Страж Смерти. Первые шаги - Кривицкий Кирилл Михайлович. Страница 71

Бывало и так, что, закончив очередную тренировку, просто заваливался на маты прямо в спортзале, спал несколько минут и снова начинал тренироваться. Стальную грушу украшали глубокие вмятины, сколы, краска облетела еще на второй день, под конец просто не выдержали цепи, и груша с громким грохотом рухнула на пол, ломая своим весом доски.

Все это время держался подальше ото всех, общался только короткими односложными фразами.

- Все, ты меня достал своим кислым видом! - Взорвался сенсей. - Ты в кого превращаешься, а? Сергей, что с тобой такое происходит? - Я молчал, хмуро смотря на учителя и искренне не понимая, что ему от меня нужно.

- Что такое?

- Что такое? Это ты меня спрашиваешь? - Взъярился сенсей. - Ты за эту неделю превратился в хмурую нелюдимую, неразговорчивую машину для убийств, в тебе день ото дня остается все меньше и меньше человеческого. Ты почти не спишь, не ешь, ни с кем не общаешься, как приехал в штаб-квартиру в воскресение вечером, так и не выходил почти!

- Я каждый вечер выхожу.

- Ну да, только для того, чтобы снова и снова себя загонять в могилу, другой бы на твоем месте уже давно лег в землю!

- Я не другой.

- Да, ты не другой, я уже и не знаю, человек ли ты еще? Тебя стали бояться свои же, ты знаешь, что это значит? - Сенсей медленно приближался. - Это значит, что те, кому ты будешь прикрывать спину на задании, тебе не доверяют, соответственно можете провалить все дело, или вообще от тебя попытаются избавиться, желательно насовсем.

- Я им не причиню вреда, вы это прекрасно знаете. - ответил, внимательно наблюдая за наставником.

- Да я то знаю, а вот ребята сами стали тебя сторониться. Ты в зеркало давно смотрел?

- Не помню. - Пожал равнодушно плечами.

- То-то и оно, что не помнишь! Ты последние два дня вовсе на жилой уровень не поднимался, не брился с самого воскресения, зарос весь, ты вообще сегодня ел?

- Нет.

- Б..дь! - Сорвался наставник. - Да отвечай же мне нормально, робот клыкастый! - Дядя Ваня, сложив руки на груди, начал медленно покачиваться с пятки на носок. - С тобой надо что-то делать, никто не знает причины твоей хандры. Нашего психолога, то есть Лизу каждый раз, когда она приглашает к себе на беседу, посылаешь лесом и молча уходишь в спортзал. - Дядя Ваня окинул меня задумчивым взглядом. - Завтра твои итоговые экзамены. По-моему, это просто формальность, лучше тебя здесь никто не подготовлен, единственно, ребята стреляют лучше.

- Я в курсе, так как не упражнялся в стрельбе, не нравится оно мне, чувствую брезгливость по отношению ко всему огнестрельному оружию.

- Ну, наконец-то, сказал целое предложение! - Сенсей отошел в сторону и уселся на маты в позе лотоса, указал рукой напротив себя. - Садись, говорить будем. - медленно усевшись рядом по-турецки и поставив локти на колени встретился глазами с учителем. - Рассказывай.

- Что?

- Ты мне тут не чтокай! Рассказывай подробно, что с тобой творится? Я тебя внимательно слушаю. - немного помявшись выложил все наболевшее, учитель, молча и внимательно слушал, не перебивая.

- Да еще непонятная тревога, просто выводит из себя! Обзваниваю, чуть ли не каждый день всех своих родственников, узнавая, все ли с ними в порядке, племянница, только услышав мой голос, говорит, что со всеми все в порядке и на три буквы посылает. Короче, я уже всю родню достал своей тревогой, а меня это пилит, нормально жить не дает!

- Ф-фух! Хорошо, что Палыч ошибся. - недоуменно посмотрел на него, учитель, видя мой вопросительный взгляд, пояснил. - Мы думали, что ты сломался, не выдержал последнюю операцию.

- Если бы это. - вздохнул. - По крайней мере, знал бы, что со мной происходит, а так одни смутные ощущения и никаких идей по этому поводу.

