Когда палач придет домой - Риттер Александр. Страница 51

– О чем, черт возьми, вы говорите? – спросил я и после короткой паузы, спохватившись, сказал: – Я хотел сказать, что вы имеете в виду, сэр?

– В этот раз риск слишком велик. Тебе придется работать без ксивы и прикрытия.

– Что ж, это вполне мне подходит, – ответил я и, помолчав несколько секунд с умным видом, добавил: – Насколько я понимаю, все вышесказанное означает, что я один буду целиком и полностью отвечать за исход операции?

– Именно так, – кивнул головой Биллингем.

– Надеюсь, хоть отход мне подготовят? – спросил я, в упор глядя на хозяина кабинета.

– Все детали тебе лучше обговорить с сэром Найджелом, – ответил мне Апостол.

– Если это все, то я пойду готовиться дальше.

– Да, это все. Можешь быть свободен.

Я встал и вышел, не попрощавшись. Это считается плохой приметой – прощаться перед заданием. Впрочем, наплевать. И на приметы, и на всемогущего Биллингема.

Я хотел сразу пойти к сэру Найджелу, однако передумал. У моего шефа наверняка забот и без меня хватает. А я и так проживу. Не впервой мне работать в нештатной ситуации. Я вспомнил, как несколько лет назад был вынужден прикинуться угонщиком самолета, чтобы застрелить больного пассажира в последней стадии заражения. Агенты нашего бюро потом сымитировали мою смерть при штурме самолета парнями из управления по борьбе с терроризмом и вывезли меня, как и положено покойнику, в пластиковом мешке для трупов. Да и сегодняшний денек уже в более чем достаточной мере проверил мои нервы на прочность. Во всяком случае, мне еще никогда не приходилось работать в такой ситуации, как сегодня. И все-таки я сделал то, что планировал, и сумел вернуться. А значит, и с делом Браунлоу справлюсь, каким бы необычным оно ни было бы.

Поэтому я спокойно вернулся в свой кабинет и занялся тем, что растолкал по его углам все предметы, которые не должны были попасть на глаза кому-то, кто вздумает зайти в кабинет в мое отсутствие. Все-таки хорошо, что я наравне с начальниками пользуюсь привилегией сидеть в кабинете, не имеющем ни микрофонов, ни скрытых видеокамер, ни «закладок» в электронных дверных замках. Иначе у меня были бы большие проблемы с проведением сегодняшней операции. Впрочем, с моими талантами я бы все равно что-нибудь придумал. Но как все-таки хорошо и гладко все прошло. Комар носа не подточит. Осталось только уничтожить следы моей деятельности.

Грязный костюм я разрезал на полосы в бумагорезке и спустил в мусоропровод в конце коридора вместе с присосками и ободранными туфлями. Хорошо, что меня никто не видел, пока я нес охапку обрезков. Кажется, я стал беззаботен, как клинический идиот, а для палача это прямой путь в могилу.

Ультразвуковой разрядник я спрятал в ящик письменного стола, а листки с незаконченной поэмой Хамнера – в потайной кармашек пиджака. Последнее, кстати говоря, тоже было очень опасно и неправильно, но мне почему-то не хотелось выкидывать последнее творение «самого перспективного молодого поэта Великобритании». Затем я еще раз осмотрел кабинет, запер его и отправился в тир.

В тире я прошел в одну из кабинок, где палачи развлекались обычной стрельбой. Практически нам редко выпадает возможность пострелять на задании, однако теоретически любой из нас должен хорошо стрелять, а потому палачи довольно часто приходят в этот зал с движущимися пластиковыми манекенами.

В этом отделе уже был кто-то из знакомых мне сотрудников класса А. Поскольку правила организации запрещали близкие отношения между сотрудниками, то мы лишь холодно кивнули друг другу. Я молча вытащил автомат, разложил на стеллаже запасные магазины и принялся расстреливать пластиковые фигуры.

– Опять взялся за своего ветерана? – спросил мой сосед в перерыве между двумя автоматными очередями. Кажется, его звали Джимми.

– Да, – коротко ответил я. Ни у него, ни у меня не появилось желания продолжить беседу, и мы вновь принялись расстреливать беззащитные фигуры.

Этим я и занимался, спокойно и методично, старательно гоня из головы любые мысли, до тех пор, пока не пришло время идти к сэру Найджелу.

