намекает, что, несмотря на мой звучный титул, соотношение сил между нами изменилось и теперь я нахожусь от него в полной зависимости.

По его настоянию Артур нанял сиделку, которая самым тщательным образом изучила мою менструальную кровь и сообщила доктору результаты своих исследований. Я не имею даже отдаленного понятия, зачем Сиварду все это и какое отношение мои менструации имеют к моему психическому здоровью. Знаю одно: чем настойчивее я заверяю моего мучителя в том, что совершенно здорова, тем упорнее он твердит, что отказ признавать свою болезнь является одним из симптомов истерии.

Сивард предлагает Артуру поместить меня в Линденвуд, психиатрическую клинику, где я буду находиться под наблюдением его коллеги из Германии, доктора фон Хельсингера. Разумеется, я заявила, что не претендую на внимание этого выдающегося ученого мужа, столь необходимое пациентам, действительно страдающим от душевных болезней.

Но в ответ на любую мою попытку настоять на своем Сивард и Артур начинают убеждать меня, что причина подобного упрямства — мое истерическое состояние. По их словам, лишь в клинике я смогу получить необходимое лечение. Я начинаю склоняться к выводу, что мне стоит уступить их требованию. Быть может, пресловутый фон Хельсингер разрушит заговор этих закадычных друзей и признает меня здоровой.

Я понимаю, что письмо мое тебя огорчит и расстроит. Сейчас ты и твой Джонатан наверняка упиваетесь первыми радостями семейной жизни, и сознание того, что я нарушаю ваше блаженство, доставляет мне горечь. Но, Мина, иного выхода у меня нет. Возможно, мистер Харкер, как адвокат, сумеет придумать выход, благодаря которому я получу независимость от Артура, не лишившись при этом средств к существованию.

С нетерпением жду вестей от тебя. Мина, на тебя вся моя надежда».

Сердце мое разрывалось от печали и безысходности. Люси, моя любимая подруга, напрасно ждала от меня помощи, а я, поглощенная собственными заботами, даже не знала, в каком отчаянном положении она находится. А теперь она лежит в могиле, и я ничего не могу для нее сделать. Я медленно открыла второй конверт, сознавая, что содержание последнего письма Люси будет еще более мрачным. Ведь трагический финал ее истории был мне уже известен.