В лесной чаще - Френч Тана. Страница 15

— А вы помните, какой был голос? Он показался вам знакомым?

Джонатан тяжело сглотнул. Я видел, что он изо всех сил пытается сосредоточиться, цепляясь за данную тему как за спасательный трос.

— В нем не было ничего особенного. Немолодой, высокий. Легкий провинциальный акцент, но не могу сказать, какой в точности, — может, северный или коркский. Звучал он как-то странно… словно у пьяного.

— Были еще звонки?

— Один, несколько недель назад. Тринадцатого июля, в два часа ночи. Ответил я. Тот же человек сказал: «Ты что…» — Джонатан взглянул на Джессику. Розалинда взяла ее за руку и прошептала что-то успокаивающее на ухо. — «Ты что, совсем тупой, Девлин? Я тебе велел не трогать эту гребаную дорогу. Ты об этом пожалеешь. Я знаю, где живет твоя семья».

— Вы сообщили в полицию?

— Нет. Ждал объяснений, но их не последовало.

— Вас это не встревожило?

— Если честно, — пробормотал он, подняв на меня взгляд, полный отчаяния и вызова, — я даже обрадовался. Подумал, что, значит, наши усилия чего-то стоят. Кем бы ни был тот человек, он не стал бы мне угрожать, если бы наша кампания не имела успеха. Но теперь… — Внезапно Джонатан подался ко мне, глядя в лицо и крепко стиснув кулаки. Я с трудом удержался, чтобы не отпрянуть. — Если вы выясните, кто звонил, сообщите мне. Обещаете?

— Мистер Девлин, обещаю, что мы сделаем все, чтобы найти того человека и узнать, как он связан со смертью Кэти, но я не могу…

— Он напугал Кэти! — раздался хрипловатый голосок Джессики.

Мне показалось, что все вздрогнули от неожиданности, будто в наш разговор вмешался стол или стул. Я уже начал думать, что она умственно отсталая.

— Напугал? — осторожно переспросила Кэсси.

Джессика посмотрела на нее так, словно не слышала вопроса. Ее взгляд скользнул в сторону, и она снова погрузилась в транс.

Кэсси подалась вперед.

— Джессика, — мягко произнесла она, — Кэти напугал кто-то другой?

Голова Джессики слегка качнулась, губы зашевелились. Она протянула руку и ущипнула Кэсси за рукав.

— Это настоящее? — прошептала она.

— Да, Джессика, — ласково отозвалась Розалинда. Она отняла руку сестры и, крепко прижав к себе девочку, погладила по волосам. — Да, настоящее.

Джессика отрешенно смотрела из-под ее ладони.

Доступа к Интернету у них не имелось, что исключало вариант с чокнутым собеседником из чата, живущим где-нибудь на другом краю света. Не было у них и охранной системы, но ведь Кэти не похитили из собственной кровати. Мы нашли ее одетой — Маргарет упоминала, что дочь всегда отличалась аккуратностью, усвоив эту привычку от своей преподавательницы балета, которую обожала. Она выключила свет, подождала, когда родители заснут, а потом глубокой ночью или рано утром потихоньку встала, оделась и выскользнула из дома. В кармане у Кэти лежали ключи — значит, она хотела вернуться.

Мы обыскали ее комнату, надеясь найти хоть какой-нибудь намек на то, куда могла отправиться Кэти. Имелась еще скверная, но все же допустимая возможность, что ее могли убить сами Девлины, а потом обставить все так, будто она ушла из дому живой. У Кэти и Джессики была одна спальня на двоих. Окно показалось мне маленьким, а лампочка тусклой, что усилило неприятное впечатление от дома. На стороне Джессики мрачную стену украшали репродукции идиллических картин: полотна импрессионистов, феи Рэкхэма, [3] пейзажи из Толкина («Это я ей все дала, — сказала с порога Розалинда. — Верно, котеночек?» Джессика кивнула, глядя на свои туфли).

Стена Кэти, разумеется, была посвящена балету: фото Барышникова и Марго Фонтейн, вырезанные из журналов, плохой снимок Павловой, письмо с приглашением из балетной школы, симпатичный рисунок юной танцовщицы с надписью на листе картона: «Кэти, 21/03/03. С днем рождения! Люблю. Твой папа».