– Я прибыл, сэр, как вы и приказывали, – сказал я, входя в кабинет сразу после стука в дверь.

– Твоя манера входить, не дождавшись приглашения, действует мне на нервы, – сказал мой шеф. – Тем более что она все более превращается в привычку.

– Что ж поделать, у каждого свои недостатки, а что касается нервов, то на меня изрядно подействовала беседа с Биллингемом. Он меня здорово напугал, – пробурчал я, решив опустить прелюдию и перейти сразу к делу.

– Он объяснил, в каких условиях тебе придется сегодня работать? – спросил Лысый Дьявол.

– Разумеется, – ответил я, усаживаясь в кресло. – Долго объяснял, как мальчишке, что это чрезвычайная ситуация, что мне придется работать без прикрытия, без ксивы, в непривычных условиях.

– Он старался лучше сделать свое дело.

– Я это прекрасно понимаю, но не стоит говорить в тоне старого школьного учителя с лучшим сотрудником бюро.

– От скромности ты не умрешь, – проворчал сэр Найджел и перебросил листок на своем настольном ежедневнике. Он всегда так делал, когда был раздражен. Однако ни в голосе, ни в чертах лица это раздражение никак не проявилось. Мой шеф так хорошо умел скрывать свои чувства, что поспорить с ним в выразительности мог разве что каменный идол с острова Пасхи.

– Ложная скромность порождает некомпетентность, а верная оценка своих сил и возможностей способствует наилучшему выполнению задания, – ответил я, глядя прямо в глаза шефа.

– Опять горячишься, – укоризненно сказал сэр Найджел и покачал головой.

– Я не горячусь, мне уже поздновато это делать, как и влюбляться, просто меня это раздражает, – сказал я и посмотрел на серые тучи за окном.

– Я тебя понимаю, но, к сожалению, обстоятельства вынуждают нас поступать таким образом.

«Да только каждый сам принимает решение. Но я свое уже принял», – подумал я, а вслух сказал:

– Будут еще какие-нибудь сюрпризы, или это пока все? Лучше рассказывайте сразу.

– Да нет, – ответил мой шеф. – Больше ничего такого. Пока.

«Что значит эта фраза? Что он задумал и что знает?» – подумал я и спросил:

– Что значит пока?

– Пока, потому что операция еще, грубо говоря, не началась, я даже еще не предоставлял план ее проведения, как должен это сделать в таком трудном случае, в руководство Всемирной организации здравоохранения.

– Ах, вот оно что. Поэтому и такие условия работы?

– Да. Нам приходится прикрывать свои и чужие ошибки, потому что в противном случае полетят головы. Много голов. Моя в том числе, – сэр Найджел посмотрел мне в глаза.

– Ясно. Я справлюсь.

– Именно поэтому ты и будешь действовать без ксивы, так как операция проводится без санкции сверху, – сказал сэр Найджел и показал пальцем на потолок. Я машинально проследил его жест взглядом. Потолок как потолок, выкрашен очень дорогой матовой белой краской, с золоченым люминесцентным светильником, стилизованным под старинную люстру.

– А я уже подумал, что это будет что-то в стиле Пейтена, – сказал я со злой усмешкой на лице.

Пейтен был одним из наиболее опытных сотрудником нашего бюро и специализировался в основном на маньяках, пока сам слегка не спятил. Кто-то из нашего руководства, скорее всего сэр Найджел или Биллингем, сдал его полиции, причем рассчитал все так, что Пейтена застали врасплох во время проведения очередной операции и застрелили при сопротивлении аресту. Это позволило разом избавиться и от неугодного, более того, ставшего опасным сотрудника, и от маньяка, на которого уже почти вышел один из полицейских, угрожая тем самым сохранению режима секретности. Застрелив одним выстрелом двух зайцев, мой шеф запросто мог попробовать тот же прием еще раз. Если, конечно, это он сдал Пейтена. Все-таки не исключено, что он ничего не знал об этом. Но, зная своего шефа много лет, я не мог с уверенностью сказать, способен он на такое дело или нет.

– Ни в коем случае. Ты лучший из наших сотрудников, а твои показатели психического здоровья вполне удовлетворительны. К тому же полиция лично на тебя пока не вышла, – успокоил меня сэр Найджел.