Медовый траур - Тилье Франк. Страница 4

Из всего этого богатого ассортимента серого вещества я особенно ценил Поля Лежандра, доктора богословия, профессора Парижского свободного факультета протестантской теологии. Вот уж поистине ходячая религиозная энциклопедия: стихи Библии ловит на лету, читает ее запросто, как газету. Мы с ним подружились, когда я расследовал одно грязное дело.

После нескольких безуспешных попыток дозвониться Лежандру я отправил ему с рабочего компьютера письмо с обнаруженным нами текстом. Возможно, эти строки позаимствованы из трудов какого-нибудь мистика или связаны с философским течением, имеющим отношение к религии. Тогда Поль точно сумеет определить, откуда они взяты.

Сиберски тем временем допросил священника, юнца двадцати четырех лет, который ничего внятного из текста выудить не смог. Начало не из лучших.

Откинувшись на спинку старого кожаного кресла, я разминал плечи и шею.

Через этот холодный серый кабинет прошли самые страшные уголовные дела, какие можно себе представить. Насилие, педофилия, пытки, убийства. Насущный хлеб ребят из уголовки, топливо их ночей, паразит, разрушающий их семьи. Но когда зацепиться в жизни больше не за что, здесь может показаться почти уютно.

После нескольких минут блужданий в путанице неясных мыслей рот у меня наполнился слюной. Ну вот, приехали – руки дрожат, лоб мокрый от пота. Все по новой…

Я вытащил коробочку с крохотными таблетками и через силу проглотил одну: я помнил, что проклятые пилюли сделали с моей женой. Это средство заставляло призраков в ее голове умолкнуть, но вместе с тем отгораживало ее от мира, приводило к медленному печальному отупению. Сегодня настал мой черед. Цена, которую надо заплатить за то, чтобы все наладилось… Я вздрогнул от звонка местного телефона.

Окружной комиссар Леклерк вызвал меня к себе. Даже на расстоянии чувствовалось, что он пылает гневом.

И тут же зазвонил мобильник – Усин Курбевуа, энтомолог, хотел рассказать про бабочек.

– Ты принес мне семь великолепных самцов бражника Acherontia atropos, которого чаще называют «сфинкс „мертвая голова“» – из-за довольно страшного рисунка на тораксе.

– Можно предположить, откуда они взялись?

– Эти ночные бабочки все реже и реже встречаются в наших лесах. Твои экземпляры явно выведены в питомнике.

– Ты уверен?

– Еще бы! Жизнь взрослой особи очень коротка, ее продолжительность – от семи до десяти дней, и поймать такое количество бабочек за такой короткий срок, пожалуй, никому не под силу, а все твои экземпляры одного возраста, им по четыре-пять дней. Откуда я это знаю? На стадии гусениц сфинксы создают запасы питательных веществ, позволяющие им во взрослом состоянии обходиться без еды, – так вот, измерив запасы питательных веществ в гемолимфе [4], я смог подсчитать, какое количество они уже израсходовали, и таким образом определить их возраст. Имей в виду, что следы меда я тоже нашел. Сфинксы до него очень охочи.

Таблетка меня уже заметно подстегнула.

– А эти белесые пятна на голове жертвы?

– Тут все дело в гормоне, который называют феромоном. Он находится в железе, расположенной на кончике брюшка у самок, и капельки в несколько тысячных долей грамма этого вещества достаточно, чтобы все самцы того же вида, сколько их есть на десять километров в округе, на нее слетелись. Настоящий магнит! Этим и объясняется, почему бабочки прилипли к голове жертвы.

– Понятно… А что, нет ли у этих сфинксов каких-то особых признаков, вызывающих ассоциации… религиозного толка… или, может быть, они представляют собой какой-то символ?

Перед тем как ответить, мой собеседник ненадолго задумался:

– У этого вида бражников всегда была очень плохая репутация – из-за черепа и из-за тревожного писка, который они издают, почувствовав себя в опасности. Считалось, что такая бабочка, порхая около двери или окна, притягивает дурной глаз… В некоторых легендах сфинксам приписывается роль посланцев умерших, ищущих способ обратиться к живым с последней просьбой. Но, разумеется, все это ни на чем не основано! Что же касается символики… Мне трудно ответить на твой вопрос конкретно: тут все довольно расплывчато, поскольку чешуекрылые благодаря своим последовательным превращениям, конечно же, порождают множество символов. Чаще всего – но тут, думаю, я ничего нового тебе не открою – говорят о воскрешении существа, выходящего на свет из хризалиды… Возможно, именно это твой преступник и имел в виду, поместив сфинксов в церкви. Воскресение, Иисус… Понимаешь?

