Копье милосердия - Гладкий Виталий Дмитриевич. Страница 4

Он не удивился и не обеспокоился. Маг-отшельник иногда покидал свое жилище и каждый раз привозил из своих дальних поездок какую-нибудь металлическую диковинку, которая потом служила Капиле образцом для нового изделия.

— Где наконечник? — нетерпеливо спросил Вифисарий.

— Вот… — Капила бережно развернул кусок тонкого сафьяна, и голубоватое, словно покрытое изморозью, лезвие засверкало на темно-коричневом фоне кожи как бриллиант чистой воды.

— Прекрасно! — Маг залюбовался наконечником. — Нет, я точно не ошибся в выборе твоего имени. Так сработать может только великий мастер.

Капила засмущался и, чтобы перевести речь на другое, сказал:

— Сталь получилась лучше, чем «вуц»*. Да что «вуц»! Она превосходит даже персидский «табан»*. Этим наконечником можно пробить любые латы без ущерба для его целостности. А как звенит*! Чистое серебро!

— Что верно, то верно… — Вифисарий вдруг нахмурился. — Сталь и впрямь уникальная… как и сам наконечник. Ну, мне пора…

Он достал из сумки деревянный лакированный футляр, обитый изнутри красным китайским шелком, спрятал туда наконечник, попрощался и ушел, даже не заикнувшись об оплате. Но Капила и не принял бы от мага ни серебро, ни золото, ни что-либо иное. Кузнец вдруг понял, что стал участником какого-то действа, способного повлиять на судьбу мира. Эта мысль пришла ему в голову внезапно, словно нашептал кто-то невидимый…

Но оставим племя брауи и перенесемся к калашам. Вифисарий появился там к вечеру следующего дня. В отличие от поселения соседей, деревня калашей являла собой хаотическое скопище многоэтажных хижин из камня, дерева и глины, приютившееся в узком горном ущелье. Задней стеной почти всех жилищ была поверхность скалы или горы. Крыша нижней хижины одновременно являлась полом или верандой обиталища другой семьи. Интерьер в каждой хижине был аскетическим: стол, стулья, широкие скамьи-полати и глиняная посуда. Туалет или ванную в доме, как у брауи, калаши считали излишеством.

Между кварталами многоэтажных хижин, уступами поднимавшихся едва не до вершины горы, были вырублены в скалах лестницы, исполнявшие роль улиц, — большей частью узкие и кривые. Но, как и у брауи, все они вели к просторной площади на берегу бурной горной реки.

В центре площади находилось священное место — «джештак», где происходили ритуальные танцы. Это чересчур помпезное для небогатых горцев помещение было оформлено в греческом стиле — колонны, росписи, мраморный пол… Вифисарий невольно улыбнулся — в оформлении джештака явно прослеживалась мысль Гатаспы, местного мага и большого почитателя древних эллинов. К нему Вифисарий как раз и направлялся.

В джештаке происходили главные события в жизни калашей — поминки и различные священнодействия. Обычно похороны у калашей превращались в шумный праздник с пиром и танцами, который продолжался несколько дней.

С левой стороны от джештака, поближе к реке, было построено «башали» — специальное помещение для рожениц и «нечистых» (то есть для женщин в критические дни). Остальным жителям деревни строго-настрого запрещалось даже дотрагиваться до двери или стен этого здания, а еду туда передавали в специальных мисках. У входной двери джештака по обе ее стороны стояли грубо сработанные деревянные статуи Жестак — богини семьи и брака, и Дезалик — богини, ответственной за башали и деторождение.

А справа от джештака высился храм богини Амы, прародительницы калашей, — большое сооружение с квадратным портиком, крышу которого поддерживали деревянные колонны, украшенные резными головами баранов. В портике, на специальном камне, почерневшем от запекшейся крови, совершались многочисленные жертвоприношения животных.

Передний фасад храма имел семь дверей. Дверные створки, изготовленные из ценных пород деревьев, украшала резьба и рельефные фигуры, изображавшие Большую Мать — Аму в сидячем положении. Кроме того, фасад храма украсили растительным орнаментом. С противоположной стороны храма калаши установили пять больших фигур, поддерживавших кровлю. Это были стражи Амы — человекоподобные чудовища.

