Попытка говорить 1. Человек дороги - Нейтак Анатолий Михайлович. Страница 44

"Ты про эти стекляшки в медных сетках?"

"Про них, про них. Умно сделано: взгляд из одной точки можно обмануть даже простой иллюзией, а вот для обхода взгляда из трёх точек требуется на порядок большее мастерство. К тому же сочетание бездушной слежки с живым наблюдением особенно эффективно. И повышает общую надёжность системы ещё на порядок".

"А если эти стекляшки заблокировать?"

"Через одну, максимум две минуты по тревоге прибудут дежурные боевые маги и разъяснят нам, как глубоко мы были не правы. И ещё. Надеюсь, ты обратил внимание на процедуру, которой нас подвергли при оформлении?"

"Ты про снятие слепка? Обратил, ещё как обратил… сам в своё время выполнял такие же точно… процедуры. По отношению к задержанным до выяснения".

"Тем более. Зачем спрашиваешь про систему наблюдения, если заведомо ясно, что бежать успешно не удастся?"

"Так. Нервничаю малость…"

"Ну так сделай что-то такое, чего от тебя не ждут".

"А что?"

В мысленном "тоне" Айса отчётливо запахло юмором:

"Ну, не знаю. Вроде бы некоторым пение помогало…"

Пение? В первый момент я попросту офигел. А потом тоже развеселился – чего Айс от меня и добивался, собственно. Ох… как говорил накушавшийся волк, щас спою! Точно.

Только не про "сижу на нарах, как король на именинах", не "Мурку" и не прочую классику. Меня просили того, чего от меня не ждут? Ну, держитесь. За стенки.

On a dark desert highway

Cool wind in my hair…

"Hotel California" от Eagles я, как оказалось, до сих пор помнил наизусть.

- Это с твоей бывшей родины? – поинтересовался Айс на "финальном проигрыше", воспроизведённом по памяти с помощью заклятия воздуха.

- Ага. А хотите на моём родном?

И, не дожидаясь согласия, затянул:

Светит незнакомая звезда,

Снова мы оторваны от дома.

Снова между нами города,

Взлётные огни аэродрома.

Надо только выучиться ждать,

Надо быть спокойным и упрямым,

Чтоб порой от жизни получать

Радости скупые телеграммы.

Надежда -

Наш компас земной,

А удача – награда за смелость.

А жизни

Довольно одной,

Чтоб только о доме мне пелось…

- Простенькая мелодия, – заметила Лада, чуть хмурясь из-за незнакомых слов, смысл которых моё ламуоне смогло передать во всей полноте. – Но приятная.

- Дыкть. По центральному телевидению во времена моего детства-отрочества что попало гонять бы не стали. Эпоха попсы настала позже.

Подумав секунду, я затянул Высоцкого:

Сто тысяч дорог позади,

Далеко, далеко, далеко.

А что там еще впереди?

Дорога, дорога, дорога.

Ты сердце свое успокой,

Напрасна, напрасна тревога,

У нас просто адрес такой -

Дорога, дорога, дорога.

Я выйду живым из огня,

А если погибну до срока,

Останется после меня

Дорога, дорога, дорога.

Очень в тему пришлось. Опять-таки: сам забыл, что я помню и ЭТО. Странная штука – наша память. Ох, странная…

Где один Высоцкий, там и второй:

Заказана погода нам удачею самой,

Довольно футов нам под киль обещано,

И небо поделилось с океаном синевой,

Две синевы у горизонта скрещены.

Неправда ли, морской хмельной невиданный простор

Сродни горам в безумстве, буйстве, кротости.

Седые гривы волн чисты как снег на пиках гор,

И впадины меж ними словно пропасти.

Служение стихиям не терпит суеты,

К двум полюсам ведет меридиан.

Благословенны вечные хребты,

Благословен великий океан.

Айс почему-то морщился. И не дослушал.

- Ну, Рин, – с толикой разочарования заметил он, – такие песни и у нас поют. Ты можешь выдать что-нибудь такое, чего в Пестроте не услышишь?

- Легко.

На меня напало игривое настроение, и я позволил багровым отсветам Мрака плеснуть на дне зрачков. Тревожить Двойника только ради того, чтобы спеть по-настоящему… глупость, просто опасная глупость.

Но такая человеческая!

Рухнул мир, сгорел дотла.

Соблазны рвут тебя на части:

Смертный страх – и жажда зла,

Словно пари.

В темноте рычит зверьё,

Не видно глаз – но всё в их власти.

Стань таким, возьми своё -

Или умри…

Я пел, и эхом моей памяти рычали в камере электрогитары. Рычали, и выли, и плакали – с бессильной горестной злобой. Как там писала одна из моих любимых писательниц – "сперва он смеялся, когда смертные попытались воссоздать музыку Ифэрэни, а потом послушал, и…"

Я пел и вспоминал. Айс слушал, ретранслировал ментальный фон моих воспоминаний Ладе, и хилла совершенно по-человечески бледнела, обмирая. Ну да, без всякой подготовки, без "Битлов", без "Скорпов", даже без "Машины времени" – и вдруг сразу поздняя "Ария".

Ха!

Будь наготове: всюду рыщет стража.

Линия крови путь тебе укажет

Прочь!

Ты был одним из нас.

Но

Ангел тебя не спас…

Я допел в поистине мёртвой тишине. После довольно-таки долгого молчания:

- Говоришь, в твоём родном мире нет ни вампиров, ни иных рас, ни магии?

- Нет.

"И потому люди на моей родине склонны излишне их романтизировать…"

- А чего-нибудь полегче не припомнишь?

- Легко, – повторил я. И улыбнулся.

Если ты пьёшь с ворами, опасайся за свой кошелёк.

Если ты ходишь по грязной дороге, ты не сможешь не выпачкать ног.

Если ты выдернешь волосы, ты их не вставишь назад,

И твоя голова всегда в ответе за то, куда сядет твой зад.

"Вот уж мой зад нынче сел так сел… и башка вскорости ответит".

"Правда всегда одна", – это сказал фараон.

Он был очень умён,

И за это его называли:

Тутанхамон.

Я знал одну женщину, она всегда выходила в окно.

В доме было 10000 дверей, но она выходила в окно.

Она разбивалась насмерть, но ей было всё равно.

Если бы ты знал эту женщину, ты бы не стал пить с ворами,

Ты бы не стал ходить по грязи и разбрасываться волосами…

- Не понимаю, – не выдержала Лада. – Как в одном доме может быть десять тысяч дверей? И зачем делать так, как…

Тихий смех.

- Это метафоры, малышка. Не все песни можно понимать буквально.

- Да, – чужим голосом добавил Айс. – Я тоже знал… одну женщину. Рин, ещё!

И я, дурак, выдал ещё.

Одинокая птица, ты летишь высоко

В антрацитовом небе безумных ночей,

Повергая в смятенье бродяг и собак

Красотой и размахом крылатых плечей.

У тебя нет птенцов, у тебя нет гнезда,

Тебя манит незримая миру звезда.

А в глазах у тебя – неземная печаль.

Ты – сильная птица… но мне тебя жаль.

Одинокая птица, ты летаешь высоко.

И лишь безумец был способен так влюбиться.

За тобою вслед подняться,

Чтобы вместе с тобой – разбиться.