Записки из арабской тюрьмы - Правдин Дмитрий. Страница 8

Обвел взглядом присутствующих – их количество прибывало, вскоре негде было развернуться от набившихся в комнату стражей порядка. Видимо, хотели посмотреть на русского туриста, оказавшегося в щекотливом положении. По очереди пытались со мной заговорить: на арабском, французском, английском, оказались даже знатоки итальянского и немецкого, но я разочаровал полиглотов – ни одного из этих языков я не знал.

У меня складывалось такое ощущение, что попал не к арабам, а к папуасам, которые белого человека в глаза не видели. Каждый норовил меня потрогать, пощупать – уж не оптический ли обман зрения, только на зуб не попробовали. Все улыбались, че-го-то говорили, похлопывали по плечу, предлагали сигарет.

Наконец, минут через 20 старший полицай выдворил всех за пределы комнаты и повел меня в коридор, ведущий в бездну. С соседних камер к решеткам прильнули десятки арестантов, те уже прослышали, что я русский, и пытались заговорить. Оказалось и среди них имелись полиглоты – звучала французская, английская, немецкая, итальянская речь. По-моему, кто-то еще и на греческом пытался объясниться со мной. Но я мотал головой и по-русски отвечал, что не понимаю их, и требовал представителя российского консульства. Но они лишь посмеивались и цокали языками. Наконец самый веселый надзиратель взял меня за плечо, подвел к первой свободной камере, открыл дверь и толкнул в «пропасть».

Глава 6

Спал ли – не знаю, только все события последних дней вихрем пронеслись в голове, как в ускоренном кинофильме. Пришел в себя от того, что почувствовал, как кто-то не очень большой проворно взобрался мне на грудь. Открыл глаза – КРЫСА! Огромная черная крыса села на грудь и нагло уставилась на меня. Одним рывком сбросил эту тварь, она шустро кинулась к унитазу и юркнула прямо в… очко, под воду. Я подбежал к ватерклозету и замер возле него с зажатым в руках тапочком. Простоял минут десять, но животное не подавало признаков жизни. Неужто утонула? Подождал еще минут пять и вернулся на лежак.

Не знаю, сколько прошло времени, в Тунисе летом ночь наступает рано, и в восемь часов уже темно. В камере полумрак. Прошло с полчаса, из недр туалетных послышались какие-то чавкающие звуки, и через мгновенье одна за другой на свет вылезли три здоровенные мокрые черные твари. Сели в ряд и уставились на меня своими глазами-бусинками. Я заорал, подпрыгнул и с тапочком наперевес кинулся на них. Гадкие животные молниеносно, с хлюпаньем ретировались в черное чрево. Господи, да что тут у них за водоплавающие крысы, прям амфибии какие-то!

На мой крик прибежал надзиратель, я на пальцах объяснил ему, что видел крыс и что они бегают по камере, по мне. Дубак рассмеялся, сказал: «Фаар, хаиб!» – и ушел. Много позже выяснил, что «фаар» по-тунисски – «крыса», а «хаиб» – «плохо». Успокоил!

До утра не сомкнул глаз – караулил этих «фаар». Почувствовав, что я им ничего не смогу сделать, они снова вылезли из своего убежища и просочились под дверью в коридор. Всю ночь эти черные бестии шныряли из коридора в камеру и обратно, но ко мне больше не приближались – видели, что не сплю.

Около полуночи с шумом и грохотом привезли новую партию задержанных. Через открытую дверь в дежурке с моей стороны было хорошо видно, что там происходит. Так же как и несколько часов назад меня, вновь прибывших парней заставили вывернуть карманы, снять шнурки, ремни, кепки. Содержимое карманов переписали и убрали в специальные ячейки в знакомый мне шкаф под ключ. Их было много, человек десять. Видно, что находились они под кайфом, так как стали пререкаться с полицейскими. Тем это не понравилось, и они, взяв белые пластиковые палки, стали их избивать, причем всех подряд, без разбору. Досталось и тем, кто просто стоял в стороне и молчал, не вступая с ними в дебаты. Веселье мигом улетучилось. Надзиратели били основательно, со знанием дела. Двумя-тремя ударами не ограничились, а лупцевали минут двадцать, пока не устали. На избитых пацанов было страшно смотреть, их лица распухли, а тела покрылись многочисленными кровоподтеками. Уж не знаю, что там они натворили, но самому старшему, наверно, еще не было и 20.

Много позже узнал, что тунисским силовикам официально разрешено избивать и пытать задержанных и осужденных. А в тюрьме довелось повидать и настоящую пыточную камеру с набором спецприспособлений.

