Цена счастья - Шайвли Анджела. Страница 36

Фраза завершилась громким вскриком.

— Фарамон! — кричала она. — Что случилось? Мы же вместе с тобой разработали этот план!

Ее голос звучал испуганно. В нем слышалось нескрываемое удивление.

— Ты все рассказала ей?!! — кричал Фарамон. — Да ты сошла с ума! Или ты лжешь мне? А ну, выкладывай всю правду!

Я четко услышала звук удара, которым он наградил ее. И впервые с тех самых пор, как я познакомилась с ней, мне стало жаль ее.

Теперь, когда она заговорила, голос ее вновь звучал абсолютно нормально.

— А почему это я не должна была рассказывать обо всем? Ведь ей уже не удастся поделиться ни с кем услышанным. Еще сегодня ночью мы вынесем ее в снег. Там она и... Нет! Фарамон, нет! Прошу, не надо!

Судя по вскрику, на сей раз он ударил ее достаточно сильно.

— К счастью, она наверняка не поверила ни единому твоему слову, — прорычал он. — И если она не увидит тут никакого трактора, то сразу же поймет, что и все остальное было вымыслом.

Внезапно голос Мари-Лизет стал менее уверенным.

— Фарамон, я не понимаю. Чего ты, собственно, хочешь?

— А теперь послушай меня внимательно, Мари-Лизет, — сказал он, и его голос был на сей раз совсем мягким и почти сочувственным, отчего звучал еще более жутко. — Я терпел все твои выходки слишком долго, поскольку мне не хотелось тебя отталкивать. Но теперь, думается, пора объяснить тебе кое-что. И первое, что ты должна усвоить, так это то, что я не намерен жениться на тебе.

— Но ты... ты должен жениться на мне, — всхлипывая, заявила она. — Жизнь настолько прочно связала нас, что мы просто не можем жить друг без друга. Ты же хотел жениться на мне, пока тут не появилась эта проклятая Леонора.

Некоторое время он медлил с ответом.

— Да. Когда-то у меня было намерение жениться на тебе. Тогда я был очень молод и слишком глуп. Я был зациклен на мысли, что отец обращается со мною слишком грубо и бесцеремонно. Я знал, что подобный брак причинит ему больше боли, чем что-либо иное. Трудно перенести, когда твой сын женится на такой девушке, как ты...

— О нет! — умоляюще прошептала она. — Я не верю тебе. Тогда ты любил меня. Я знаю это. Любил, даже если теперь и не любишь более...

— Да и к сепаратистам я примкнул только из-за отца, — безжалостно продолжал он. — Нет, не из-за своего идеализма или, как ты полагаешь, из-за любви к тебе. Мне хотелось уничтожить его, да и остальных тоже... Поскольку из-за них я вынужден был вечно нести это проклятье — оставаться младшим сыном в семье. И то, что ты не подходишь на роль супруги хозяина замка д'Эшогет, я видел уже задолго до приезда сюда Леоноры.

Он рассмеялся.

— Да ты и сама не можешь не понимать этого! Только, пожалуйста, не думай, что в этой ситуации может что-нибудь значить текущая в твоих жилах кровь д'Эшогетов. Если бы следовало принимать ее в расчет, то, думается мне, на подобные привилегии претендовала бы как минимум половина обитателей Сан-Дегарра.

Мари-Лизет была настолько поражена услышанным, что попросту не обратила внимания на последнюю фразу.

— Хозяин замка? Что ты хочешь этим сказать?

— А как же иначе, — усмехнувшись, сказал Фарамон, — теперь на моем пути остался только Брайан. Не скрою, вначале я помышлял только о возвращении моей части наследства, но в последнее время мне стало ясно, что мне достанется тут все после того, как я уберу его со своего пути.

— А как же Леонора? Что делать с Майклом?

— Моя жена и мой сын разделят со мною мое положение. Поэтому их, естественно, не следует рассматривать как препятствие для достижения конечной цели. Поначалу я не был особенно уверен в успехе. Именно поэтому я и одобрял до известной степени твои планы. Но теперь я четко представляю себе, что мне нужно. Я женюсь на Леоноре и использую богатства д'Эшогетов так, как это надлежит сделать настоящему д'Эшогету. О-о, из меня получится столь отличный владелец имения, каких не было уже сотни лет!

