Февраль (СИ) - Сахарова Ирина. Страница 6

Занятная история! Не понравилось мне только одно:

– Ты сказала, ту женщину, чей номер занял Лассард, звали мадам Симонс?

– Да-да, именно так! – кивнула Селина. – Мадам Иветта Симонс, она каждое лето приезжает к нам, чтобы поправить здоровье. В прошлом году я прислуживала ей, мы поладили, она была такой доброй и никогда не скупилась на чаевые. Я так расстроилась, когда Грандек сказал, что её не будет… А вы с нею знакомы? Может, знаете, что с ней приключилось?

Знаю.

Она умерла не так давно.

Но говорить об этом улыбчивой Селине, искренне переживающей за свою предыдущую хозяйку, я не стала. Ни к чему портить девушке настроение! Думаю, лучше его, наоборот, поднять – теми же чаевыми, к примеру. Покачав головой в ответ на её вопрос, я достала из ридикюля горстку монет, и, не глядя, вручила ей. С некоторых пор я вообще не считала деньги, уже и забыв о том, каково это – испытывать в них острую необходимость. Спасибо, Рене! Я всегда знала, что рано или поздно мы с тобой поладим, милый мой супруг!

– Ой, мадам, вы так щедры! – Ахнула Селина, заглянув в свою ладошку. И просияла, счастливая. – Думаю, отныне вы у меня самая любимая госпожа!

Эта милая простушка была такой трогательной, что мне на секунду захотелось обнять её, по-сестрински. Порыв свой я, конечно, сдержала. Жозефина никогда не повторит своей ошибки дважды, Жозефина никогда больше не станет ни к кому привязываться. Никогда.

– Куплю на них шарфик! – Поведала мне Селина, задорно блестя глазами. – Здесь, в городке, видела недавно: шёлковый, нежно-голубого цвета, чудо, а не шарфик! В белый горошек. Как думаете, подойдёт к синему платью?

– Лучше к белому, – смеясь, ответила я. Определённо, эта юная прелесть выходила за рамки моих представлений о горничных. Обычно они все молчаливы, суровы, и, как будто бы, начисто лишены способности чувствовать и переживать, и делают свою работу механически. И все как одна ненавидят своих хозяев. У нас дома, в Лионе, было именно так. Я поэтому всех их и уволила, устала от их лицемерия. А Селина была не такая, совсем не такая, и мне это сказочно нравилось! Мне вообще всё здесь нравилось, и никакие мрачные истории о парижском маньяке, вкупе с расхаживающим по коридорам Лассардом в окровавленной рубашке – не могли испортить моего чудесного настроения!

– Белое у меня тоже есть, но оно мне казалось слишком скромным… – Задумчиво проговорила Селина, покусывая губу.

– Слишком скромным для чего? – уточнила я. – Ты на свидание собралась?

– А я не сказала, да? – Она смущённо улыбнулась и кивнула.

– О-о, как это прекрасно! Тогда, определённо, белое! – Поднявшись с пуфика, на котором я, было, устроилась, я подошла к массивному белому шкафу с позолоченными узорами, и широко распахнула створки. Появилась у меня кое-какая идея, считайте это порывом, или моей аристократической блажью. – Ох, я ещё не разобралась, где у меня что лежит… Погоди-ка… Ах, да, вот же!

С улыбкой на лице я достала с верхней полки шкафа небольшую шляпную коробку. И, не переставая улыбаться, развязала ленточки, и открыла её. Внутри лежала миниатюрная шляпка из белого фетра, украшенная бисером и нежно-голубыми ленточками. Чудо, а не шляпка! Правда, Франсуаза всегда говорила, что в ней я похожа на юную гимназистку, и выгляжу слишком скромно, что, по её словам, «уж точно не по мне»! Я же, в свою очередь, отвечала ей, что она просто безбожно завидует и уже не знает, как меня уязвить.

Так или иначе, к нежно-голубому шарфику в белый горошек эта шляпка подойдёт идеально!

– Вот. Держи, это тебе! – Всё ещё улыбаясь, я вручила растерянной Селине шляпку. – Коробку, в общем-то, тоже можешь забрать, нужно же тебе будет где-то хранить эту красоту? Давай померим? Встань-ка возле зеркала, я тебе помогу. Ну, как? Нравится?

Девушка казалась совершенно обескураженной, то ли очаровательной шляпкой, выгодно смотревшейся на её тёмных волосах, то ли моей неожиданной щедростью. А что тут такого, спрошу я? Да, у меня случаются порой такие порывы! И не слушайте Франсуазу, которая наверняка скажет вам, что я – бездушная стерва, да ещё и с десяток хорошеньких примеров приведёт! Ничего подобного. Не скрою, иногда я бываю жёсткой, или даже жестокой, но никогда – без причины. Пока меня не трогают, я вполне себе белая и пушистая, и умею быть милой не хуже этой очаровательной девушки, Селины. В конце концов, я и сама когда-то была точно такой же – восторженной юной особой. Помню, как я трепетала и волновалась перед самым первым своим свиданием… Вот только рядом со мной тогда не было никого, кто мог бы меня успокоить или помочь добрым советом! Так что, смело можем считать, что Селине со мной сказочно повезло. О, тщеславная Жозефина! Я вновь улыбнулась своим мыслям, и взглянула на её отражение.

– Ты красавица! – Убедительно произнесла я, и я действительно так думала. Она была само очарование! Наверняка её избранник, кем бы он ни был, по достоинству оценит её юную красоту.

– Ах, вы так добры ко мне, мадам! – Прижав обе руки к груди, сказала Селина. – Какая чудесная шляпка! Да мне бы и два жалованья не хватило на то, чтобы купить себе нечто подобное! Теперь я точно его очарую, да? Я всё волновалась, что он не обратит внимания на такую, как я, но теперь, когда я буду так красива… Ах, мадам, спасибо, спасибо вам! Право, мне так неловко за своё поведение! Грандек говорит, я слишком болтлива и не умею вовремя смолчать, но что ж теперь поделать, если мне нравится разговаривать с людьми? А вы… вы просто чудо, мадам!

С этими словами она встала на цыпочки, и чмокнула меня в щёку. После чего хихикнула, и, сделав реверанс, поспешила сбежать, прихватив с собой шляпную коробку. То ли устыдилась своего порыва, то ли побоялась, что я передумаю. А я с некоторой растерянностью смотрела на закрывшуюся за ней дверь, пребывая в каком-то странном состоянии. С одной стороны, мне была безумно приятна её благодарность, и душу грело осознание того, что я сделала что-то хорошее для неё, причём совершенно безвозмездно.

Но с другой… с другой, я вдруг ощутила острую боль на сердце. Невыносимую, признаться, боль. Знаю я, из-за чего это всё. Мне двадцать пять лет. В этом возрасте женщине жизненно необходимо о ком-то заботиться, так уж мы устроены. И лучше всего, если этим кем-то станет ребёнок. Свой собственный ребёнок, а не детишки Франсуазы, или не эта миленькая горничная.

«Господи, дай мне сил», подумала я, и взглянула на своё вмиг помрачневшее отражение.

Нет. Я не буду об этом думать! Хватит. Настрадалась, намучилась! Теперь я буду веселиться и радоваться жизни, и ничто не сможет мне помешать! С этими утешительными мыслями я и направилась к Франсуазе. А на душе всё равно остался неприятный осадок, и какое-то нехорошее чувство тяготило меня изнутри.

III

Заполучить Франсуазу на обед представлялось мне невыполнимой задачей. Видите ли, она устала с дороги и мечтала проваляться в постели как минимум до завтрашнего утра. А ещё у неё разболелась голова после всех этих разговоров, и даже успокаивающая ванна с лавандой не помогла, ну что за невезенье?

Но ваша покорная слуга издавна славилась своей любовью к трудным задачкам, так что путём получасовых уговоров нерушимая крепость под названием Франсуаза Морель объявила-таки о своей капитуляции. При условии, разумеется, что я надену самое скромное своё платье, чёрное с белым кружевом, из женевского атласа. Я в нём самой себе казалась похожей на монахиню, и Франсуаза всячески подтверждала эти мои мысли, а потому едва ли не силой заставила меня в него влезть. Так, по её мнению, я сделаюсь чуть более невзрачной, и тогда она уж точно затмит меня своей красотой!

Про красоту, конечно, и речи не шло. Франсуазе было сорок пять, но я знала её и в сорок и в тридцать, и фотографий её в молодости видела немереное количество – этого достаточно, чтобы с уверенностью заявить: красавицей она не была никогда. Совершенно обычное лицо, немного полноватое, и, прости меня Франсуаза! – даже глуповатое, создающее впечатление детской наивности и доверчивости. И кое-кто этим беззастенчиво пользовался, искренне считая, что женщина с таким лицом просто обязана быть конченной идиоткой и легко принимать на веру всё то, что о ней говорят.