Ночной зверёк - Беляева Дарья Андреевна. Страница 46

Иногда Амти даже думала, что Адрамаут и Мескете забыли, зачем они все здесь. Они наслаждались своей ролью, они с радостью пытали людей у Царицы на глазах, будучи чем-то средним между художниками и палачами. Аштар упивался своими бесконечными битвами. Неселим, после того как Царица выделила ему лабораторию, забыл все свои предрассудки. Царица полагала, что у него перспективная сила и, наверное, решила его задобрить. Шайху, кажется, и вовсе попал в свой рай. Он целые дни проводил в парке развлечений, а вечерами строил из себя наркодиллера для заскучавших Инкарни. Мелькарт…что ж, Мелькарта Амти было жалко, но в то же время он прижился во Дворе успешнее них всех.

Амти и Эли, впрочем, бродили неприкаянные. Но даже они чувствовали себя так, будто нашли, наконец, то, что искали.

Амти снова посмотрела на арену. В центре, размазывая кровь носком лакированной туфельки, стояла девушка. Ее кудряшки были идеально уложены, глаза воспалены, а неестественно-яркие кружочки алых румян делали ее похожей на куколку. Она была в равной степени искусственно-игрушечной и болезненной. Эли говорила, что она похожа на пастушку-психопатку. Но о, она была хороша какой-то особенной, сумасшедшей красотой. Ее лакированные, белые туфельки, покрытые каплями крови и платье фарфоровой куколки, Амти очень любила. Салепту была кем-то вроде ведущей или, может быть, комментатора. Сама она никогда не дралась, по крайней мере Амти не видела. Она сидела на арене и облизывала леденец на палочке, изредка уворачиваясь, если бойцы могли ее задеть. Эли говорила, что ходила бы сюда, даже если бы Аштар не дрался — просто посмотреть, как Салепту облизывает и заглатывает леденец. Эли говорила, что у нее есть чему поучиться, и Амти заливалась краской, делая вид, что не понимает, о чем Эли говорит.

Салепту сказала, голосок у нее был громкий особой, механической громкостью, позволявшей ей разговаривать без микрофона.

— А теперь, девочки и мальчики, признайтесь, вы все этого ждали! Я, по крайней мере, очень ждала.

Она поднесла леденец ко рту, мазнула по нему, как кошка, языком, а потом сказала:

— Бог войны и плотской любви, непревзойденный Аштар! И его соперник, сдержанный, жестокий и прекрасный Рифат.

Амти взвыла вместе с Эли, когда Аштар вышел на арену. Здесь его любили, это уж точно. Он был красивым и он умел убивать. Ничего больше, чтобы добиться на арене оглушительного успеха не требовалось. Они все смотрели на Аштара и не знали, кто он такой. Они не знали, каким смешным он бывает, как ласково мурлычет, как много пьет. Амти чувствовала себя избранной, ведь он был ее другом. Никто не знал его привычек, кошачьих повадок, вещей, которые он находил смешными, а она знала.

Аштар был одет безупречно, как и всегда. Разве что на нем не было галстука или шейного платка, приглашавших его придушить. Он вышел на арену, как выходят на сцену. И на секунду Амти, как всегда, показалось, что он сейчас запоет. Затянет что-то нежное и пленительное. Но Аштар только сияюще улыбнулся, помахав зрителям рукой, в которой был зажат тесак для мяса. Под светом софитов его лезвие блестело, как драгоценность.

Его соперник, Рифат, был не старше Аштара и ненамного крупнее. Он, изящный и задумчивый, скорее напоминал Амти студента художественного университета, нежели машину для убийства. Амти уже видела его в бою, кажется, пару недель назад. Тогда он вроде бы раздавил чье-то сердце. Амти сглотнула, будто бы это ей предстояло с ним драться. В руках у Рифата был кинжал, длинный и блестящий. Рифат, в отличии от Аштара, не улыбался. Выражение лица у него было спокойное и сосредоточенное, будто он считал в уме. Аштар, казалось, был абсолютно уверен в себе. Что до его соперника, то ему, по крайней мере с виду, было абсолютно плевать.

Как будто что бы ни произошло, оно не могло значить больше того, что происходило в его голове. Селапету сказала:

— Итак, вы готовы к лучшему шоу в ваших жалких жизнях, детишки?

