Товарищ убийца. Ростовское дело: Андрей Чикатило и его жертвы - Кривич Михаил. Страница 42

А что до постели, то… Лучше не вспоминать. И вот какая беда: в кои веки ее стараниями что-то у них получается и после этого она обязательно беременеет. Приходится тайком от него делать аборты. Избави Бог, чтобы он об этом узнал. Ему хочется, чтобы у них было побольше детей. Нет, ей не потянуть. И двоих-то на ноги поставить — из сил выбиваешься. Надо быть сумасшедшей, чтобы в таких условиях рожать одного за другим.

Как-то раз она проговорилась про аборт, и он устроил скандал. Потом плакал. От жалости. Но не к ней. Говорил: разорвали на части моего ребеночка. Убили несчастного.

Он любил детей.

Порою эта любовь принимала своеобразные формы. Осенью семьдесят третьего года во дворе своего дома номер 12 по улице Зои Космодемьянской он подозвал Мариночку, шестилетнюю племянницу собственной жены. Девочка оторвалась от игры и подошла к доброму дяде. Он всегда такой ласковый. Вот и сейчас принялся гладить ее, что-то приговаривал, и зачем-то полез к ней под трусики. В этот момент кто-то вышел на крыльцо, добрый дядя с неохотой отпустил девочку. По мысли о ней не оставил.

Позже Марина Одначева вспоминала о странной дядиной любви. Однажды она осталась ночевать в доме Чикатило, легла спать в одной кровати с Людой и Юрой, их детьми. Поздно вечером ее разбудила полоса света, упавшая внезапно на лицо из приоткрытой двери. Она увидела своего дядю, совершенно раздетого. Он что-то говорил ей шепотом, девочка не разобрала, что именно, но ужасно перепугалась и стала будить других детей. Голый дядя Андрей поспешно вышел комнаты и затворил дверь.

Он и позже, когда Марина подросла и стала красивой девушкой, не потерял к ней интереса: старался уединиться с нею, возил на машине в лесополосу, напрямую предлагал вступить с ним в интимные отношения (вполне возможно, что именно в таких выражениях, — он же филолог), совал деньги. Он любил детей. Детей и подростков.

Из-за этой негасимой любви он до последнего цеплялся за сломанную педагогическую карьеру. Правда, в профтехучилище, где он теперь работал, учились одни мальчишки, но его чувствительную натуру волновали и подростки мужского пола.

Еще раз обратимся к запискам доктора Дмитрия Вельтищева:

«Последующий период жизни характеризовался подавлением гетеросексуальности с нарцистической (аутоэротической) направленностью сексуальности. Таким образом, можно говорить об имевшемся нарцистическом конфликте у шизоидной личности — любовь к себе и враждебность окружающего мира, что, по мнению психоаналитиков, приводит к амбивалентности (двойственности): стремлению разрушить то, что любишь, к ненависти, агрессии. Скопление нарцистического либидо, затруднение переноса его на объект создает почву для его проявления в виде садизма и гомосексуального выбора, стоящего ближе к нарциссизму, нежели гетеросексуальный».

Несмотря на избыток профессиональных терминов сущность понятна и без комментариев. В основе — любовь к себе и враждебность окружающего мира. Садизм и гомосексуализм — как следствия, для специалиста вполне очевидные.

Если так, то, проглядывая биографию от конца к началу, можно было предположить, что новоявленный мастер производственного обучения немедленно набросится на мальчишек-подростков. Этого не случилось, хотя возможностей было предостаточно. Или если случилось, то осталось незамеченным. Последнее, впрочем, маловероятно: без слухов не обошлось бы.

Чикатило, по свидетельству тогдашних его коллег, стал более замкнутым, держался в стороне от коллектива, что прежде было ему не свойственно. Но по работе замечаний не имел, даже производственная практика у черта на рогах, в Якутии, куда он вывозил свою группу, прошла без сучка, без задоринки. Он по-прежнему писал статьи и заметки в газету «Знамя шахтера», предпочитая темы морали и патриотического воспитания молодежи.

В это же время он становится внештатным сотрудником управления внутренних дел. Бойцом невидимого фронта осведомителей.