Каким-то совершенно потерянным голосом Мари-Лизет сказала после непродолжительной паузы:

— Не понимаю, почему, если ты не разделяешь наши цели, ты поехал тогда в Монреаль? Почему бросил бомбу? Я-то полагала, что ты проделал это из-за того, что тебя переполняла ненависть.

— Ну, если уж тебе так хочется знать это, — ответил он голосом, по тону которого можно было заключить, что его терпение уже на исходе, — признаюсь, что таким образом я намеревался дискредитировать сразу несколько человек. Я надеялся, что благодаря взрыву многие будут весьма напуганы. Те, кому удастся уйти, будут вынуждены скрываться в подполье. Ну а мне благодаря этому удастся прервать все эти ставшие уже обременительными связи.

В помещении воцарилась гнетущая тишина. Если бы не прозвучавшие вскоре шаги, я бы подумала, что они ушли из сарая. Прошло несколько томительных минут ожидания. Когда через некоторое время я вновь услышала голос Мари-Лизет, то он был так тих, что я с трудом понимала отдельные слова:

— Как жаль, что мы не пришли раньше к этому разговору. Где-то в подсознании я знала, что этим кончится, и все-таки не хотелось допускать возможности такого исхода. ...А ведь ты убил мадам Дениз только потому, что полагал, будто убиваешь меня.

Она замолчала, однако он не счел нужным разубеждать ее.

— В тот день, когда я заманила Леонору в чащобу, на мне был темно-красный костюм. Ты полагал, что он принадлежит мне. Ты не мог знать, что это лыжный костюм твоей сестры, который я просто позаимствовала на время. Посуди сам, если бы кто-нибудь и заметил меня издалека, например, из замка, то наверняка не узнал бы в нем. Вот только, к несчастью, у Дениз оказался очень похожий костюм...

— Так вот, оказывается, как это получилось! — сказал Фарамон. — Ведь мне отлично было известно, что Леонора уже давно в замке. Да и Дениз я проводил практически до входа, а потому был уверен, что и она тоже уже нежится в тепле. Таким образом — оставалась лишь ты. Вот я и подумал, что было бы неплохо окончательно разрешить некоторые проблемы... — Он вздохнул. — Боюсь, неосмотрительность всегда будет моим слабым местом.

— Я... Я отдала бы за тебя жизнь, — всхлипывала Мари-Лизет. — А ты... Ты хотел убить меня как собаку... Собаку, уже выполнившую свой долг.

— Ну хорошо, — заметил он, явно вновь пребывая в отличном расположении духа. — Ты сама говоришь, что готова отдать за меня жизнь. Так что я просто ловлю тебя на слове.

«Он не подозревает, что у нее с собою револьвер», — подумалось мне. Происходящее не умещалось в моем сознании. Голова кружилась. Боль в запястьях и щиколотках доводила меня до безумия и, конечно же, влияла на мое восприятие.

Судя по всему, Мари-Лизет не поняла последней фразы, сказанной Фарамоном, поскольку я услыхала, как она, заикаясь, произнесла:

— И ты полагаешь, что моя любовь к тебе так велика, что я после всего буду молчать? О нет, Фарамон, не буду даже ради своей собственной безопасности. Я выложу все. Все с самого начала. Я расскажу, как ты поджег охотничий домик, чтобы уничтожить своих братьев и племянников. Расскажу, как ты вызвал сердечный приступ у своего отца. О-о, были ли на белом свете когда-нибудь такие монстры, как ты?

Последнее обвинение явно задело его.

— Несчастный случай, — спокойно заявил он. — И тебе это хорошо известно. Я просто отправился к Жан-Пьеру, дабы попросить его походатайствовать перед отцом о назначении мне ренты. Ведь даже мальчики получали что-то на свои нужды. А мне всегда приходилось выпрашивать деньги как милостыню, если я нуждался в деньгах. Это было невыносимо.

— Но ты же понимал, что он откажет. Он уже и раньше неоднократно отклонял подобные предложения.

Голос Фарамона начал наполняться яростью.

— Да, это был пример того, как Жан-Пьер обращался со мною. Высокомерно улыбаясь, он заявил, что я будто бы человек абсолютно безответственный, а потому не могу обращаться с деньгами. Тут-то я и потерял контроль над собой и ударил его. Он же упал, ударился головой о край стола и потерял сознание. Тут же упала керосиновая лампа, разбилась, и — начался пожар. Но я не специально устраивал пожар, можешь мне поверить.