Завещание Тициана - Прюдом Ева. Страница 2

Они причалили к Каннареджо, небогатому, удаленному от центра кварталу Венеции. Дебаркадеры были деревянные, улицы немощеные, дома обветшавшие, а берега утопали в грязи.

Чезаре Песо-Мануций, дядя Предома, проживал в Кастелло, одном из шести кварталов города дожей, довольно-таки простонародном, деля дом со своим кузеном, книгопродавцем; там же на первом этаже располагалась книжная лавка.

— Как вышло, что твой дядя стал врачом, а не печатником или книгопродавцем, как все Мануции, начиная с прославленного Альдо [6]? — поинтересовался Пьер.

— Ты о великом Альдо, славе семейства Мануциев! Нет, Чезаре не подхватил семейную эстафету. Его кузен Паоло сделал это за двоих. У дяди в семье репутация чудака. Но будь спокоен, он большой жизнелюб! Больше всего на свете он ценит хорошую выпивку, веселье и возможность почесать язык. Ты с ним легко сойдешься.

Берег, на который они ступили, густо порос травой. По длинной и узкой Дымной улице они вышли к церкви Девы Марии Чудотворицы. Все вокруг них было погружено в странную сторожкую тишину. Виноват ли в том ранний час? Или же обитатели Кастелло попрятались в свои дома с закрытыми ставнями, думая, что там они в большей безопасности, чем на улице?

— Только бы они все не поумирали, — мрачно проговорил Пьер.

На какой-то миг друзья задержались на мосту, связующем Новую площадь Девы Марии с церковью архитектора Ломбардо [7]. Ни малейшего звука, лишь запах, до боли знакомый им по Падуе и забытый за время дороги: запах болезни, гниющего тела и разлагающихся трупов. Морским ветрам, свободно гуляющим по городу, не удавалось развеять смертоносный дух. Под мостом плавали тела, которые уже невозможно было опознать. На поверхности воды виднелись подозрительные пятна, подобные гноящимся ранам, еще не унесенные отливом. Виргилий испытал приступ отвращения. Он отвел взгляд от канала и поднял к абсиде церкви Девы Марии Чудотворицы. Она и впрямь была чудесная, какая-то нездешняя, похожая на шедевр маркетри в своем одеянии из разноцветного мрамора: бело-розово-зеленое видение в тошнотворном и хмуром утреннем свете.

— Пресвятая Дева, — зашептал Виргилий, вкладывая в молитву все свои чаяния, — я не прошу чуда. Сделай только, чтобы был жив дядя Чезаре.

Пьер, сострадая, подхватил друга под локоть, и они зашагали дальше. Обогнув церковь, дошли по Трявяной набережной до площади Святой Марины, а потом и до площади Пресвятой Девы Прекрасной.

— Наш Чезароне неплохо устроился — за церковью, аккурат напротив Рецептурной набережной, что для врача весьма логично! — уточнил Виргилий.

Место, где стоял особнячок с книжной лавкой на первом этаже, было тихое, спокойное. По фасаду дядиного дома карабкался дикий виноград. Стены были выкрашены в цвет незрелого миндаля, от чего Пьер поморщился.

— Что ты хочешь, дядя у нас не такой, как все! — напомнил ему Виргилий и подошел к двери.

Четыре раза ударив кулаком в дверь, он остановился: его рука дрогнула. Он задержал дыхание, ожидая приговора чумы. Чезаре — раздувшийся и агонизирующий или пышущий здоровьем? Живой или мертвый? И тут ставни второго этажа с грохотом распахнулись. В окно высунулась кудлатая голова. Слезы облегчения навернулись Виргилию на глаза.

— Племянник! Погоди, сейчас открою, — прогрохотало наверху.

До слуха оправившихся от страха перед неизвестностью молодых людей донесся шум суеты. Дожидаясь, пока им откроют дверь, Пьер подошел к витрине книжной лавки, где за настоящим стеклом лежали разложенные томики: «Неистовый Роланд» Ариосто, стихотворения Пьетро Бембо, «Открытые страны и новый мир» флорентийца Америго Веспуччи. Больше он ничего не успел рассмотреть, так как дверь с грохотом распахнулась. На пороге появилась приземистая фигура пузатого человека с лицом, заросшим бородой. Виргилий, а вслед за ним и Пьер были в буквальном смысле слова приподняты над землей венецианцем, прижавшим их поочередно к своей груди.