И зал заревел, завыл, зарычал в ответ. Им всем угодно было отведать смерти, в том числе и Амти, хотя это ее друг был готов лить на арене кровь, как воду.

Салепту сделала шаг назад, а потом села прямо на пол, скрестив ноги, как маленькая девочка. Эли подалась вперед, видимо, чтобы рассмотреть ее белье. После рева и криков, воцарилась тишина ожидания. Аштар и Рифат шагнули друг к другу, но тут по залу пронесся, как первый порыв ветра на притихшем море, шепоток.

Амти проследила, куда все обернулись. В другой стороне, там где располагались балконы, куда поднимались только особые гости, стояла Царица. Позади нее были Адрамаут и Мескете. Они сопровождали ее в качестве телохранителей, хотя, по крайней мере Амти так поняла, потеряли статус фаворитов. Рядом с Царицей стоял Мелькарт, вот уж кто статус фаворита приобрел, но рад этому не был. Мелькарт был в форменной шинели Псов, но она была покрыта кровью. Царица не разрешала ему ходить в чистой от крови шинели. Она вела его рядом на цепи, как собаку. Ее новым, личным фетишем, кажется, была предыдущая работа Мелькарта. На его испачканной кровью шинели блестели ярким золотом погоны.

Амти не знала, как Мелькарту жилось с Царицей, он об этом не распространялся. Однако, судя по его конструктивным предложениям вроде:

— Давайте убьем эту сумасшедшую суку побыстрее!

Или:

— Может просто отрежем ее башку?

Да, судя по этим репликам, не очень ему было с ней. Или очень, потому что, по крайней мере сейчас, он смотрел на нее голодным взглядом влюбленного человека.

Словом, по Мелькарту всегда было сложно сказать. Царица по-девичьи помахала всем ручкой, устроилась поудобнее, Мелькарта она заставила сесть у своих ног, а Адрамаут и Мескете остались стоять.

Мелькарт, судя по всему, заметил Аштара, он издал звук, который больше всего напоминал собачий лай. Или, если сказать точнее, лай очень поддатой собаки. Аштар козырнул ему, глаза у него загорелись. Аштар любил, когда кто-то из его друзей смотрел, как он дерется.

Салепту склонила голову, спросила:

— Мы можем начинать?

Царица, нежно улыбнувшись, кивнула. И они начали. Они кинулись друг к другу, и движения их были смазанными, такими быстрыми, что глаз едва в силах их уловить. Амти любила Аштара в бою, он будто отпускал что-то, вечно удерживаемое в клетке. Он действительно становился тварью, в нем было ничего человеческого, ничего разумного. Он был чистой силой и чистой яростью. Был зверем. Аштар бил, не сдерживаясь, казалось, он совершенно ни о чем не думал. Часто он пропускал удары, иногда довольно серьезные. Конец боя он встречал, покрытый собственной кровью и кровью своего врага. Адрамаут пару раз едва успевал оказать ему нужную помощь. В отличии от большинства участников, Аштар дрался слишком часто, рухнув в азарт арены, как в героиновую зависимость. Казалось, ни от чего он не получал такого удовольствия, как от боя. Может быть, еще от грейпфрутовой водки.

Аштар дрался с животной радостью и животной яростью. Его нынешний противник, Рифат, дрался совершенно по-другому. Движения у него были точные, плавные. Он будто танцевал какой-то удивительный танец, легко обходя удары. Иногда он делал точные, почти художественные выпады.

Для него все происходящее было искусством, в этом искусстве он был хорош. Аштар с его дикой, звериной яростью был, на этот раз, тем, на кого охотятся. На него охотился человек, сохранивший свой человеческий разум и использовавший его для того, чтобы убивать продуктивнее.

Амти прижала руку ко рту, а Эли вцепилась ей в плечо, когда кинжал вонзился в плечо Аштара. Амти и Эли одновременно запищали, а сам Аштар, казалось, не обращал на это внимания. Аштар не чувствовал боли, не боялся крови, раны его не останавливали.

Они дрались долго, не всегда Амти успевала следить за ходом боя, слишком уж были их движения быстры. В конце концов, Амти перестала понимать, что происходит, весь этот танец стал для нее слишком стремительным.

А потом все остановилось, потому что остановился Аштар. Он вдруг замер, взгляд его приобрел странную, ласковую, почти просветленную осмысленность. Он улыбнулся, показав розовые от крови зубы, сплюнул кровь.