Февраль (СИ) - Сахарова Ирина. Страница 72

– Думаете, он ещё вернётся? – Спросила я с сомнением.

– Надеюсь, что нет, – хмыкнул Томас. – Но мне боязно за вас, Жозефина. Я прошу вас вспомнить о моём вчерашнем подарке и дважды подумать о своих дальнейших действиях.

Это он к тому, что полиция меня просто так не отпустит, потому что я у них всё ещё на подозрении, особенно, когда Гринберг оказался непричастен. И, чтобы мне не рисковать своей жизнью под боком у маньяка, Томас предлагал мне бежать. С одной стороны это было разумно, но с другой… с другой – я слишком хорошо знала Эрнеста.

Он меня всё равно найдёт.

И когда это случится, я горько пожалею о том, что Февраль не нашёл меня раньше.

Нет, бежать нельзя. Но Томасу, конечно, спасибо за участие. Я улыбнулась ему и кивнула, пообещав, что подумаю над его советом. Это его немного успокоило, и он, когда мы остановились у лестницы, попрощался с нами и пошёл вниз, на завтрак.

– Я бы тоже хотела спуститься к остальным, – несмело произнесла я, глядя на Хартброука.

– Вы издеваетесь надо мной, Жозефина? – С сомнением спросил меня доктор.

– Ах, милый Ричард, я прошу вас, будьте снисходительным! – Я сделала самые невинные в мире глаза и по-детски поджала губы, от всей души забавляясь.

Он, что, всерьёз намеревался устоять перед чарами настоящей француженки? Нет, правда, он думал сохранить свои стойкие убеждения под нежно-ласковым взглядом моих тёмных глаз?

Я, наверное, не говорила вам, что своего добиваться умела не только хитростью и расчётливостью? Представьте себе, я умела просить по-хорошему, как сейчас, например! Но делала я это лишь в тех случаях, когда знала, что мне не откажут.

Хартброук не отказал.

– Шерстяная кофта у вас есть? – Всё ещё строя из себя сурового лекаря, спросил Хартброук с недоверием. – А юбка тёплая? И шарф на шею повяжите, Жозефина, будьте благоразумны, берегите горло! И, вот, возьмите, таблетки. Я ещё вчера с вечера хотел вам их дать, да позабыл с этим припадочным Грандеком… И никаких прогулок на сквозняке, слышите, Жозефина? Посмотрите, что творится на улице! Я запрещаю вам выходить, вот так-то!

Я слушала его с улыбкой, почти счастливой. Давненько обо мне так никто не заботился!

– Я, может, и не полиция, чтобы посадить вас под арест, но тоже кое-что могу! – Продолжал ворчать доктор, отчего его смешные седые усы ходили ходуном. – А она всё улыбается, поглядите-ка на неё! Девчонка! Легкомысленная девчонка! Все, что ли, француженки такие беспечные?!

Не удержавшись, я расхохоталась, и, склонившись к низкорослому доктору, чмокнула его в щёку. Он тут же покраснел, но улыбку скрывать уже не мог, хотя всё ещё пытался показать, что сердится на меня.

– Вы просто прелесть, Ричард! – Сказала ему я, и, заливаясь смехом, заспешила к себе, чтобы надеть тёплую кофту и юбку, и непременно повязать шарфик, прежде чем спуститься к завтраку.

XVIII

– Это никак не может быть Лассард, мсье Арсен! – Возмущался доктор Эрикссон, когда я зашла в столовую. – У вас недоверие к этой нации из-за сложных политических отношений с вашей собственной страной, только и всего! Вы поэтому его и не любите!

– А с чего мне его любить?! – Недоумевал Арсений, который сегодня был в ударе. – Да он был самым подозрительным среди нас! Вот увидите, с его отъездом всё успокоится, и убийства прекратятся.

– Конечно, прекратятся! – Воскликнул швед. – Ведь Гранье уже взяли под стражу!

Ах, да, Эрикссон же недолюбливал Габриеля, вот теперь и злорадствовал как мог. А я посмотрела на пустующее место слева, и такая меня охватила тоска… Франсуаза взяла меня за руку, спросила тихонько о моём самочувствии, и извинилась, что не зашла. И сказала, мерзавка:

– Я боялась вам помешать!

Будто мы с Эрнестом всю ночь делали что-то непристойное! Господи, ну теперь весь отель ещё и об этом будет судачить! Уж Витген-то молчать не станет. Обязательно пустит в ход версию о том, что коварная убийца соблазнила честного комиссара из Парижа, чтобы уйти от расплаты. А тот взамен отпустил её. Разве не так это и выглядит со стороны?