— Друзья моего племянника — мои друзья, — заявил он студенту-медику, слегка ошалевшему от столь пылкого приема. — Прошу в дом!

Чезаре Песо-Мануций был человеком лет сорока необычайной силы. Толстяк необъятных размеров с огромным брюхом, впечатляющими ляжками, мощным торсом и мускулистыми руками. В нем угадывался гурман, жуир, словоохотливый и горячий малый. Его пузатая фигура была увенчана косматой, прямо-таки медвежьей головой. Не задерживаясь на первом этаже среди книг, он повел гостей по узкой лесенке наверх. Там все расселись вокруг прочного стола из долмацкой сосны. Виргилий чуть было не придавил свернувшегося клубком кота. Он взял его на руки; тучный кот был представлен Пьеру:

— Это Занни, назван так в честь шутов из комедии дель арте, поскольку становится непревзойденным комедиантом, стоит ему завидеть пищу! Только не говорите, что откажетесь от бутылки клерета! — прорычал дядя. — Виноградное вино прямо из глубин Италии. Есть у меня и кипрское, если желаете. Еще одна бутылка, которая не достанется туркам!

Ни на минуту не замолкая, он открыл ларь, извлек оттуда две стеклянные бутылки и потряс ими перед молодыми людьми; те обменялись нерешительными взглядами.

— Кипрское… Черт побери, я бы не отказался, — наконец проговорил Пьер.

— Вот это дело, — обрадовался Чезаре. — Что может сравниться с добрым кипрским вином? Вам ведь известно, что наши константинопольские соседи зарятся на остров, да еще как. Чуть было не увели его у нас после бойни в Фамагусте [8]. Надо будет рассказать вам об этом! Но Святая Лига разделала их под орех при Лепанто [9]. Это было грандиозно! И об этом я вам тоже расскажу!

Он разлил вино по чаркам и уселся на скамье, где уже никому не хватило бы места.

— Чокнемся! — предложил он, подняв чарку. — Ваше здоровье, детки! Никогда еще этот тост не был так важен! Охрани нас, Господи, от этой треклятой чумы. За то, чтоб избавиться от нее навеки и начать снова наслаждаться жизнью, да просто жить, черт побери! — Он опорожнил чарку и налил себе еще. — Вот что я вам скажу, детки, — эта бесова эпидемия способна испортить даже вкус вина. А уж это просто последнее дело!

— Многих ли поразила в Венеции чума? — спросил Пьер.

— Насколько я знаю, эта дрянь пришла к нам с материка, а не по морю.

— Я слышал, из Германии?

— Не знаю, когда случились первые заболевания на границе республики, но здесь, в самой Венеции, все началось в прошлом году. Матросы завезли болезнь по Бренте и Бакхольоне. Сперва никто не обратил на нее внимания. «Еще один случай матросской болезни», — говорили меж собой. А потом настало лето, а с летом засуха, а с засухой по всему городу стали обнаруживать мертвых. Зима была лишь недолгой передышкой. С тех пор число заболевших все увеличивается. Десятки новых больных в день, порой доходит до сотни. Точно не скажу. Да и откуда мне знать?

В знак бессилия он уронил руку на стол. От удара стол задрожал, жидкость в чарках затряслась.

— В Падуе с конца весны по пять-шесть умерших в день в лазарете и больше полусотни в домах и на улице, — поделился Пьер тем, что знал от своих друзей-медиков. — В целом уже перевалило за десять тысяч умерших. Упокой, Господи, их души. Просто ужас! Если так пойдет и дальше, в Падуе останется две трети, а то и половина населения, если только осенью еще постоит тепло.

— И здесь открыли лазарет. Даже два, оба на островах, — вздохнул венецианец. — Новый лазарет на острове Святого Эразма — для тех, кого отправляют в карантин, и Старый — неподалеку от Лидо — для тех, кому уж не выкарабкаться. Однако почти ничего не было предпринято, дабы избежать худшего. Наш дож не пожелал знать, что творится. Я бы даже сказал: ему нравится быть слепым. Тому назад два месяца он созвал на консилиум известнейших медиков, но все это превратилось в комедию. Досадный и постыдный маскарад. Тьфу, гадость!