На кровати Кэти валялась скомканная белая пижама, которую она надела в понедельник ночью. На всякий случай мы прихватили ее вместе с постельным бельем и мобильным телефоном, лежавшим выключенным в тумбочке возле кровати. Дневник она не вела. «Начинала, но через пару месяцев он ей надоел, и она его „потеряла“, — объяснила Розалинда, подчеркнув интонацией кавычки и грустно улыбнувшись, — а за новый так и не взялась». Мы забрали ее школьные тетради, ученический дневник и все, что могло пролить хоть слабый свет на эту историю. У каждой девочки имелся свой столик; на том, что принадлежал Кэти, стояла круглая коробочка с лентами для волос. Что-то кольнуло меня в сердце, когда я узнал шелковые васильки.

— Уф! — выдохнула Кэсси, когда мы вышли из поселка на дорогу. Она подняла руку и взлохматила свои волосы.

— Где-то я уже слышал это имя, причем не так давно, — произнес я. — Джонатан Девлин. Когда вернемся, надо поискать в компьютере и проверить, нет ли на него досье.

— Черт, надеюсь, все действительно окажется настолько просто, — пробормотала Кэсси. — У меня от этого дома мурашки бегают.

Ее замечание меня обрадовало, даже успокоило. У Девлинов многое выглядело настораживающим: например, Джонатан и Маргарет не прикасались друг к другу, почти не переглядывались; вместо толпы сердобольных соседей по дому слонялась призрачная тетя Вера; все члены семьи словно свалились с разных планет, — но я чувствовал себя очень взвинченным и не доверял своим эмоциям, поэтому обрадовался, что Кэсси тоже заметила что-то неладное. Нет, я не потерял голову: знал, что, стоит мне добраться до дому и хорошенько поразмыслить, как все придет в норму, — но когда увидел Джессику, у меня едва не разорвалось сердце. То, что она оказалась двойняшкой Кэти, ничего не меняло.

Вообще в данном деле просматривались какие-то странные параллели, и я не мог избавиться от мысли, что происходит это не случайно. Каждое совпадение напоминало запечатанную бутылку, выброшенную на песок к моим ногам, где на стекле стояло мое имя, а внутри лежала записка, написанная таким головоломным кодом, что он не поддавался расшифровке.

Помню, попав в интернат, я рассказал однокашникам, что у меня есть брат-близнец. Мой отец был неплохим фотографом; однажды в воскресенье, когда мы пробовали сделать новый трюк на велосипеде Питера — промчаться на всей скорости по невысокой ограде садового участка и спрыгнуть вниз, — он заставлял нас проделывать этот фокус и полдня валялся на траве, меняя объективы, пока не получил нужный ему кадр, потратив много пленки. Мы неслись прямо в небе — я на багажнике, Питер за рулем, — широко раскинув руки, крепко зажмурившись и разинув рты, истошно вопя на всю округу, с буйно бившимся на ветру кудрями. Я почти уверен, что после этого снимка мы шлепнулись, растянувшись на лужайке, а мама бросилась нас утешать, отругав отца. Он снял нас под таким углом, что земли было не видно, и получалось, будто мы парили в воздухе как в невесомости.

Наклеив снимок на картон, я положил его в свою тумбочку, где нам разрешали хранить семейные фото, и рассказал мальчикам несколько историй, большей частью вымышленных и абсолютно фантастичных, про наши с братом приключения во время каникул. Объяснил, что его отправили в другую школу в Ирландии: родители где-то прочитали, что близнецов лучше разделять, и теперь он учится верховой езде.

Год не успел закончиться, как я уже сообразил, что историей о близнеце нажил себе серьезные проблемы (кто-то из одноклассников встретил моих родителей в День спорта и с невинным видом спросил, почему не приехал Питер), поэтому в следующем году оставил фото дома, стыдливо засунув под матрац, и перестал упоминать о брате, надеясь, что все остальные тоже о нем забудут. Когда один одноклассник по фамилии Халл — из тех, кто от скуки отрывают лапки насекомым, — почувствовал что-то неладное и стал приставать ко мне с расспросами, мне пришлось сказать, что летом мой близнец упал с лошади и умер от сотрясения мозга. Остаток года я провел в ужасе, боясь, что слух о смерти брата Райана дойдет до учителей, а через них и до родителей. Задним числом я понимаю, что правда быстро вышла наружу, но учителя, зная о случае в Нокнари, решили проявить сочувствие и понимание — меня до сих пор корежит, когда я думаю об этом, — и постарались замять дело. Наверное, мне повезло: пару лет спустя меня отправили бы к детскому психологу и заставили делиться своими чувствами с говорящими игрушками.