Местный телефон снова зазвонил: Леклерк потерял терпение.

– Извини, больше не могу говорить, – сказал я энтомологу, взявшись за трубку. – Пришлешь мне сегодня в течение дня свое заключение?

– Не вопрос.

– Пиши все, что приходит в голову, не упускай ни единой детали, пусть даже тебе она кажется незначительной, мы потом разберемся. И не забудь вставить эту историю с воскресением…

Договорив, я выскочил в коридор.

Окружной комиссар кивком показал, чтобы я закрыл за собой дверь.

– Мне только что сообщили новость. Шарк, какого черта, что на тебя нашло?! Генеральная инспекция теперь с нас не слезет! – Начальник стукнул по столу тощим, но крепким кулаком. – Ты сломал ему нос! Он лежит в больнице!

Я с невинным видом уставился на Леклерка:

– О ком вы говорите?

У него на шее вздулись синие змеи.

– Не придуривайся! Патрик Шартре тебя узнал! Прошлая неделя, Сен-Мало – тебе это о чем-нибудь говорит?

Я потеребил недавно подстриженную бородку:

– Сен-Мало? Я был в Бресте, останавливался в гостинице «Солончаки». Можете проверить. Номер триста два был забронирован на имя Франка Шарко…

Леклерк напряженно помолчал, смял зубами пластинку жвачки, потом снова взорвался:

– И как нарочно – Бретань! Сам знаешь, они в два счета докажут, что ты был в Сен-Мало! Плевать им на твой послужной список и твои награды. Красный ангел – это давняя история… Шарк, наверху не очень-то одобряют твои оперативные методы и действия в одиночку. Мне пришлось наизнанку вывернуться, чтобы тебя взяли обратно. И посмотри, в какое дерьмо я из-за тебя вляпался! Тебе совершенно незачем было это устраивать! Прошел почти год!

У меня губы сжались в нитку.

– Может, лучше поговорим о деле…

Я был на удивление спокоен, и это приводило Леклерка в ярость. Кровь как бросилась ему в лицо, так и не отхлынула.

– Не могу позволить тебе вести расследование одному! Ты хороший сыщик, лучший из всех, кого я знаю, но пойми: если им удастся доказать, что ты избил этого мудака, тебя отстранят от работы, а у меня будет куча неприятностей. Но мне необходим человек, который сможет вести расследование от начала до конца. Ты… ты будешь помогать комиссару Дель Пьеро…

Я вскочил, обеими руками хлопнул по столу:

– Мне быть на побегушках у Дель Пьеро? Вы смеетесь надо мной? Она только что у нас появилась!

Леклерк положил перед собой папку с делом:

– Еще один довод в пользу того, чтобы поручить Дель Пьеро серьезное расследование. До того как прийти к нам, она три года проработала в Марсельском региональном управлении, в отделе финансовых преступлений, и семь – в Лионском управлении по борьбе с бандитизмом. Опыта у нее хватает, она быстро разберется.

– Плевал я на ее опыт! Дайте мне свободу действий! Это мое расследование!

– Еще чего! Никакой свободы! – громыхнул начальник. – Все решено – окончательно и бесповоротно! А тебе не на что жаловаться, никто же, мать твою, тебя не отстраняет…

Увидев, что взгляд черных глаз Мартена стал ледяным, я понял, что своего мнения он не переменит, направился к двери и рывком распахнул ее.

– Дель Пьеро тебя ждет прямо сейчас, до того как мы соберем людей и официально объявим о ее назначении. Кабинет на той стороне, – проскрипел он на прощание.

– Знаю! – сквозь зубы ответил я. – Но сегодня я еще в отпуске, так что ухожу домой… До завтра…

Дверь кабинета Леклерка с грохотом захлопнулась, и я понесся по коридору под аккомпанемент выкриков шефа: «Не валяй дурака, Шарк, не валяй дурака!»