Я обвела хмурым взглядом собравшуюся компанию, но никакого чрезмерного презрения к своей персоне не заметила. А Нана с Томасом и вовсе глядели в мою сторону с нескрываемым сочувствием.

Заметив, как сильно поредели наши ряды, я вздохнула. Не было больше обеих Вермаллен: графиня готовилась к отъезду со вчерашнего вечера, как сказала Франсуаза, и сейчас наверняка уже отбыла, увезя с собой тело дочери. Не было голосистой Фальконе, главной заводилы и хохотушки, не было русского художника Тео, парня с грустными глазами, загадочной улыбкой и родинкой на щеке. Не было юного Гринберга, которого до сих пор допрашивали наверху, не было Габриеля, который томился в заточении в одной из комнат отеля. Не было Лассарда, вечно ёрзающего и потирающего своё больное плечо, и старины Гарденберга тоже не было.

– Где твой мсье Эрик? – Обеспокоенно спросила я Франсуазу.

Говорила я тихо, и, понятия не имею, каким образом эту мою фразу услышал доктор. Тем более странно, что он не накинулся на меня с упрёками, а, наоборот, поддержал:

– Вот! Очень правильный вопрос, мадам Лавиолетт!

– Да уж, – не стал спорить Арсен. – Мне бы тоже хотелось знать, где нелёгкая носит этого человека, вот уже какой день!

– Я видел его вчера неподалёку от «Коффина», – удивил нас Ватрушкин. Я сначала его не поняла, потому что он, как обычно, что-то жевал, и говорил с набитым ртом. Поэтому я не удивилась, но когда Арсен попросил его повторить, и Ватрушкин снова сказал, что видел мсье Эрика, я озадаченно нахмурилась. Мы снова переглянулись с Томасом, и тот осторожно спросил:

– Видели его рядом с отелем? Когда?

– Около десяти вечера, когда выходил покурить на балкон. У этого Шустера запрет на курение в номерах, поэтому вечно приходиться выходить наружу.

Где-то в это время и была убита Габриэлла Вермаллен.

Франсуаза обеспокоенно заёрзала на своём месте, а я, пользуясь тем, что никто на нас не смотрит, накрыла её руку своей. Чтобы знала, что я тут, рядом, и не брошу её, в случае чего. И в обиду точно не дам.

– Но почему он не пришёл на завтрак, если вернулся ещё вчера? – Удивилась Нана.

– А он и не возвращался, – ответил доктор категорично. – Наши номера по соседству, и я всегда слышу, когда он заходит. А этот его длинноногий монстр тявкает так, что невозможно спать! Говорю вам, его не было вчера в номере.

– Этого не может быть, – сказал Ватрушкин. – Я видел именно его! Правда, без собаки. Он шёл от озера к отелю, но не по главной дороге, а по тропинке, что ведёт к лесу.

– Какого чёрта он там забыл?! – Немного грубовато спросил Арсен. Таких некультурных слов я ждала скорее от Эрикссона, нежели от него – прежде русский журналист демонстрировал блестящее воспитание. Но ныне, видимо, был здорово удивлён.

– Меня куда больше пугает то, что тропинка о которой вы говорите, ведёт к чёрному ходу, – сказал Томас Хэдин негромко. – Там есть лестница, соединяющая все четыре этажа северного крыла, где жила Габриэлла Вермаллен.

И снова Томас посмотрел на меня, как будто призывая собирать вещи и бежать из отеля прямо сейчас. Убийца на свободе, я могу стать следующей!

– А ведь верно, – задумчиво произнёс Арсен. И поглядел на своего соотечественника. – Ватрушка, ты уверен, что видел именно его?

– Да что ты всё заладил, Арсений! Да, уверен! Шёл себе, как ни в чём не бывало, слегка прихрамывал на левую ногу. Палочка у него была эта фирменная, с набалдашником, такой ни у кого больше нет! Он это был, говорю вам!

Ох, до чего мне всё это не нравилось!

И не понравилось ещё больше, когда заговорила Астрид.

Та самая Астрид, жена доктора Эрикссона, женщина, чьё описание я даже сейчас не смогла бы вам дать.

– А я разговаривала с ветеринаром, мсье Штольцом, этим утром, – ни с того ни с сего сказала она. Казалось бы, совершенно ни к месту, но мы с Томасом и Арсеном живо заинтересовались, и повернулись к ней. Она смутилась такому вниманию к своей персоне, и опустила взгляд, а её грубиян-муж ещё и сказал сурово: