Лукашенко. Политическая биография - Федута Александр Иосифович. Страница 39

И одним из первых законопроектов, вынесенных Администрацией президента на сессию Верховного Совета, становится проект изменений и дополнений в Закон о местном самоуправлении.

До сих пор руководители на местах были относительно независимы от центральной власти. Согласование с «центром» ушло в прошлое. Пусть на свои должности они и не избирались населением регионов, но обязательно были депутатами местных советов. Юридически это обеспечивало им статус неприкосновенности, и никакой подотчетности президенту у них практически не было.

Лукашенко как бывший директор совхоза и депутат районного совета не понаслышке знал, сколько властных полномочий у любого председателя исполкома. Именно поэтому на пресс-конференции накануне решающей сессии Верховного Совета «Лукашенко сообщил, что он будет настаивать на создании властной вертикали, подчиненной президенту. Если парламент воспротивится этому, он будет вынужден назначить параллельно председателям исполкомов своих представителей. И тогда старые структуры превратятся в ненужные придатки» 169.

Он действительно настоял, и Верховный Совет соответствующее решение принял.

Так в республике началось создание вертикали исполнительной власти, практически не подчиняющейся никому, кроме президента.

Часть депутатов Верховного Совета сразу осознала, какой мощный рычаг они передали в руки недавнего коллеги. Группа парламентариев обратилась в Конституционный суд с просьбой рассмотреть вопрос о соответствии нового закона Конституции.

И это обращение, хотя формально ответчиком и был Верховный Совет, стало первым реальным столкновением Президента Беларуси с другими ветвями власти в стране.

Коллизию описывает судья Михаил Пастухов:

«Мы увидели, что эти изменения идут вразрез с Конституцией, что фактически речь идет об уничтожении местного самоуправления, поскольку председателей райисполкомов должен назначать президент. Мы как добросовестные юристы дружно, большинством голосов высказались за предложение приостановить действие этого закона.

Александр Григорьевич в это время отдыхал в Сочи. К нашему удивлению, он прервал отпуск и прибыл в Минск. Тут же состоялась первая встреча Конституционного суда с президентом. Он пришел к нам в суд — это в первый и последний раз он был в суде — с Синицыным, Гончаром и охраной:

— Ну ребята, ну что же вы делаете?! Я должен поднимать государство из руин, мне нужна твердая власть, мне нужен рычаг, которым я могу все это поднять, а вы вставляете мне палки в колеса. Я ж за каждого из вас голосовал. Вы ж вроде бы все свои. Хлопцы, ну чего это вы?

Такая вот "дружеская" беседа, безо всяких угроз, просто разговор. В конце даже сфотографировались. На завершении встречи Валерий Гурьевич Тихиня от имени суда сказал, что мы уже не будем отменять свое решение о приостановлении действия закона, но постараемся незамедлительно — в течение недели, если я не ошибаюсь — рассмотреть это дело.

И вот Конституционный суд заключает, что он не может сказать определенно — противоречат Конституции эти положения закона о введении вертикали исполнительной власти или не противоречат. Хотя абсолютно очевидно, что они противоречат. Но судьи не хотели портить отношения с президентом и таким заключением фактически подняли шлагбаум для президентской вертикали» 170.

Таким образом, первый шаг по направлению от демократии к авторитаризму был сделан.

Правда, его последствия страна ощутит только через два года.

Надо бы «опустить» и Верховный Совет

Поначалу у президента Лукашенко не было никаких оснований сетовать на какую-либо нелояльность со стороны государственных структур. Его победа в 1994 году была честной и потому впечатляющей. Даже Белорусский народный фронт был вынужден признать это. Сам бескомпромиссный Зенон Позняк телеграммой поздравил его с избранием. И парламентская оппозиция тоже намеревалась вести себя по отношению к первому всенародно избранному руководителю страны, как говорится, по-джентльменски. Вспоминает Валентина Тригубович:

«Сто дней дали президенту на то, чтобы он разобрался и сформировал команду. Было принято решение в эти сто дней не нападать на него».

И ведь не нападали.

Другое дело, что сам Лукашенко не мог смириться с отношением к нему депутатов парламента. Не Верховного Совета как института, а каждого парламентария в отдельности. «У большинства элиты — и совминовской, и парламентской — слова "президент" и "Лукашенко" не воспринимались, ну никак, — говорит Валентин Голубев. — Должность уважали, а к Лукашенко относились как к Сашке, который постоянно на Кебича наезжал, причем смысла выступлений не понимал никто. Журналисты подходили к нему, бывало, и просили: "Расскажите, что вы хотели сказать". Он терялся, не знал, как тремя фразами сказать, о чем же он хотел сказать Верховному Совету».

«Победа Лукашенко была шоком для депутатов. Потому что они не воспринимали его всерьез, считая, что он ниже их по интеллекту, по человеческим и моральным качествам. И так до тех пор, пока не начались репрессии» 171.

Но вот, когда едва не произошла смычка Верховного Совета и Конституционного суда, Лукашенко понял, что опасность скрывается не столько в персонах, сколько в институтах государственной власти, точнее, в предусмотренном Конституцией разграничении полномочий ветвей власти. Он-то думал, что ему хватает его «царских» полномочий, а оказывается, они ограничены законодательной и судебной властями.

Классическая коллизия от Алексея Толстого и его героя царя Феодора Иоанновича, вопрошающего: «Я царь или не царь?».

Оказывается — не царь. Вернее, не вполне царь.

С этим очень трудно смириться. Потому что если «не вполне царь», у кого-то другого легко может возникнуть желание примерить на себя шапку Мономаха. И чтобы напрочь искоренить перспективу таких посягательств, сначала нужно было разобраться с возможными источниками их финансирования.

Разобрались с банкирами

Мы помним, что в августе-сентябре 1994 года президент предложил, а парламент утвердил программу неотложных мер по реформированию экономики. Программа была сугубо компромиссная, можно сказать, дитя соглашения между рыночниками и социалистами, окопавшимися в правительстве. Оперативное управление этим окопом осуществлял премьер-министр Михаил Чигирь, в те времена «колебавшийся вместе с линией» президента.

Но был и другой окоп — Национальный банк. Здесь командовал профессор Станислав Богданкевич, который колебаться не собирался, поскольку терять ему было нечего. Он знал, почему президент сразу его не сменил.

Справится профессор с инфляцией — спасибо, не справится — будет кого сделать козлом отпущения.

А остановить инфляцию Богданкевич не мог. В лучшем случае можно было притормозить рост курса доллара по отношению к белорусскому рублю, что он и сделал к концу зимы 1995 года. Курс остановился, да так, что белорусская экономика начала задыхаться: предназначенная для продажи на экспорт продукция белорусских промышленных гигантов стала дорожать уже не в «зайчиках», а в долларах, что делало ее неконкурентоспособной.

Богданкевич, конечно, не мог всего этого не понимать. Но он обязан был выполнять требования власти. В конце концов, он был всего лишь чиновником, отвечавшим за свои — весьма конкретные — пункты в президентской программе. Их он и исполнял. А в том, что правительство не выполнило свои пункты, главный банкир страны виноват не был.

Была, правда, и другая точка зрения. Ее придерживалась руководитель крупнейшего по тем временам «Беларусбанка» Тамара Винникова, она была незаурядная волевая женщиной, по-мужски амбициозная. Политика Богданкевича ее не устраивала, так как приводила к крайне нежелательному для банков результату: банковский сектор оставался единственно доходным сектором белорусской экономики, а потому над ним нависала реальная угроза «раскулачивания».