Камеры в КПЗ были переполнены под завязку. Я сквозь решетку краем глаза засек, как новеньких пинками утрамбовали в переполненные камеры. Ко мне никого не подсадили, как-никак иностранец. Спички и зажигалки в камерах запрещены, а как ни странно – сигареты можно. То тут, то там слышались истошные голоса:

– Асисяй, асисяй (начальник, начальник)!!!

Вот так поорут минут 15–20, затем дежурный дубак выйдет из дежурки, подойдет с зажигалкой и сквозь решетку даст прикурить одному, а после от его сигареты остальные подкуривают. Подошел ко мне, предложил закурить. Я объяснил, что не страдаю пагубной привычкой, он весьма удивился. Что-то пытался мне сказать, но, поняв, что бесполезно – сказывался языковой барьер – ушел.

Крики «асисяй!» продолжались до утра с интервалами в полчаса, ни о каком сне не могло быть и речи.

Как, думаете, развлекаются тунисские полицейские? Играют в шахматы? В карты? Пьют водку? Не угадаете все равно. Они… играют на барабане и поют песни. Да, да! Что есть силы лупят в барабаны, чем сильнее, тем лучше, и горланят разухабистые песни. Барабанов должно быть много, ну не меньше двух-трех, на одном не играют – не тот эффект. Вообще выглядело, по меньшей мере, странным, когда под сводами старинной тюрьмы услышал фольклорное пение, да еще в исполнении стражей порядка. Весь этот грохот прерывался только криками «Аси-сяй!». Под утро привезли новую партию арестованных, и концерт прекратился.

Новеньких было человек пять, их быстренько обыскали, оформили, дали по паре затрещин и развели по камерам.

Лежать на жесткой тонкой подстилке было крайне неудобно, ворочался с боку на бок, но это не помогало – тело продолжало страдать от ужасного дискомфорта. Я был уверен, что утром приедет наш консул и мои мучения прекратятся. Все разъяснится, мне принесут извинения и выпустят из КПЗ.

Представлял, как расскажу неведомому Пупкину о своих сомнениях насчет смерти Наташи, предложу обязательно привлечь к ответу тунисцев за творимый ими беспредел. Мы с Наташей граждане России, а не какого-нибудь там Габона или Зимбабве, с нами не имеют права так поступать! «Вы у нас попляшете, будьте покойны! Вы еще, сволочи, узнаете, как россиян унижать!» – наивно стучало у меня в висках.

В камере не было искусственного освещения, но становилось заметно светлее. Наступал новый день!

Не знаю, сколько было на часах, но когда рассвело, заключенных мужского пола из камер стали переводить во внутренний дворик напротив моей двери. За каких-то полчаса на пространстве менее в 100 квадратных метров сосредоточилось около 70 человек.

Увидев меня, арестанты припали к решетке, стали что-то спрашивать на разных языках, тыкали в меня пальцами и белозубо улыбались. Было ощущение, что я нахожусь в зоопарке в качестве экспоната, а меня, как невиданного зверя, изучает оголтелая толпа.

Так оно и было на самом деле – меня изучали, эти дикие люди никогда не видели русского в своей арабской тюрьме. Но по природе я был оптимист и решил не обращать на этих безмозглых ублюдков особого внимания.

«А что значит, они меня изучают? – подумал я. – Это я их изучаю, только пальцем в них не тыкаю, а рожи-то, рожи – самые что ни на есть премерзкие».

Вдруг мне на минуту сделалось страшно:

«А вдруг вырвутся они из своего заточения да доберутся до меня! И что тогда?»

Но сразу отогнал эту мысль – решетки толстые, засовы надежные, да и вроде как защищен от них в своей камере.

Массовое кривляние отвратных рож продолжалось еще минут тридцать. Наконец, за ними пришли, попарно сковали наручниками и увели.

После мужиков во дворик привели представительниц прекрасного пола, которые до сего томились по соседству. Их было не больше дюжины, но зрелище, скажу вам, не для слабонервных. Жирные потные тетки неопределенного возраста, со свалявшимися на голове волосами, густо покрыты грязью и синяками. Всех разглядеть не удалось, так как лица были прикрыты платками. Женщин в них выдавали арбузные груди да следы чудом сохранившейся косметики. Да, вряд ли б эти дамочки вдохновили поэта. Девицы не избежали участи сильной половины человечества. Их хрупкие запястья поместили в наручники и гуськом, попарно увели в небытие.