Осведомительский институт существует, наверное, во всех странах, и, по мнению полиции и милиции, он насущно необходим. Возможно, и так, что не мешает прочим гражданам относиться к этой общественно-полезной деятельности с известной долей презрения. Впрочем, насколько мы можем судить, и работодатели не испытывают к своим внештатным сотрудникам глубокой симпатии.

Что же случилось с Андреем Романовичем? Затаился ли он, напуганный скандалом в школе-интернате, или, что похвальнее, решил победить свою мерзкую плоть, утопить извращенную похоть в чистых водах общественно-полезной работы?

Как бы не так. Мы уже знаем о том взрыве, который последует несколько лет спустя.

Тогда, может быть, в рассуждения доктора Вельтищева вкралась ошибка и Андрея Романовича уже не преследуют садистские желания, не волнуют мальчики?

Все гораздо проще и прозаичнее. У него наконец-то получилось с женщиной. Он завел себе любовницу.

Ее звали Валентина Ж., она была раньше женой его собственного шурина. Не самая близкая, но родственница. И — впервые в жизни — у него было все, как у остальных.

Почему так случилось? Не знаем. Основываясь на его и на ее словах, сообщаем заурядный факт заурядной биографии.

У Андрея Романовича было отличное настроение. Эйфория. Подъем духа. Высокие слова о моральном облике и патриотическом долге сами слетали с кончика пера.

И какие к черту мальчики, если все как у людей!

В кармане у него позвякивают ключи от пустой комнатенки в общежитии училища. Запирайся на сколько хочешь. Дама сердца ничем не связана, она в разводе, ее бывшего мужа и в городе-то нет, сидит, голубчик. Они, собственно говоря, оба свободны, Феодосия Семеновна давно его не спрашивает, когда придет домой и чем занимается вечерами. В редакции, например, задержался, срочно надо статью сдавать. Или с учениками поехал на практику. А еще вернее — отправили выполнять задание, о котором дома упоминать не положено.

Оставайся в общаге хоть до утра.

Это была у него первая и последняя обычная связь с обычной женщиной.

Дотошный Амурхан Хадрисович Яндиев уже в девяносто первом году разыщет Валентину и узнает от нее о дотоле не известном любовном романе своего подследственного. Он устроит бывшим любовникам очную ставку, пытаясь понять, каким образом школьный учитель превратился в сексуального маньяка. С нескрываемым ужасом будет смотреть постаревшая женщина на своего давнего партнера, обвиняемого в страшных преступлениях. А он будет улыбаться во весь рот, не скрывая удовольствия от воспоминаний пятнадцатилетней давности.

Мотивы многих переездов семейства Чикатило остаются для нас (а может быть, и для следствия) тайной. Со всей достоверностью известно лишь то, что Андрей Романович был уволен из ГПТУ–39 по сокращению штатов: не тот работник, чтобы за него держаться. Или сверху поступило указание уволить. Как бы то ни было, в сентябре 1978 года семья, оставив за собой просторную (по российским меркам) новошахтинскую квартиру и не без выгоды сдав ее постояльцам, переезжает в соседний город Шахты, в общежитие тамошнего профтехучилища СГПТУ–33. Глава семьи принят на работу в это учебное заведение на хорошо знакомую ему и многообещающую должность воспитателя, его жена — на должность коменданта общежития.

«В профессиональном отношении Чикатило к воспитательной работе был непригоден, — вспоминает его тогдашний сослуживец И.А. Гуляк. — Уважением ни у коллег, ни у учащихся не пользовался. Всерьез его как-то не воспринимали. Он на учеников не обращал никакого внимания как педагог, но ходили упорные слухи, что он пристает к мальчикам, однако этим слухам мы как-то не придавали значения…

Сын Чикатило вел себя дерзко по отношению к отцу, мог на него накричать при всех, а тот молчал, я этому всегда удивлялся. Директор училища часто ругал Чикатило за просчеты в работе, но тот все время отмалчивался. Однако Чикатило был как-то очень назойлив в разговорах. Встретит, бывало, и начинает что-то долго и нудно говорить…»

По ночам, как вспоминают бывшие воспитанники училища, заботливый воспитатель любил заглядывать в их спальни. Потихоньку, чтобы не разбудить жену и детей, выходил из своей комнаты, на цыпочках шел по коридору, открывал двери в комнаты воспитанников.