Смерть в Раю (СИ) - "Elair". Страница 19

– Вы присаживайтесь, прошу вас. – Он указал на один из стульев за столом и Бергот охотно выполнил просьбу.

– Выпьете чего-нибудь? У меня есть виски, коньяк, вино.

– Я не пью спиртного. Кофе, если можно. Со сливками и с сахаром.

– Конечно можно.

Орж подошёл к буфету – достал две голубые фарфоровые чашки с изображением скорбящих над телом Христа ангелов и Лазар теперь уже не сдержал улыбку. Он не вчера узнал, что мир – это сплошной пирог из чёрно-белых полос, что парадоксы – это второе лицо закономерностей жизненных законов, но подобные контрасты раз за разом вызывали в нём чувство детского удивления. Маленькие чудеса человеческой и на первый взгляд монотонной натуры напоминали, что всё обманчиво и люди подвержены противоречиям – их дух находится в вечной борьбе между Добром и Злом, между «хорошо» и «плохо», между «нельзя» и «хочу». Имели ли эти чашки какое-то символическое значение для проститутки, или были простой ничего не значащей утварью, Бергот не знал. Орж был для него загадкой. Почему при хорошем воспитании и остром уме он работал в борделе, продавая себя за деньги? Хотелось спросить, но Лазар медлил. Он просто смотрел, как хастлер наливает ему растворимый кофе Gevalia, придерживая одной рукой чашку, и чуть обжигая тонкие длинные пальцы, при этом с таким смущением на лице, что боялся даже глянуть в его сторону. Как он добавляет сливки, и один кусочек сахара глухо царапнув белый фарфор, исчезает в кремовой ароматной жидкости.

– Странно это, – Бергот сцепил пальцы рук и задумчиво подпёр ими подбородок.

– Что странно? – Орж бросил на него беглый взгляд, улыбнулся, подвинул гостю чашку с кофе. Потом налил себе чёрного чаю.

– Вы положили мне один кусочек сахара.

– И что из того? – удивился хастлер, смотря уже заинтересовано.

– Ничего, просто не могу отделаться от ощущения, что вы словно наперёд угадываете мои привычки и вкусы. Мне никогда не попадалось человека, который обладал бы такой необъяснимой проницательностью.

– Ах, вот оно что! – рассмеялся Орж. – Ну, я, наверное, разочарую вас. На самом деле я просто расспрашивал Билли о том, что вам нравится, что вы едите на завтрак, что пьёте…

– Зачем?

Лазар пригубил кофе и вдруг заметил, как у Оржа подрагивают пальцы, а улыбка принимает оттенок растерянной грусти.

– Я от природы любопытный и наблюдательный, – ответил он совершенно не искренно. Сложно было не понять, что истинная причина совсем не в этом, и что Бергот от Стайлера о ней не узнает.

– Приятно, что вы проявляете к моей персоне такой интерес, Орж, – наспех отшутился Лазар, а потом они принялись болтать о всякой ерунде: о Голубом Рае, о погоде, и бог ещё весть о чём.

Казалось, Стайлер обрадовался тому, что не пришлось оправдываться дальше, но порою, когда Бергот ловил на себе его пристальный взгляд, хастлер быстро отводил глаза или опускал ресницы – признаться, они у него были красивые – густые, длинные, изогнутые и тёмные, гораздо темнее, чем волосы. Лазар допил кофе и посмотрел в сторону окна – его внимание привлекло стоявшее там распятие: бело-молочное тело Иисуса на медном потускневшем кресте. Кажется, Бергот уже видел нечто подобное раньше, но никак не мог вспомнить, где именно.

Стайлер заметил его взгляд и обернулся вполоборота.

– Это распятие мне подарил Астайле. В прошлом году, на день рождения.

– Астайле? – Лазар удивился. – Я думал, вы с ним не ладили. Судя по тому, что я слышал от других – прямо на дух друг друга не переносили.

Орж улыбнулся очень печально, отставил чашку на стол.

– Мы были когда-то друзьями, – признался он, немного помолчав. – Так иногда бывает, что друг однажды становится тебе врагом или, что ещё хуже, чужим человеком. Эти чашки тоже его подарок. Тут куда не плюнь – везде его подарки. Астайле любил таким образом заглаживать свою вину, точнее проступки, чувство вины у него отсутствовало напрочь.