Вифисария узнавали и с почтением приветствовали. Что и немудрено — деревню калашей он навещал часто, минимум два раза в год. К тому же у него на груди висела на золотой цепи калачакра — диск, символизирующий власть над временем. Этот священный атрибут магов был хорошо известен далеко за пределами Индии и Нуристана.

Маг поднялся по крутой лестнице на самую вершину горы. Там в небольшой, но густой рощице находилось жилище Гатаспы. Внешне оно мало чем отличалось от хижин калашей; разве что было значительно больших размеров и имело двускатную крышу с коньками. Однако внутри Гатаспа оборудовал для себя весьма уютное гнездышко.

В отличие от мага брауи, он не пускал никого из калашей к себе даже на порог (что и неудивительно; они и сами не отличались гостеприимством, так как общались друг с другом каждый день или в храме А мы, или в джештаке), поэтому жители селения пребывали в полной уверенности, что Гатаспа — такой же аскет, как и они сами. Тем более что на людях он появлялся в рубище, достойном какого-нибудь малопочтенного собирателя кизяка, употребляемого в сушеном виде в качестве топлива (с дровами в горах дело обстояло худо).

Гатаспа появился на пороге, едва Вифисарий взялся за большое кольцо, которым следовало стучать в дверь; оно крепилось к дверному полотну на петле.

— Приветствую тебя, собрат! — с радостью воскликнул Гатаспа и они обнялись.

Маг калашей внешне казался моложе Вифисария, однако его зеленые глаза были глазами человека мудрого, много повидавшего и пережившего мужа, но никак не юноши, которому исполнилось самое большее — двадцать пять лет. На груди у него висела мандала* — в золотое кольцо внешнего круга был вписан квадрат из тщательно отполированного хризопраса*, а внутренний круг, наложенный на квадрат, представлял собой сложную сетчатую структуру, которая несла какие-то тайные символы. И кольцо, и сетку внутреннего круга искусный мастер-ювелир выполнил из какого-то металла, который периодически менял цвет — от светлого до темного.

Гатаспа был черноволос и смуглолиц. Но эта смуглость больше происходила от загара, нежели от природы — Гатаспа много времени проводил в своей роще, на свежем воздухе. В ней росли деревья, которые на высокогорье обычно не встречаются. Но Гатаспа был большим энтузиастом лесного дела, и его саженцы не боялись ни больших морозов, ни изнуряющей летней жары.

— Ты ждал меня… — не спросил, а скорее констатировал Вифисарий.

— А я заглянул в свой шар. Посмотри сам.

Он подвел Вифисария к столу, где на нефритовой подставке лежал хрустальный шар размером с голову ребенка. В его глубине мелькали какие-то бесформенные тени и образы, а в самом центре сферы светилась яркая искорка.

— Это твои эманации*, — сказал Гатаспа. — Они у тебя очень сильные. Я узнал, что ты отправился путешествовать еще вчера и все это время следил за твоим передвижением. Что привело тебя ко мне? Ведь ты бил ноги по горным тропам не ради удовольствия выпить вместе со мной абрикосовой наливки.

— Нет, не ради такого удовольствия… хотя должен сказать, что твоя наливка выше всяких похвал. Я не только соскучился по тебе. Сбылось долгожданное пророчество Даниила*. Истек назначенный им срок в «семьдесят седьмин». В мир пришел Саошиант*. А нам прислана Благая Весть. Пора в путь.

— Ты не ошибаешься? — недоверчиво спросил Гатаспа.

— Вот мое доказательство…

С этими словами маг брауи открыл футляр и показал Гатаспе наконечник копья.

— Он выкован из небесного металла, — объяснил Вифисарий. — Кусок железа упал возле поселения брауи. Признаюсь, я знал, что так будет. Я вычислил траекторию движения обломка звезды, вот только не смог точно определить место его падения. Но Высшие Сферы все устроили, как должно. Их мудрость и способность управлять случайностями безгранична.

Гатаспа сначала обрадовался и вознес краткую молитву прародительнице Аме, а затем вдруг нахмурился. Возможно, ему передалось настроение Вифисария, который был мрачнее грозовой тучи.