- Тоска по девушке это понятно, а вот необъяснимая тревога это плохо, до добра не доведет. - наставник задумчиво уставился в одну точку на полу. - Тебе нужно отдохнуть. - попробовал возмутиться, вскинул на него глаза, учитель предупреждающе поднял руку. - Не спорь, я говорю нужно! Сейчас пойдешь в баню, попаришься, приведешь себя в относительный порядок, а я сейчас пойду, найду одно очень хорошее успокоительное, по старинному семейному рецепту приготовленное. - Учитель поднялся, пришлось последовать его примеру. - После бани выпьешь его, затем ляжешь в постель, не уверен, что оно на тебя подействует, но попробовать стоит, не яд, все-таки. - Развернувшись, направился в сторону лифта, обернулся на пороге. - Грушу в сторону оттащи, тут тебе не свалка. - кивнув, пошел в противоположную от наставника сторону, подхватив стальную чурку вынес к грузовому лифту, скинул ее на пол, затем поднялся на жилой уровень.

Баня была выше всяких похвал, предбанник с раздевалкой, небольшая комната отдыха со столом и деревянными лавками вокруг него, большая, пышущая влажным жаром парилка, попахивающая дымом. Справа от входа располагалась печь, самая настоящая, дровяная, выложенная камнями, рядом лежало несколько поленьев. Прошел вперед, в тазике отмокал дубовый веник, забравшись на верхнюю полку, блаженно растянулся на ней. Пришлось произвести с организмом некоторые манипуляции, пара добавлял, и даже не вспотел нисколько, минут пять пытался снизить теплоустойчивость, как ни странно получилось. Парился несколько часов, время, от времени выбегал на улицу нырял в искусственное озеро рядом, с услужливо пробитой полыньей. Выполз из бани, полностью расслабленный и посвежевший. Казалось, даже непонятная тревога отошла в сторону и особо не досаждала, не ушла, а как бы свила где-то на дне души маленький, отравляющий спокойствие комочек.

На столе стояла чашка с чем-то напоминающим по виду чай, пахло довольно приятно, травами какими-то, различил только мяту и ромашку с шиповником. Выпил по пути в свою комнату, почти сразу глаза, непроизвольно начали закрываться, еле дополз до кровати, как был в полотенце, обернутом вокруг бедер, так и рухнул, моментально провалившись в глубокий сон, без сновидений. *** Ксения.

Светлана Николаевна сидела возле больничной койки дочери в одиночной палате, читая в слух какую-то книгу. В палате попискивали больничные аппараты, показывая слабое сердцебиение девушки. Ксения лежала на кровати, вся исколотая разными трубками, бледная и еще более осунувшаяся, мерно капала капельница. В палату зашел врач, в синей униформе и белом халате.

- Доброе утро, вы так и не ложились спать? - Обратился мужчина к матери девушки, Светлана Николаевна подняла на него уставшие и покрасневшие от недосыпа и слез глаза, казалось, она за эти пять дней постарела лет на десять. Под глазами залегли большие тени, смахивающие на синяки, резче обозначились морщинки на лице, руки предательски подрагивали. Завершали картину уныло опущенные к низу уголки губ.

- Доброе, не могла уснуть. - Отозвалась слабым голосом.

- Шли бы вы домой, выспались, немного отдохнули, сейчас вашей дочери ничем не помочь, она сама должна справиться со своей болезнью.

- Я не могу оставить ее одну. - В голосе женщины прорезалась сталь. - Я должна быть рядом, когда она выйдет из комы.

- Это может произойти с равным успехом, как сейчас, так и через десять лет. - Врач оставался непреклонным, однако голос был сочувствующим.

- Все равно, пока могу, буду находиться рядом. - Светлана Николаевна мотнула головой, от чего с плеч свалился на пол бежевый шерстяной платок. Врач, покачав головой, поднял его, убитая горем мать этого даже не заметила. - Константин Ильич, вы так и не выяснили, что это за болезнь?

- К моему сожалению, нет. Сначала, когда ее увидел, думал, что это анерексия в худшем ее проявлении, но вы сказали, что девочка так усохла всего за два дня, такого просто не бывает. - Светлана Николаевна резко вскинула голову, направляя на него взгляд серых глаз. - Я вам верю, но такое истощение и обезвоживание, я еще просто не встречал, перешерстил гору медицинской литературы и как ни странно, это звучит, не нашел ни одного подобного случая. - мужчина провел рукой по волосам. - Я просто не знаю что делать. Ваша дочь находится в глубокой коме, тоже необъяснимой, мы не можем найти никаких предпосылок для болезни. - Константин Ильич прошелся по палате, больше рассуждая в слух, чем, разговаривая со Светланой Николаевной. - Ее организм совершенно не отторгает пищу, наоборот, в нее как бездну все летит, словно это булимия, но это не она.