Бергот поглядел на чашку в своих руках, внимательно приглядываясь к рисунку; лики ангелов, исполненные печали бело-голубым оттиском на белом фарфоре. Тонкая ручная роспись. Такое в магазинах просто так не раздобудешь.

– Астайле всегда дарил вам подарки на религиозную тему? Вы верите в Бога?

Орж прямо взглянул в синие глаза своего гостя.

– Я пытаюсь его понять. Некоторые люди именно верят в Бога, совершенно не задумываясь над тем, какой он на самом деле. Слово «грех» придумал не Дьявол, «смерть», «наказание», «порок». Всё это определил Бог, и всё это есть в нас. В Бога не нужно верить, нужно верить Ему, а это можно сделать, лишь как следует узнав Его. Ещё двести лет назад считалось позором не верить в Бога, не посещать воскресные мессы и не молится перед тем, как принять пищу. Сейчас всё не так. Сегодня людям не нужна вера. В двадцать первом веке мы научились легализировать людские пороки, потому что, наконец, поняли простую истину: религия – не панацея от наших грехов. Суррогатные матери, содомиты, дома терпимости – сегодня они законны, ибо порок – часть человеческой натуры. Вера – одна из величайших вещей, придуманных людьми – она сворачивает горы и поднимает на ноги болящих, она спасает души тех, кто принимает её в своё сердце, но вера по своей природе статична и для прогресса человеческого бесполезна, потому что умом нельзя постигать веру, а лишь только мир грубой материи. Чем больше Человечество будет прогрессировать, тем меньше оно будет верить в Бога как в идеальную сверхличность, и всё больше будет пытаться понять его как Созидателя. – Орж вздохнул. – Не знаю, может быть, это как раз и правильно, может быть, именно это спасёт нас от ненужных заблуждений.

Лазар слушал Стайлера и теперь видел его по-новому, иначе, словно совершенно другого человека – рассудительного, интересного собеседника, умеющего увлечь даже такой скучной темой, как религия.

– Кажется, вы сами пытаетесь понять Бога умом, Орж. Вера исходит из сердца человека, так же как и любовь. Разве можно любовь понять умом?

– А сами вы когда-нибудь любили? – спросил Стайлер, опустив глаза потому, что Бергот оказался прав.

– Да. Родителей. Но они погибли. Очень давно. – На минуту на кухне повисло полное молчание. Лазару показалось, что Орж ощущает какую-то неловкость от беседы, и поспешил извиниться: – Простите. Совсем не праздничная тема.

– Расскажите, – мягко попросил Стайлер, от чего Бергот несколько растерялся.

Он начал свой рассказ не сразу и с удивлением обнаружил для себя, что некоторых мелочей, которые он помнил ещё пару лет назад, сейчас он никак не может восстановить мысленно. Например, он совсем не помнил, какого цвета были глаза у его матери; на детских фотографиях они имели то зелёный, то серый оттенок, а какие были на самом деле… Лазар усмехнулся – его почему-то печально позабавила собственная память, и кивнул.

– Это случилось в Сочельник. В то утро я заболел ангиной и потому не поехал с родителями за подарками. Отец обещал мне купить пожарную машинку с настоящей сиреной и выдвижной лесенкой, и он её купил. В большом красивом универмаге, за полчаса до закрытия. Говорили, что он так и держал её в руках, когда пытался прикрыть собой тело моей матери. Вооружённая банда из четырёх наркоманов расстреляла двадцать четыре человека, среди которых были мои родители. – Лазар снова посмотрел на плачущих ангелов и поставил чашку на стол. – Потом я какое-то время жил у бабушки, полгода не больше, но она тоже умерла, и меня отправили в приют.

– И вы потому стали полицейским? – спросил робко Орж.

– Очевидно да, – иронично улыбнулся Лазар, и немного помолчав, добавил: – Я стал хорошим полицейским. Только не соболезнуйте мне, Стайлер, я люблю свою профессию, хотя она изводит меня ужасно.

Орж смутился, и его щёки залились нежным румянцем.

– А чем вы хотели заниматься до того, как решили стать полицейским?

– Спортом. Катание на горных лыжах, сноуборде, снегоходах. Может быть, лет в восемьдесят брошу эту чертову работу и заведу себе маленький бизнес где-нибудь в Швейцарии.